To see your face again.

1. Барри. Спроси кто Барри, что, по его мнению, может сделать этот день еще хуже — он бы не смог угадать. Не сделал бы ни одного предположения, разве что устало вздохнул бы. Ведь они уже успели побывать на другой Земле — к слову, каждая из тех, на которые он попадал, казалась хуже предыдущей, возможно, их собственный мир не так уж плох и является эдакой «Землей первого мира» для остальных — и побороть нацистов, попав перед этим в их подобие концентрационного лагеря, столкнувшись с местным, еще более эксцентричным чем их, Снартом и локальным Сопротивлением… Потерять Штейна, вернуться к себе домой, сразиться с врагами уже на своей территории… Все и не перечислишь. Впрочем, упоминания нацистов хватило бы, чтобы понять, что ничего, кроме, возможно, гибели еще кого-то из товарищей, не казалось достаточной угрозой этому ужасному, бесконечно длинному дню. До этого момента. Если так посмотреть, он и Снарт — их Снарт, не Лео! — расстались почти друзьями. Союзниками. Практически полюбовно. Настолько, что у Барри ком к горлу подкатывал каждый раз, когда он вспоминает изящные пальцы, намеренно небрежным жестом стряхивающие несуществующие пылинки с его плеча, и это «Не сочти меня сентиментальным, но Флэш должен оставаться героем». Так что да, в конце Снарт точно не был ему ни врагом, ни соперником, ни угрозой. Вот только Барри ни на секунду не сомневался, что у того был целый список тех, кого он не прочь убить. И место на его вершине всегда зарезервировано для тех, кто причинил боль его сестре. И глядя, как Лиза Снарт, еле стоящая на своих высоченных шпильках, обнимает окаменевшего и абсолютно сбитого с толку Лео, цепляясь за его плечи и непрерывно всхлипывая «Ленни, Ленни, о Боже мой, Ленни!», Барри понимает, что да. Этот день стал еще хуже, и если призрак Леонарда присутствует где-то рядом, им всем определенно пиздец. 2. Лиза. Это могло показаться полным безумием, но лишь на первый взгляд. В Централ Сити происходили куда более безумные вещи, ей ли не знать. Взрыв ускорителя, металюди, народные мстители, целых два поколения клоунов с бомбами, ее собственная золотая пушка, сегодняшние странные события, да даже чертовы пришельцы год назад! Год назад, когда Мик сообщил ей о смерти Ленни. Ленни, который только что вышел из Джиттерс вместе с Циско, его симпатичным другом, той девчонкой-репортером и еще одним парнем, которого Лиза никогда раньше не видела. Ленни. Она бросилась через дорогу, не раздумывая, петляя между сигналящих машин, оказавшись на тротуаре еще до того, как кто-либо из стоящих там успел обратить на нее внимание, и бросилась Лену на шею. Он вздрогнул, глянул на нее, а потом его тело привычно напряглось, как и всегда при физическом контакте, особенно неожиданном. Она привыкла к этому еще тогда, когда перестала быть ребенком, а Ленни вернулся после наиболее долгого своего срока, но он мог бы постараться получше сейчас, когда она провела год, уверенная, что он мертв, придурок.  — Ленни, Ленни, о Боже мой, Ленни! — вырвался из нее поток слов, и Лен наверняка не одобрит, что она устраивает настолько интимную сцену при посторонних, но у нее не было сил держаться, не после целого года траура, когда ее брат умер, разлетевшись миллионом частиц где-то вне пространства и времени, не оставив после себя ни могилы, ни прощального письма, ни дома, ни единого напоминания, кроме полузаброшенных складов да запыленных явочных квартир. — Я была уверена, что ты умер, Ленни, Мик сказал мне, что ты умер! Он знает, ты уже видел его? Ох Ленни, в городе творилось какое-то безумие, и не только сегодня, и ты не поверишь, сколько всего ты пропустил, но ты жив, и ты здесь, и… Ох, Ленни! Она крепче прижалась к нему, утыкаясь лицом в его плечо, крепко сжимая веки, чтобы только сдержать непрошеные слезы — это брат точно не одобрит. И замерла, почувствовав тревожный звоночек интуиции. Что-то было не так. Никогда Лен не был столь молчалив, к этому моменту он точно уже сказал бы что-то — отпустил бы язвительный комментарий, чтобы люди вокруг ни в коем случае не подумали, что у него есть сердце, например, или вставил бы идиотскую, банальную шутку, вроде «слухи о моей смерти сильно преувеличены, сестренка». Но он молчал. Стоял, как вкопанный, замерев, но не так, как обычно, выведенный из зоны комфорта внезапным прикосновением, а как-то неловко, неуверенно обхватив ее за плечи одной рукой, скованно и неуклюже. А ведь с тех самых пор, как он стал тренироваться с удвоенной силой — в воровстве, взломе, ловкости, бою, во всем, чему они с Миком могли научить друг друга, и многом другом — выйдя из колонии в пятнадцать лет, он никогда не был неловким. Абсолютно недееспособным, когда дело касалось чувств — да, но не неловким. Она отстранилась и сделала шаг назад, как раз вовремя, чтобы услышать, как незнакомый ей парень шепчет другим свидетелям этой сцены: «Вы, кажется, забыли предупредить нас, что у вашего Снарта была жена, да?». Что? Она подняла взгляд на брата.  — Ленни?..  — Прости, милая, — сказал с мягкой, такой одновременно знакомой и незнакомой, улыбкой стоящий перед ней мужчина, — но боюсь, что я не тот, кого ты надеялась увидеть.  — Ты не Ленни. *** Они привели ее в чью-то квартиру, кажется, Циско, и усадили на диван. Барри — тот симпатичный долговязый парень — оказался Флэшем, судя по тому, как он исчез, а потом появился вновь, протягивая ей стакан воды и упаковку салфеток. Сам Циско, неловко жмущийся к стене наискосок от них, простонал что-то вроде «Чуваааак, зачем я вообще делал тебе маску?». Останься в ней чуть больше чувств, она бы, возможно, посчитала это забавным. Ленни бы тоже. Ему нравился Циско, даже если он никогда и не признавал этого при ней. И он знал, кем был Флэш. Гордился своей гениальностью, но не выдавал секрет паренька. Несмотря на это, ее не удивила и не взволновала личность Флэша сейчас. Хотя, быть может, когда пройдет время, она будет раздосованна, что не догадалась раньше — она ведь видела его в тот вечер в баре. Сейчас же она не чувствовала ничего, скованная, словно льдом — иронично, правда, Ленни? — чувством вновь пришедшей скорби. Это было так нечестно, скорбеть по одному человеку дважды, если не больше, терять его снова и снова, каждый раз, как в первый. Барри попытался объяснить ей про параллельные вселенные, каждая из которых имела свою Землю, о двойниках, живущих в этих параллельных измерениях, похожих на них самих физически, биографически, но в чем-то совсем других. О том, как на его свадьбу нагрянули незваные гости с «Земли-Х», и как, попав на эту Землю, они столкнулись с точной копией ее брата, который, кажется, был там каким-то героем. Точно, безумие. После своего рассказа Барри погладил ее по руке и сказал, что Циско — который во время их разговора не выдержал, и ускользнул в другую комнату, где собрались, перешептываясь, все остальные — не против, если она останется здесь так долго, как только хочет. После Барри тоже ушел. Она заметила, что плачет, лишь когда услышала стук кружки, поставленной на журнальный столик, и обнаружила, как сильно все перед глазами расплывается от слез. Правда, ей и не нужно было видеть, чтобы понять, что было в кружке, по запаху. Какао. Она медленно, скованно повернулась направо — как она и полагала, рядом с ней присел Ленни… Лео, не Ленни, так они его звали. Устав сдерживаться, она зарыдала в голос. Он тут же обхватил ее руками, позволил уткнуться в свое плечо, как тогда, на улице, только теперь, когда она не застала его врасплох, он был расслаблен настолько, насколько Ленни никогда не был, не с тех пор, как ему стукнуло двадцать, и он стал отшатываться от любого прикосновения сильнее, чем когда-либо. Нет, этот мужчина обнимал ее так, будто делал это каждый день, с максимумом комфорта. И она ненавидела себя за то, как ей это было нужно.  — Давай, дорогая, поплачь. Станет легче. Не сразу, но обязательно станет, — пробормотал он, поглаживая ее по спине, пока ее рыдания не поутихли, и она не отстранилась, шмыгая носом.  — Мне жаль, что ты потеряла своего брата, Лиза, — сказал тогда он, и у нее уже не было сил удивляться тому, как странно он произносил ее имя, будто непривычно. — И я очень сожалею, что нам хватило беспечности ходить по городу, в котором у Леонарда остались близкие. Мне жаль, что встреча со мной причинила тебе боль. Она молча кивнула, потянувшись за кружкой, пытаясь согреть о нее свои руки. Не будучи уверенной, что говорить с ним было хорошей идеей, но не имея альтернатив — Барри предлагал позвать Мика, но чего ей точно не хотелось, так это бередить его рану своим горем — она все-таки начала.  — Последний раз, когда Ленни утешал меня, когда я плакала, мне было лет восемь-девять. Папа тогда порезал меня битой бутылкой, но Ленни вернулся домой, и оттащил его. Отец взбесился, сбил его с ног буквально одним ударом, и избивал, пока сам не выбился из сил. На Ленни живого места не было, но он все равно утешал меня, пока я рыдала, как дура.  — Вы были детьми, — проронил Лео, когда ему стало понятно, что больше она ничего не скажет. — Плакать было бы нормально в такой ситуации, для вас обоих. Вы столкнулись с… ужасными вещами. Но почему тот раз был последним, когда он утешал тебя? Она неопределенно передернула плечами.  — Неудачное ограбление, тюрьма. Его посадили довольно надолго тогда, и отец стал вымещать все на мне. К моменту, как Ленни вышел, слез не осталось. — почувствовав, как мужчина рядом с ней содрогнулся, она позабавлено хмыкнула. — И Ленни никогда бы не назвал меня «дорогой» или «милой». Можно было понять, что это не он, как только ты, странный парень, открыл рот.  — Да, мне уже дали понять, что твой брат не был самым теплосердечным человеком, — проронил он, но сразу же бросил на нее виноватый взгляд. — Прости, я не в праве говорить тебе такое.  — Это так странно, — протянула Лиза, — ты будто бы он, и не он одновременно. Это заставляет меня…  — Не понимать, как под таким знакомым лицом может скрываться абсолютный незнакомец? Кто-то, с кем при другом раскладе ты бы даже не заговорила? — на ее сбитый с толку взгляд он ответил: — Мик Рори, с которым я вырос, мертв, и я был шокирован, встретив местную его версию. Но я был хоть немного готов к этому, и мои раны немного затянулись. Думаю, это нормально, если ты считаешь меня самозванцем, или ненавидишь, если один только мой вид приносит тебе боль. Если бы все только было так просто. Хотя бы раз.  — В том и дело. Я должна бы испытывать к тебе неприязнь, настолько ты на него не похож, — признала она, замечая, как дрожит ее голос, понимая, что еще пара слов, и она снова сорвется. — Но, как бы я не ненавидела себя за это, я счастлива видеть тебя, ведь на самом деле, — она все-таки начала плакать, сжимая изо всех сил кружку, — на самом деле… Больше всего на свете я хотела просто еще хоть раз увидеть его красивое лицо. Лео ничего не ответил, видимо, не зная, что на это можно сказать, так что она продолжила:  — Ленни… Не попрощался, прежде чем отправиться на эту миссию. Я… Мне не отдали тело, его не осталось. Последний раз мы виделись перед Рождеством, когда он сбежал из тюрьмы с Мардоном и тем чокнутым клоуном. Он предупредил Флэша, а после пришел ко мне, мы сели в машину и уехали в Кейстоун, потому что в городе было небезопасно. Там он меня и оставил, мы были на связи, одно время, но… Когда он исчез, я и не задумалась ни о чем плохом, это было нормально для него, просто часть работы. И когда Мик сказал, что Ленни больше нет… Больше всего я жалела, что не успела увидеть его еще раз. Живого ли, мертвого, просто… увидеть. И вот, ты здесь.  — Я здесь, — немного потерянно проронил Лео, протягивая ей свою руку, ладонью вверх, в немом приглашении. Лиза подняла голову, разглядывая мужчину перед собой. Он был старше, чем Ленни при последней их встрече, и морщинки вокруг его рта и у уголков его глаз были заметнее, как и седина в коротко остриженных волосах. Она задумалась, было ли дело в возрасте, или же в испытаниях, выпавших на его долю. Не то что бы она знала что-то о его жизни, возможно, в ней не было Льюиса, но «планета, полностью заселенная нацистами» точно не звучало хорошо, и Лиза была уверена, что двойник ее брата носит на своем теле не меньше шрамов, чем они с Ленни. И несмотря на эти маленькие отличия — чуточку меньше театральности и настороженности в движениях, чуть более заметный возраст, большая готовность к прикосновениям, излишне мягкий изгиб улыбки, она не могла не видеть и все сходства. Ярко выраженную жестикуляцию. Наклон головы. Внимательный взгляд, намеренно тягуче скользящий с одного объекта на другой. Сжатые губы. И все остальное. Лицо, полностью идентичное тому, которое она видела всю свою жизнь, постаревшее, чуть иное, но все то же, вплоть до каждой родинки. Лицо мужчины, вырастившего ее. Она потянулась и взялась за протянутую ей руку. Она знала, что это не ее брат — он мертв. Но он хотел, чтобы она жила дальше. Росла. Исцелялась. И потакала своим маленьким слабостям и желаниям. И сейчас больше всего ей хотелось быть уверенной, что она увидит это лицо еще хотя бы раз.