Тепло и холод

Норт нечаянно касается рыжей сестрицы и тихо шипит: «Фейра», ощущая горячее тепло в кончиках пальцев, подобно громящим искрам. Василиса вздрагивает, прижимает ладонь к себе, удивлённо глядит на кровного брата и убегает к себе в комнату, взмахивая волосами, словно всполохами пламени. Норт поджимает губы, снова ощущает привычный холод в пальцах, не придаёт этому значения и направляется к Маришке, чтобы обнять её и хотя бы на несколько секунд согреться от проклятой судьбы. Холод был привычен до утробного рычания и метели в ушах, настолько, что ни один камин в Черноводе или где-либо ещё не мог согреть ощущение минус сорока каждый день. Норт жаловался Дейле, что никак не может найти своего соулмейта, с которым он сможет ощущать постоянное тепло. Сестрёнка всегда улыбалась и говорила, что это дело временное, вставала с кровати и начинала прихорашиваться к свиданию с Ляхтичем, чтобы наконец снять с себя согревающий плед. Отец тоже не обращал на это внимание. Говорил, что так бывает, и сын обязательно найдёт свою родственную душу, сам надевая мундир с тёплой подкладкой и самые хорошие зимние сапоги посреди лета. Василиса каждый вечер обнимала Фэша, с ноющей болью понимая, что объятия не приносят ей какого-либо тепла. Холод окутывал от носа до мизинцев, заставлял ёжиться и смахивать непрошенные слёзы от осознания того, что Драгоций – не её соулмейт. Девочка всегда садилась перед огнём в кофте, запивая латте, пытаясь хотя бы немного согреться, и с горечью ждала завтрака с семьёй, потому что хоть там камин на удивление дарил сладкое тепло. Норт аккуратно поддевал яичницу вилкой, наслаждался редким жаром, шедшим непонятно откуда, стараясь не глядеть на приставучую ненавистную сестрицу, которая сняла с плеч шарф. Очевидно, она тоже согревалась огнём столовой. — Как хорошо, что хотя бы здесь отапливают камины нормально. – бурчал Норт на ухо Дейле. Та удивлённо взирала на брата. — Огонь сегодняшним утром едва растопили. Ты уверен, что не простудился? И Норт вздрагивает, отмечая про себя, что искры от поленьев едва горят. Василиса несётся по коридорам Воздушного Замка, опаздывая на урок Астариуса, и замечает такого же бегущего Норта. Резко останавливается от неожиданности и врезается в нелюбимого братца, всем своим телом ощущая резкий прилив горячего. Падает на холодный пол, больно ударяет локти и коленки и рассеянно глядит на падающие листки с домашним заданием. Мальчишка замирает, чувствуя отходящее тепло, медленно переводит взгляд на девочку и запахивает глаза от удивления, и ничего не говоря, уносится по ступенькам, оставляя Василису одну собирать бумаги. Девочка глядит вслед братцу, на свои ладони, недавно чувствующие покалывание, останавливается на первой ступеньке и охает, поражённая жгучей догадкой. Слёзы, совсем ледяные, скатываются по щекам, оставляя морозные дорожки, и Василиса зарывает руки в волосы, рыдает навзрыд от страшного осознания, хватает себя за плечи, лишь бы унять дрожание тела, а через минуту заходит в Звёздную Башню Астарисуса, спокойная, как обычно, и даже не глядит в сторону бледного брата. Норт каждый день выпивает десять кружек горячего кофе, надевает третий шарф и кутается в огромное пальто. Василиса чувствует жжение в горле от только что сваренного супа, обувается в лучшие сапоги и прячет ладони в перчатках. Брат и сестра всё время проходят мимо друг друга, на долю секунды ощущая короткую оттепель и мерзлоту, сковавшую их сердца взаимной ненавистью. — Тебе всё ещё холодно? – заботливо спрашивает Фэш, укрывает Василису ватным одеялом и заваривает чай с лимоном. — Ничего, это пройдёт, скоро мои объятия будут дарить тебе тепло. – уверенно говорит мальчик. Василиса только горестно хмыкает на это, замечая то, что Драгоций сам носит толстовку и утеплённые носки. — Ты сам рядом со мной этого не чувствуешь. Понимаешь, какая это лажа? Фэш на это только молчит и хмурится, отрезая больше лимона, чем положено. — Прости, Норт, но ты и сам понимаешь, что мы не соулмейты. – пожимает плечами Мариша. – Думаю, нам обоим будет легче, если эти дурацкие отношения закончатся. И девочка уходит из комнаты гордо, величественно, даже не услышав ответа. Норт сжимает зубы, чувствует морозное отчаяние и брезгливость к самому себе, ударяет кулаком в стену, отчего шатается висящая картина с его матерью. «Проклятая фейра», - шипит он, вспоминая ненавистные васильковые глаза и улыбку, которая всегда, несмотря на сопротивление, дарит спасительный зной. Норт уехал на зимние каникулы ещё неделю назад, и Василиса чувствовала такой лёд, который в жизни ещё не испытывала. Каждую секунду вырабатываемое телом тепло медленно падало в бездну прошлого, оставляя мороз и стужу. Девочка, сколько бы не куталась в толстовки, одеяла, носки, перчатки и шапки, сколько бы не сидела впритык к открытому огню и сколько бы литров свежезаваренного кофе и чая не выпивала бы, ощущала только полную окоченелость каждой своей конечности и могла только рыдать от ощущения полного холода, иронично жгучего и страшного. Норт стучал зубами, чихал и кашлял, почти мёртвый, лежал прямо на ковре, не имея сил сдвинуться с места от ветра, который обдувал каждый атом его тела. Дейла испуганно глядела на близнеца, беспомощно оглядывалась на отца и тихо шептала: «Он умрёт от недостатка тепла, да?», накрывала брата всем, чем только могла придумать и молила время о том, чтобы они побыстрее вернулись в Черновод. Как только часы в комнате Василисы прогудели, оповещая о том, что прибыла семья Огневых, и показали фамильный герб золотой поломанной стрелы, девочка, превозмогая боль, словно длинную иголку, встала с кровати и медленно направилась к двери из своей комнаты, с каждым шагом ощущая приближающуюся теплынь, очень нужную и жизненно необходимую. Как только Норт вышел из повозки, укутанный в семь пледов, он осторожно направился в сторону комнаты к отвратительной сестрице, которая была единственным источником чего-то горячего, такого родного и приятного. Только завидев белобрысую макушку брата, Василиса разрыдалась от счастья и упала ему в объятья, ощущая жар всем телом, проходящий мороз и горячую кровь, энергично бежавшую по венам. Девочка не могла сдержать слёз, обхватывала брата крепче и утыкалась носом ему в плечо, чувствуя, как внутри взрываются солнечные системы, дарящие жизнь. Норт целовал рыжую макушку, ненавистную и тёплую, обнимал хрупкие плечи и что-то бормотал под нос, не то знойную колыбельную, не то зябкое проклятие. А на следующий день брат с сестрой пройдут мимо друг друга, окидывая своего соулмейта презрительным стылым взглядом и ощущая кончиками пальцев жар.