This Charming Man

Пробитое колесо велосипеда на пустынном склоне холма. Луи вчера исполнилось восемнадцать. Никто бы и не подумал, что за восемнадцать лет он первый раз в жизни сядет на велосипед. Как обычно это бывает, любящие родители покупают своим пятилетним детишкам в полосатых, испачканных малиновым джемом и сливочным маслом, футболках трехколесный велосипед с наклейками Баггза Банни или Микки Мауса. А затем счастливое семейство катается в парке, гоняясь друг за другом по маленьким деревянным мостикам. Такое Луи видел только в фильмах. Когда ему исполнилось пять, его отец ушел от мамы Луи, и что-то надломилось внутри нее, как ломаются корки льда, когда делаешь неосторожный шаг прямиком в лужу: все, что она делала и делает ― лежит перед телевизором и пьет дешевый кофе. Нет, она по-прежнему целует его перед сном сухими губами в лоб и готовит сэндвичи с курицей в школу, но теперь ее щеки такие же впалые, как у Луи, а глаза больше не искрятся от счастья, которое ушло вместе с тем мужчиной, поселив в ней едкую горечь и оставив привычку класть три столовых прибора каждый вечер на ужин вместо двух. Так Луи впервые увидел, как ломаются люди. Когда ему исполнилось пять, он получил на день рождения только громкий хлопок дверью и папину ласковую ладонь, коснувшуюся его волос на прощание. И горячие слезы на пухлых детских щеках. Прошло тринадцать лет, и Луи наконец ощутил, каково это ― держаться за руль новенького двухколесного велосипеда, которого он получил на свое восемнадцатилетие от мамы. Она выглядела впервые за долгое время такой радостной, видя его восхищенные голубые глаза, когда он сжал ее в объятиях одной рукой, а второй нежно поглаживал стальную раму. Теперь ему больше не стоило беспокоиться о том, что какие-то мудаки из школы начнут издеваться над ним в школьном автобусе и бросать скомканные жвачки в его волосы с последнего сиденья. Он будет добираться домой, в школу, в соседний город сам. Как самостоятельный взрослый человек на своем, СВОЕМ велосипеде. “Мой, мой новый друг, как долго я ждал тебя”, ― подумал Луи. Его сердце приятно забилось в грудной клетке, как птица, ожидавшая заветного щелчка на замке клетки, предвкушая сладостный полет. Если честно, он ожидал в подарок новый рюкзак или кепку, ту самую, которую видел в крутом магазине для профессиональных скейтеров, с глазками-крестиками и линией, обозначающую улыбку. Кепка-смайлик. Конечно, мама знала о его новой одержимости, ― он говорил о ней без умолку, только вот ее стоимость превышала раза в два зарплату мамы Луи. Осознание того, что они не могли себе позволить такую покупку, оставляло досаду жечь его язык кислотой, но он понимал, он все понимал и никогда не жаловался. И сейчас он не мог поверить, что в его распоряжении теперь новый друг, с тяжелыми шипованными колесами и датчиком переключения скоростей, весело мигающим красноватой лампочкой, встроенной в панель. Яркое-яркое летнее солнце заливало крыши низких домиков, казавшихся с такого расстояния крохотными и похожими на спичечные коробки. Луи мчал по высокому склону холма, с которого был виден маленький город. Его отделяло километров семь от него, и он ощущал себя ребенком, задирая голову к светло-васильковому небу и громко смеясь. Луи бы все равно никто не услышал ― этой дорогой пользовались очень редко, она вела в сторону заброшенных полей, покрытых вереском и редкими головками огненно-желтых подсолнухов. И на многие-многие километры ни одной живой души. Луи чувствовал на языке цветочную пыльцу и вкус пшеничных колосьев. Он посмотрел вниз на до блеска начищенную раму, увидев в ней свое отражение ― слишком довольный ― ровный загар, созвездия веснушек на носу, обесцвеченные пряди каштановых волос, падающие на лоб, необузданный вихрь того, что называют умопомрачением, и ямочки на щеках. ― Я счастлив, ты слышишь?! ― Луи мог позволить себе кричать так громко, что голос срывался на хрип. Он не знал, к кому обращается ― к чистейшему небу, самому себе или ко всему миру ― это и не было важно. Важным было то, что сейчас он мог делать все, что захочет. Потому что молод, потому что счастлив, потому что в воздухе пахнет летом и придорожной пылью, и потому что кровь кипит в венах тягучим алым вином, заставляя Луи разжать ладони и отпустить руки с руля. Потому что теперь он взрослый и у него есть гребаный велосипед. Именно так. От свиста ветра закладывало уши, и Луи закрыл глаза на мгновение, распахнув широко руки. Бесстрашный красивый мальчишка на новом велике. Пустынная дорога резко устремилась вниз, и Луи открыл глаза, ощущая мощнейший прилив адреналина. Нажимать на педаль не хотелось, хотелось гнать вперед еще быстрее, позабыв о том, что одна малейшая неосторожность ― и он точно останется со сломанной шеей, а его новую игрушку придется выбросить. “Блять, ты не сможешь позволить себе еще один, когда попадешь в больницу с проломленной башкой, жми на тормоз, сукин ты сын”, ― это было последнее, о чем подумал Луи, перед тем как переднее колесо велосипеда жалостно заскрипело и подкосилось, резко завизжав. Падение вниз. Луи споткнулся о педаль, вылетев с сиденья. Из легких вышибло весь воздух, когда он почувствовал горячий асфальт под своей щекой и впившийся в голые коленки острый гравий. ― Черт. Черт, черт, черт, черт! ― сплевывая копоть, попавшую в рот, он сел на горячий асфальт, поворачивая к себе открытые ладони ― застрявшие в ссадинах крошки камней и пыль, смешанная с кровью. Дыхание сбивалось, вырываясь неудачными попытками выдохнуть, Луи посмотрел на свои колени, которые были не в лучшем состоянии и мало чем отличались от ладоней ― кровь, гравий, только ссадины глубже. Когда уже природа сделает из меня мужчину? Кряхтя, Луи встал на ноги, игнорируя ноющую боль в правом бедре и лодыжке. Велосипед лежал в стороне, на первый взгляд с ним все было в порядке, по скромной оценке Луи, кроме грязной рамы и чуть погнувшегося руля. Подойдя ближе, он наклонился, поднимая своего друга на колеса. Честно, велосипед был как новенький, по крайней мере, Луи отчаянно убеждал себя в этом. Он коснулся рукой пробитой шины, тыкая пальцем в шипованную резину. ― Мне пиздец, ― Луи потер правый глаз тыльной стороной ладони, морщась от булькающей, кипящей досады и боли. Он был так отвлечен ругательствами и осмотром пробитого колеса, что не услышал звук ноги, ударившей по тормозам машины. ― Помощь нужна? Луи резко обернулся, испугавшись неизвестно откуда появившегося человека. Он и не думал, что тут кто-то может ездить. Особенно в такой дорогой тачке. Особенно такой привлекательный мужчина. Кому вообще сдалась эта чертова старая дорога? ― Что? Мужчина сдвинул очки на лоб, позволив Луи увидеть его глаза. ― Ты вроде как кровью истекаешь, ― он убрал локоть с открытого окна, мягко махнув рукой на колени Луи. ― Думаешь, справишься один? ― Я не маленький, ― он не хотел, правда, но горькое чувство раздраженности из-за саднящих конечностей и, самое обидное, чувство стыда перед мамой и самим собой, что он испортил замечательный подарок в свой день рождения, заставило его огрызнуться, бросив в сторону незнакомца резкий холодный взгляд голубых глаз. ― Сам разберусь. ― Не думаю, приятель, ― мужчина засмеялся, обнажая белые ровные зубы. Когда вдруг в очаровательной машине этот очаровательный мужчина. Вот же блять. Луи зло обернулся, тут же закашлявшись. Мужчина был красив. Красив настолько, что Луи подавился воздухом, щурясь и всматриваясь в лицо незнакомца, черты которого были одновременно резкими и мягкими. Жаркие полуденные лучи солнца падали на его челюсть, делая ее острой и выделяя скулы. Они были на пару тонов темнее его кожи, смуглее, становясь темно-бордовыми, когда незнакомец закусил щеку, сжав губы. Красивая, изящная шея с выступающим кадыком. Тонкие дужки солнцезащитных очков придерживали волосы, спадающие мягкими кудрями на плечи. Луи сглотнул. ― И что ты предлагаешь? Залатаешь мои раны и купишь новый велик? Кончик губ растянулся в ухмылке. Незнакомец оперся подбородком о ладонь, чуть скучающе глядя на Луи. ― Может, не только это. Скулы Луи вспыхнули красным, он сделал вид, что устал от этого диалога, быстро поднеся ладонь к лицу, чтобы потереть щеку. “Твою ж мать”, ― Луи и забыл, что его руки были разбиты, когда он почувствовал на щеке что-то липкое и горячее, вперемешку с асфальтовой крошкой. Он заставил себя посмотреть на мужчину в машине снова. Очаровательный. Тот был одет в белую рубашку, расстегнутую до груди, обнажающую грудную клетку и чернила татуировок. Закатанные до локтя рукава открывали вид на крепкие загорелые предплечья, не такие загорелые, как Луи. Синеватые вены почти незаметно выделялись на коже, ― она была светло-золотой, едва ли тронутой августовским солнцем. Нежный изгиб губ, изогнутых в ухмылке. Длинные, длинные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями и серебряным перстнем в виде большой розы на безымянном пальце правой руки. И глаза. Смеющийся, игривый взгляд зеленых, как листья клена во дворе у дома Луи, глаз. Млечно-изумрудное переплетение радужки, с золотыми крапинками, горящими багровым пламенем. Очаровательный. Луи моргнул, заметив, как незнакомец роется в бардачке, вытаскивая пластиковую коробочку с красным крестиком. Он открыл дверь справа, мотнув головой в сторону пассажирского сиденья. ― Садись, приятель, сейчас залатаем твои раны. Луи шмыгнул, но все же нехотя поплелся к двери, обогнув машину спереди. Лодыжка и бедро все еще болели, заставляя его прихрамывать. Он плюхнулся на сиденье, уставившись в лобовое стекло. Молчание прерывалось тихим сопением Луи и пением овсянок над полями. Отлично, просто отлично. Боковым зрением он увидел, как мужчина повернул голову в его сторону, наблюдая за ним из-под ресниц. ― Так ты позволишь помочь? ― С чего ты вообще решил помогать мне? У тебя что, медицинский диплом и синдром спасателя? Луи повернулся к незнакомцу, вызывающе подняв одну бровь. Его раздражало. Раздражало то, что он так облажался, а теперь сидел перед этим мужчиной, пытаясь скрыть стыд неудачными плевками сарказма. Тот ничего не ответил, затем молча вытащил из коробки ватные диски, флакон октенисепта и пластырь. Луи отвернулся и тут же охнул, когда чужая рука осторожно взяла его за подбородок и повернула так, что ему снова пришлось посмотреть в эти зеленые, зеленые глаза. ― А ты упрямый, ― он наконец ответил ему, второй рукой прижав ватный диск, смоченный в обеззараживающем средстве к открытой ладони Луи, и тот тут же зашипел, скорчившись от боли и отдергивая руку. Рука мужчины, державшая Луи за подбородок, схватила его запястье, сжав крепче. Блять. Луи опять подавился воздухом, когда мягкие незнакомые пальцы дотронулись до его кожи. Хватка ослабла, сменившись на мимолетное поглаживание. Луи не отдернул руку. ― А ты так и не ответил на вопрос. ― Я не могу спокойно проезжать мимо людей, истекающих кровью, если тебя устроит такой ответ. Как тебя звать хоть? Луи хмыкнул, снова сощурив глаза. ― Луи. А тебя? Мистер.. ― Стайлс. Давай без формальностей. Можно просто Гарри. ― Что ж, просто Гарри. И что ты здесь забыл? Я имею в виду, на этой дороге. Луи рукой окинул местность, насмешливо щелкнув пальцами. На мили вокруг простиралась безлюдная земля, усыпанная редкими соцветиями поздних маков и шалфеем. Таким же зеленым, как глаза, внимательно следившие за Луи. Одна доля секунды, и ладонь Гарри снова поймала его запястье, разворачивая внутренней стороной к себе. ― Если ты будешь дергаться, то я не смогу обеззаразить твои ссадины, тогда инфекция попадет в кровь и будет не очень здорово, Луи, ― он сделал акцент на имени, закусив нижнюю губу и глядя Луи в глаза так, как обычно смотрят на маленьких детей, которые не хотят глотать ложку сиропа от кашля перед сном или капризничают в магазине. ― Игнорируешь мои вопросы? ― Луи выжидающе смотрел в ответ, выдерживая взгляд таких близких больших зеленых глаз напротив. ― Игнорируешь мои попытки тебя угомонить? ― Заставь меня. Щелк. Овсянки застыли небе, резко замолкнув, ветер внезапно стих, сменившись спертой жарой. Салон машины превратился в вакуум, отделяющий этих двоих от остального мира. Над губой выступила капелька пота. Гарри замер, медленно моргая и глядя на насмешливое лицо совсем еще юного мальчишки. Заносчивый. Слова, сорвавшиеся с губ, звучали дерзко. Настолько дерзко и провокационно, что Гарри сжал сильнее его запястье, медленно поднося его к своим губам. И тут Луи понял, что сделал непоправимое. Сделал то, о чем пожалел. Он почему-то сразу вспомнил мультик “Похождения императора”, где Изма кричит: “Жми на рычаг, Кронк!”, и тот жмет, но рычаг не совсем тот, потому что Изма падает в пропасть в озеро, кишащее крокодилами, или в болото с лягушками, но точно не туда, куда она планировала попасть. И Луи почувствовал, что падает тоже, потому что коленки подкосились, а он и так не стоял на земле. Капризная ухмылка стерлась с его лица, оставляя неподдельное смятение и шок, когда Гарри, смотря в глаза Луи, поднес его ладонь к своему рту. Что же ты творишь. А затем у Луи заложило уши. Пиздец, мне пиздец. Его щеки снова налились румянцем. ― Блять. Гарри открыл рот, и Луи ахнул, чувствуя на разбитой ладони теплое мокрое прикосновение чужого языка. Гарри не отводит глаз, делая еще один широкий мазок по ладони, лижет Луи, и тот видит, как его красные губы становятся алыми, пачкаясь в его крови. Господи. Перестань. Господи, пожалуйста. Луи в открытую пялился на то, как этот мужчина, с которым они не были знакомы и пятнадцати минут, в буквальном, блять, смысле этого слова зализывал его раны, осторожно касаясь своим мягким теплым языком ладони Луи. ― Тебя довольно просто заставить угомониться, знаешь ли, ― Гарри наклонил голову в сторону, испытующе глядя на Луи. Тот не дышал, рвано выдыхая, его нижняя губа дрожала, а глаза внезапно наполнились слезами. В груди сладко защемило от изнывающего желания, когда Гарри, мать его, Стайлс, развернул его руку, оставляя поцелуй на тыльной стороне. Не выдержав, Луи посмотрел вниз, отрываясь от взгляда Гарри, выжигающего в нем дыру ― смазанный кровью отпечаток губ на запястье. Боже. Он дернулся, зажмурив глаза и мотнув головой. Боже, если ты существуешь, пожалуйста, пускай он прекратит то, что делает, пожалуйста. ― Перестань, прошу, ― сломленный голос Луи заставил Гарри дрогнуть. Он медленно вытер каплю крови со своих губ большим пальцем. Луи сжался на сидении, выпустив звук, похожий на хрип, но его рука по-прежнему лежала в большой ладони Гарри. Он хочет этого. Позволяет. Позволяет Гарри делать такую безобидную вещь. Извивается на переднем сиденье его машины. Заносчивый, наглый мальчишка. Я же знаю, что ты хочешь, знаю, о чем ты думаешь, так бесстыже глядя на меня. ― Ты же хочешь, чтобы я помог тебе? Луи чуть не застонал, услышав глубокий, наполненный тягучим, как патока, желанием, голос Гарри, звучавший в тишине низким охрипшим шепотом. Он снова попытался выдохнуть, но его попытка провалилась, когда Гарри медленно наклонился к его уху. Луи всхлипнул, втягивая носом спертый воздух. Это невыносимо. Невыносимо. Аромат маковых соцветий и вереска больше не ощущался, теперь Луи чувствовал только запах кожаного салона и запах этого мужчины, склонившегося над ним. Он снова поперхнулся воздухом, когда Гарри прикусил кожу за ухом, рукой снова нежно взяв за подбородок. ― Это значит “да”? ― Гарри смеялся над ним, издевался, и Луи ненавидел это, ненавидел то, как предательски отозвалось его тело на рот Стайлса, который мягко и почти невесомо делал с его шеей то, что не делал ни один парень в жизни Луи. Реакция, которую получил Гарри, была не совсем той, которую он ожидал. Потому что Луи резко повернулся к нему, сталкиваясь с Гарри грудью. Его правая рука оказалась в его волосах, пробегая пальцами по темным кудрям, а затем дернула вверх, заставляя Гарри запрокинуть голову. ― Я не такой уязвимый, как ты ду... ― пальцы Луи все еще сжимали волосы Гарри, когда тот прервал его, накрывая губы Луи своими. И Луи почувствовал, как его тело окончательно сдалось, а мышцы задрожали, почувствовал сильную вспышку в затылке, будто его огрели по голове бейсбольной битой, и он обмяк, беспрекословно позволяя Гарри переместить руку с подбородка на живот. Гарри был везде, мягко оглаживал его бока, задевая пальцами складки выцветшей футболки, мокро целуя Луи, выдыхая ему в рот самого себя. Все, что Луи мог делать ― откинуть голову назад, позволив Гарри глубоко целовать себя, сплетаясь с ним языком. Этот поцелуй был как шипучая газировка, грушевый сладкий оттенок, который взрывался на языке медово-терпкими пузырьками каждый раз, когда Гарри касался его языка своим. Рука Гарри скользнула на его бедро, сжимая, и Луи зашипел от давления ладони ― глухая боль после падения ещё не прошла. ― Прости, ― голос Гарри стал еще ниже, виновато дрогнув, когда он убрал руку с бедра Луи, но остановился, почувствовав прикосновение липких от крови пальцев на своем предплечье. ― Будь жесток со мной, потому что я без ума от тебя. ― Ты серьезно только что процитировал строчки из песни Arctic Monkeys? ― Гарри отстранился, изогнув бровь. Он снова закусил щеку, и Луи застонал, чувствуя на губах холод. Господи, блять, какой же красивый. Луи с трудом открыл глаза, ощущая себя слишком слабым, видя перед собой эти чертовы темно-зеленые глаза, чей светло-травяной оттенок сменился на почти черный цвет. Ему стоило больших усилий ответить. ― Заткнись уже и поцелуй меня, придурок. Гарри не пришлось просить дважды. И Луи захлебнулся собственной слюной, внезапно лишившись воздуха, когда рука Гарри скользнула на промежность между бедер. Он провел пальцами по шву джинс, и Луи бессознательно толкнулся вперед. Гарри. Гарри. Гарри. Его большая сильная ладонь накрыла руку Луи, прижимая ее к сиденью прямо над его головой, вторая все еще была между его бедер. Плохой мальчик хочет, чтобы его наказали. “Зачем я это делаю, зачем, ― думал Луи, рвано выдыхая, когда Гарри продолжал ласкать его поверх плотной ткани джинс. ― Мне не следовало даже говорить с ним”. Но Луи знал ответ, который и так был очевиден. Вспышки нарастающего возбуждения кололи его тело тонкой проволокой, и он почувствовал, как в штанах стало тесно. Это было мучительно, мучительно больно. Ему еще никогда не удавалось так быстро стать твердым, и он сдавленно простонал, когда рука Гарри снова прошлась по шву. ― Пожалуйста. Гарри, пожалуйста, ― и никогда еще он не ощущал себя настолько беспомощно, не имея возможности пошевелиться, потому что вторая ладонь Гарри все еще держала его запястье над головой. Луи снова открыл глаза. ― Что “пожалуйста”? Нет, это, блять, невыносимо. Гарри издевался над ним, наблюдая, как Луи становится твердым из-за него. Только из-за его прикосновений сквозь одежду и долгих медленных поцелуев. И Луи было страшно. Страшно, потому что он не представлял, что будет с ним, когда он почувствует этот язык и эти пальцы глубоко внутри него. ― Помоги мне, пожалуйста. Улыбка Гарри искривилась, снова обнажив белые зубы. ― Скажи мне, что ты хочешь, ― осипший шепот холодным током отозвался в спине Луи, посылая по его позвоночнику электрические разряды. Он так много знает об этих вещах. ― Хочу твои пальцы внутри, хочу, чтобы ты трахал меня ими прямо здесь, на переднем сиденье твоей машины. Гарри сглотнул. Кадык дернулся, когда он в бессилии упал на парня перед собой, такого красивого, юного мальчишку, который говорил такие грязные слова, кусая вишневые губы и толкаясь ему в руку. Плохой, плохой мальчик. Он коснулся своей промежности, ощутив, как кровь прилила к собственному члену. “Ему ведь не больше восемнадцати”, ― промелькнуло в голове Гарри, когда он резко отстранился, хватая Луи за талию и сажая к себе на колени спиной, притягивая за бедра. Луи захныкал, прогибаясь в спине. Ему казалось, еще немного, еще пару скользящих движений Гарри по его бедрам, и он тут же кончит в джинсы, даже не прикоснувшись к себе. Руки Гарри медленно гладили его спину, продвигаясь от поясницы к лопаткам, задирая футболку Луи и комкая ее в кулак. К чему эти сложности избалованной жизни, когда кожа так гладко стелется на пассажирском сиденье. Гарри впился ногтями в смуглую кожу Луи. Она вспыхивала пламенем там, где его касался Гарри, Луи казалось, что он сгорит живьем, сгорит от этих пальцев, так умело и плавно гладивших его везде, куда Гарри мог дотянуться. Изнемогая от боли, Гарри рванул за ремень на джинсах Луи, потянув за молнию и стаскивая их с бедер Луи вместе с нижним бельем. Красивый, безбожно красивый. Кожа на бедрах Луи была светлее, и Гарри не удержался, сделав шлепок по одному из них, наслаждаясь видом, когда там, где коснулась его ладонь, появился алеющий след. Луи затрясся, колени снова предательски задрожали, и если бы не сильные руки Гарри, крепко державшие его за бедра, он бы рухнул на приборную панель. ― Гарри, ― тело Луи подалось назад, отвечая на грубое прикосновение ладони и требуя большего, его сердце билось в каждой его части, и он жарко выдохнул, чувствуя жалящий шлепок на правой ягодице. ― Гарри. ― Ты бы видел себя. Чертово совершенство, ― вид Луи, его прямые линии бедер, пылающая огнем кожа и впадинки на спине, куда скатывался пот, вынудили Гарри наклониться вниз. Он приоткрыл рот, языком мазнув Луи прямо между ягодиц. Луи захлебнулся в ноющем стоне, падая на локти. И Гарри внезапно оглушило. Он делал медленные, очень медленные движения, широко проводя языком по входу Луи, смачивая его слюной. Никогда еще Гарри не доставляло удовольствия быть с кем-то другим. Чувствовать кого-то так, как он чувствовал Луи. Одной рукой он держал его за бедро, правой скользнув к члену Луи, который касался живота, истекая смазкой. Когда язык Гарри толкнулся внутрь, звук, который издал Луи, был умоляющим, слабым и таким прекрасным, что Гарри оторвался от него, посмотрев вверх ― рот Луи был открыт в беззвучном стоне, он жарко дышал, задыхаясь и прижимаясь левой щекой к лобовому стеклу. Дыхание оседало паром на плоской поверхности. Август выдался слишком жарким, и салон машины превратился в пышущую жаром печь. ― Тебе хорошо, Луи? ― низкий, медленный голос Гарри пробирал Луи до дрожи. Его шепот, влажный от слюны, коснулся дырочки Луи, и тот сжался вокруг языка, жмурясь и закусывая ярко-алые губы. ― Да, господи, глубже, пожалуйста. Член Гарри болезненно пульсировал, и он дернул за ремень, освобождая его из тесных брюк, тут же проведя рукой по всей длине и застонав в кожу Луи, нежно кусая за ягодицу, на которой тут же осталось пятно, загоревшееся под его ртом. Гарри поднес руку к губам, затем остановился, поднимаясь, чтобы взглянуть на Луи. ― Посмотри на меня, ― Луи не слышал и не видел, лишь чувствовал каждой клеточкой своего тела, насколько хорошо ему было с Гарри, настолько хорошо, что он предпочел бы остаться в этой охренительно дорогой тачке с этим потрясающим, потрясающим мужчиной навсегда; требовательный голос Гарри заставил его с трудом повернуть шею, оглядываясь назад. ― Луи. Посмотри на меня. Гарри не отрывал от него темных, совсем черных, обезумевших от желания глаз перед тем, как приоткрыл губы, а его язык лениво прошелся по указательному и среднему пальцу. Сердце Луи забилось в глотке, когда он увидел, как они медленно исчезают во рту. Он перевел взгляд с губ Гарри на его лицо, хватаясь за каждую черточку. Зрение Луи подводило, потому что Гарри выглядел смазанно, нечетко. Небеса очень хорошо постарались, когда создали Гарри, потому что то, каким он был, ― щемяще красивым, с этими темными длинными волосами, искусанными красными губами, четкой линией челюсти, морщинкой между бровей и зелеными, нереально зелеными глазами, ― побуждало Луи изучить все его тело, проходясь языком по линиям татуировок на ключицах, руках и животу. Блядство. Он вдруг представил себе, как садится сверху на Гарри, а его бедра толкаются в задницу Луи, и он закашлялся от этой мысли, кусая себя за палец. Ничто в мире не было красивее, чем Луи, насаживающийся на пальцы Гарри. Смоченные в слюне, они плавно исчезали внутри Луи, заставляя того всхлипывать и царапать ногтями лобовое стекло. Гарри осторожно разводил пальцами, толкая их глубже, как Луи и хотел. От него невозможно было оторвать глаз. То, как откидывал назад голову, обнажая крепкую юношескую шею, то, как мышцы на его спине перекатывались под золотистой кожей, то, как его волосы падали вниз, прилипая ко лбу, то, как он задыхался, рвано называя Гарри по имени, то, как он дрожал, кусая губы и хныча, то, как его скулы окрашивались в нежно-пурпурный цвет, становясь красными, как мак в полях, то, как рот Гарри контрастировал со светлой кожей его бедер, то, как впадинки на его пояснице становились четче, когда он выгибался в спине, то, как сухожилия на предплечьях прорисовывались под кожей чётче, когда его ладони хватались за панель, оставляя на ней грязно-красные отпечатки. Хрупкая, утонченная красота мужского тела. Гарри не мог этого выносить. Не мог больше смотреть на Луи, пока растягивал его своими пальцами, обращая внимание на малейшие изменения эмоций на этом красивом лице. ― Гарри, мххм, Гарри, остановись. Прошу, остановись. Умоляющий голос вырвал Гарри из состояния благоговения. Он упивался этим телом. ― Тебе не нравится, Лу? Дрогнувший голос Гарри, прозвище, сказанное тягучим, хриплым шепотом, заставили член Луи болезненно дернуться, он едва сдержал себя, чтобы не расплакаться от желания, которое разрывало низ живота. ― Если ты не прекратишь, я кончу до того, как почувствую тебя внутри. Пожалуйста, сделай это, ― Луи снова задрожал, выпуская сдавленный стон, снова прикусывая губу. ― Трахни меня. Невыносимый мальчишка. Гарри почувствовал, как в груди стало тепло, будто под рёбрами кто-то растопил его сердце, а оно, став жидким, густой краской затопило всё внутри, проникая горячей волной в каждую клетку тела. Их слияние тел являлось искусством. И если Гарри не совсем понимал, в чем отличие между символизмом и экспрессионизмом, то он точно понимал, что означали всхлипы Луи, когда Гарри ладонью вёл по его плечам, пробегая пальцами по ключицам. Сжав левой поясницу Луи, Гарри направил второй рукой член ко входу, дразня, погибая, упиваясь тем, как Луи толкнулся назад, шумно вдыхая через рот. ― Гарри, ― Луи обернулся на Гарри, и тот поднял голову, окончательно сойдя с ума. То, с каким обожанием, с каким трепетом Луи смотрел на него, будто не мог поверить, что Гарри находится здесь, заставило Гарри закрыть глаза и прижать руку ко лбу, теряясь в этих ощущениях. Теряясь в этом мальчишке, который сжимал пальцами руль его машины. Волна возбуждения накрыла его с головой, когда Луи почувствовал головку Гарри внутри себя, которая терлась о его вход, хлюпая смазкой. Прекрасный, прекрасный мальчик. Гарри застонал, цепляясь руками за Луи и притягивая его за шею к своей груди, когда тот сел полностью, до самого основания. Мокрые шлепки бедер становились хаотичнее, каждое движение вызывало такой спектр ощущений, что Гарри думал, он сейчас погибнет, закончит свою жизнь самой красивой смертью на свете, задыхаясь и кусая за плечо Луи, двигающегося на его коленях. Господи, как же охуенно хорошо. ― Ты потрясающий, Луи, ― нежно пробормотал Гарри, прикусывая мочку его уха и слыша, как каждое движение его члена выбивает воздух из легких Луи. Член Луи пульсировал в большой ладони Гарри. Он надавил на головку большим пальцем, ощущая, как Луи застонал вновь, сжимаясь вокруг него. Гарри больше не мог. Не мог. ― Ты так хорош, малыш, так хорош. Их тела содрогнулись, не в силах больше сдерживать накопившееся удовольствие, сладкий осадок истомы, окативший мощной волной, заставляя перехватить дыхание и кончить, захлебываясь от недостатка воздуха. *** Август. Два часа дня. На пустынной асфальтовой дороге стояла припаркованная машина, чьи лакированные бока светились золотом в лучах летнего солнца. Гарри и Луи сидели на переднем сиденье, вслушиваясь в сбитое после оргазма дыхание друг друга, Луи лежал на его груди, закинув голову на плечо. Почувствовав ерзание, он наклонил голову к Гарри, проведя пальцем по линии брови, ― щеки Гарри нежно пылали розовым, и Луи не удержался, скользя по скулам ладонью, все еще саднящей и испачканной в крови. ― Как насчет свидания? Луи поперхнулся, изумленно поворачивая голову Гарри двумя руками к себе. Тот выглядел довольным, как кот, наевшийся сметаны, расслабленно водя рукой по бедру Луи, и Луи смущенно отвернулся, мотнув головой в сторону. ― Я бы сходил куда-нибудь вечером, но мне нечего надеть. Гарри поймал Луи за подбородок, поворачивая к себе. Морщинки вокруг его глаз стали глубже, когда он мягко укусил его за щеку. ― Ужасно, что такого милашку это беспокоит.