На страже твоих снов

       В этой горной стране нет ни единого намёка на гостеприимство. Единственный город — и тот под землёй. Сквозь тернистые сплетения перевалов и гротов в столицу твоих безумных грёз ведёт дорога из сияющего золота. Пересекает подземную реку под звон редких руд и там, дальше, срастается с многочисленными улицами и площадями, вымощенными мозаикой из драгоценных камней. Хризолиты, опалы, сапфиры, турмалины сверкают, как звёздное небо. Как твои рубиновые глаза, вглядывающиеся в самые потаенные уголки ума. Но ярче всего сияют, словно великолепное весеннее утро, золотые дворцы. Они манят своим великолепием, гипнотизируют, приглашают зайти. Внутри дворцы встречают уютом агатовой мебели, диванами, обитыми накидками из мягчайших соколиных перьев, книжными полками до балочного свода да свитыми из шёлка гнёздами со спальным местом внутри. И при всём их невообразимом убранстве, дома эти абсолютно пусты. Изредка заявятся наиприятнейшие из твоих воспоминаний, да тут же растаят, отступив в тень подземья. Тишина — вечная хозяйка этих мест. Ни звука, ни взгляда, ни шороха. Только журчанье подземных родников да трезвон переговаривающихся между собой драгоценностей.        А дальше — дальше, если промчаться сквозь подземье по небесно-бирюзовой дороге из гранёных минералов, попадёшь в долину, лежащую между окольцованными туманами горами. Нижнее плато — равнина до горизонта, покрытая сухим вереском. В редких дубовых, берёзовых, буковых рощах царит вечная осень; листья красны, словно вместо родниковой воды они впитали в себя раскалённую, отравленную кровь. Холодные ручьи, текущие по камням и смывающие с пути завалы из упавших листьев, стекают в стремительную горную речку, несущуюся сквозь всю твою страну. Куда только не забегут её рукава!..        Начало эти буйные воды берут в высочайших, будто небесных ледниках, а быстрее всего текут сквозь высокогорные хвойные леса, обрамляющие плато. Стоит только ступить за полосу колючих деревьев, как в нос тут же ударит сильный хвойный, с примесью озона запах, исходящий от громадных сосен, величавых пихт и тёмных елей. Под покровом игольчатых лап всегда сухо и тихо, редко сквозь ковёр падших игл проглядывают кусты ягод, хвощей, папоротников. А на верхних ярусах леса гуляют ветра, насвистывают штормовые мотивы между верхушек деревьев. И даже самые необъятные стволы качаются и прогибаются под напором здешних воздушных потоков. В этих горных лесах полно диковинных существ. Среди них — крылатые змеи с позолоченными гребнями и завитыми рогами — те самые драконы, так похожие на падающие огненные кометы. Правда, долго они не живут — всё это лишь миражи, призванные исчезнуть, когда ты проснёшься.        Но можно подняться выше — в благодатные альпийские луга, где вместо подземных драгоценностей сияют кротко припавшие к каменистой почве цветы всех оттенков красного, жёлтого, фиолетового цветов. Среди них резко выделяются расцветающие только в ночь огненные лилии с шипастыми корнями; они словно шестилепестковые цветы бессмертия, произрастающие на дне древнего океана, где удалось побывать одному только Гильгамешу. А изумрудные травы колышутся от самых лёгких поцелуев ветра, как кобры под флейту факира. Здесь особенно хорошо сидеть ночью, прислонившись к извилистому стволу стойкой горной сосны, и задирать голову к небу, чтобы взглянуть на рассыпанные по небосводу, словно мука по кухне рукой неопытной хозяйки, неисчислимые мириады звёзд; чтобы взглядом почувствовать сладчайший вкус небесного молока, пролитого путём из звёздной пыли по галактике. В такие ночи, кажется, даже тени и силуэты горных пиков ликуют. И совершенно особое наслаждение — пасти порою появляющиеся здесь призрачные табуны, где лошади самых разных мастей и пород: бескрылые и крылатые, рогатые и безрогие, вороные легенды, самые статные и резвые скакуны, белёсые кобылицы — всех и не перечислить. А бледным ранним утром в поднебесье твоего края ревут драконы, широкими взмахами крыльев разгоняющие ненастье, взором ярче ястребиного высматривающие несуществующих врагов, переливающиеся радугой чешуек на солнце.       …Едва ли кому-то доведётся увидеть эти места. Единственная дорога в твои сны спрятана посреди выжженной пустыни, которую никому не пройти. И я её охраняю. Ты назвал меня Стражем Пустыни, придал облик сивого в яблоках коня, заключил во мне лучшие свои чувства. Иногда, пробегая сквозь эту бесконечную пустошь твоего разума мимо рыжих скал и вздымая копытами песчаные барханы, я вижу расплывчатые миражи твоей памяти. На глинистой земле бывшего морского дна, покрытой солевой коркой, передо мною разыгрываются шумные битвы, беседы, полёты. Лязг металла, смех прошлого, события, что тебя ранили, события, что окрыляли — в них я всегда могу разглядеть твой гордый силуэт, что пляшет, будто всполохи огня, и взгляд, полный стремления и ярости, выстреливает кружащимися искрами в небо. В этом огненном вихре ты и погибаешь. Ты оставляешь эти воспоминания мне на хранение, а сам уезжаешь на одном из вагонов громадной паровой машины в такие дали, о которых я не могу даже знать. Но чтобы взглянуть на твои дикие пляски ещё раз, я бы помчался за громко стучащим колёсами паровозом, разгоняясь до скорости бриза, ломая фантомные копыта о рельсы. Я догнал бы, обязательно догнал тебя — и ты увидел бы меня в собирающейся серой грозе, во всполохах голубоватых молний, узнал бы в ласке посланного мною ветерка. И даже если ты окажешься на самом дальнем замогильном севере, среди причудливых ледников и тёмных морозных морей, где воют призраки зимних метелей, и, кажется, всё пространство состоит из снега и ледяных роз, то я всё равно буду здесь. Я всегда буду рядом, в облике твоих любимых гроз, и пусть гром от топота моих копыт будет вечным спутником твоих снов.