Пристрастие к мылу

У Беннетта не часто выпадало свободное время. Под мылом он был способен работать сутки напролёт, чем и злоупотреблял, отгоняя навязчивые мысли о прошлом неизменной улыбкой. Несмотря на внешнюю беззаботность, Бену жилось нелегко. Боль, причиняемая последствиями глазной чумы, не оставляла его ни на минуту, вынуждая скрывать некогда прекрасное тело под бесформенным жёлтым комбинезоном. Но Бен не жалел, нет. Только с маской на лице он мог чувствовать себя комфортно с окружающими. Со всеми обитателями Дома, но только не с Хонникером. Порой Беннетт вёл себя не лучше, чем надоедливая Шарлотта, переспрашивая Феликса об одном и том же несколько раз. Мог ли Феликс догадываться, что причина этого кроется отнюдь не в передозировке мыла, от которого знатно страдают умственные способности? На самом деле Беннетт не мог понять природу собственных чувств. Его сердце замирало, едва Феликс высказывал желание осмотреть оставшиеся чумные глазки. В профилактических целях, конечно же. Феликс не признавался даже самому себе, что хочет зацеловать каждый шрам на тренированном теле Беннетта. Не часто, но Хонникер срывался. В такие моменты всё, что ему оставалось, так это напиться мыла и запереться в собственной лаборатории, надеясь, что его не побеспокоят. Не беспокоили. До сегодняшнего дня. Кто-то из работников Хаксли умудрился опрокинуть аквариум с ядовитыми пауками и кому как не Бену было суждено быть укушенным одним из них. - Они разбежались по всему Дому, - вещал Беннетт, - Поэтому будь осторожна, человеческая личинка. Едва Шарлотта вышла из лаборатории, как уверенность Бена поубавилась. Он нервно заёрзал, ожидая, когда Феликс приступит к осмотру его прокушенной ноги. Трудно сказать, что изумило Беннетта больше всего. То ли трясущиеся руки, неловко вкалывающие антидот, то ли то, что эти самые руки впервые были без перчаток. То ли затуманенный взгляд юного учёного или его губы, так некстати прильнувшие к губам Беннетта, требующие от последнего немедленного ответа. Интуитивно, но Беннетт ответил. Придерживая обмякшего юношу за плечи, он пропускал удары собственного сердца один за одним, пока не оказался повален со стула. Мысленно Бен зашипел, попутно позволяя себе провести рукой по взъерошенным волосам Феликса, точно в тумане расстёгивающего верх его комбинезона. На секунду Феликс замедлился. В глазах его промелькнуло некоторое осознание происходящего. Он отстранился, но не дальше, чем того позволил Беннетт, тут же подмявший его под себя. Шутки сейчас были также неуместны, как вовремя попавшееся под руку жидкое мыло, опустошённое Беннеттом в мгновение ока. Мало понимая, что делает, Бен стянул с Феликса обтягивающие брюки, не прекращая целовать все доступные ему места. Пальцы спокойно входили в некотором роде уже подготовленного юношу, но для неконтролируемого желания Беннетта он всё равно оказался слишком узким. Обрывистые движения вызывали только боль, пока Бен не додумался сменить угол падения. -Знаешь, - всхлипнул Феликс, - если после ты не вспомнишь ничего из того, что сейчас происходит, то всё будет как прежде. Не сбиваясь с ритма Беннетт усадил Феликса к себе на бёдра, вынуждая того смотреть прямо ему в глаза: - А если я не хочу забывать? Феликс застонал. Близость возлюбленного и новая поза вынуждали насаживаться на член Беннета самостоятельно, что было неким согласием, и Бен ускорился. Обхватив влажной ладонью член Феликса, Беннетт вколачивался в тело учёного как в последний раз. Само собой в первый и последний, ведь шанс столкнуться с Феликсом под мылом один на миллион, но этому Феликсу, стонущему так, что казалось было слышно всему Дому, несказанно повезло.