Бельтайн

Люди обвиняли их в соитии с самим дьяволом. «Ведьмы!» — кричали они. «Дочери сатаны». «Исчадие самого ада». «Фурии». Будучи в оковах собственного страха и ужаса, бежали они прочь под ликами полной луны. И, лишь застигая каждую по одиночке целой ордой, под сенью огненного долголетнего дерева, твердая рука забрасывала петли на их хрупкие тонкие шеи. Они выходили в лес на охоту с вилами и факелами, гнали их до самой границы животного страха и загоняли в угол. Наивно полагая, будто бы огонь способен помешать возрождению — их сжигали живьем на костре. Часами наблюдая, как обугленная плоть сползала с костей, а истошные немые крики застывали на их изуродованных остатках лиц. Смерть без пролития крови — так чистосердечно и праведно. Мужчины и женщины считали их наследницами нечистого; думали, что они и есть сосредоточие всего бедственного и скверного, но как же они ошибались, считая что избавляют землю свою от анафемских осквернителей. Поистине род их принадлежал безликой луне. По венам их струилась чернь неба, а сердца встречали восход солнца в трепетном ожидании заката. И теперь я знаю, что ведьмы — самое чистое, что могло повстречаться мне на пути. И по прихоти всех богов этого и иного мира, за все грехи предков моих и чужих — гореть предстало мне. Они называли ту ночь Бельтайн. Дочери Ночи приносили огонь своих очагов в дар священного костра, что горел до первых лучей солнца на вершине самого высокого холма. В эту торжественную ночь женщины перепрыгивали через священное пламя, очищаясь от всего нечестивого; собирались вокруг, сцепляя руки, и воспевали благодарность Каину и Люциферу*. Позже они отдадут им на милость все плохие итоги тех дней, что прошли с Самайна. Восход солнца в тот день предвещал начало нового сезона плодородия и надежд. Жизнь уступала место новому циклу, а май приоткрывал объятия лету, призывая богатый урожай, теплые дни и, главное, благосклонность богов. К этому они готовились последние месяцы. Кажется, только ради этой ночи проживали они каждый последующий день. В такой праздник люди накидали бы в кучу, в качестве топлива и попытки избавиться от камня на душе, старые фотографии с угасшими взорами на потертой глянцевой карточке; книги, запылившиеся в углах чердака; старые письма от призраков прошлого и еще целую гору ненужного хлама, которые не несут абсолютно никакой ценности. Но ведьмы… им ведь ведома высшая сила. Они не скупятся на предношениях. О, нет. В этом и состоит их истинная чистота. Они знают подлинную цену перерождения. Как и я. Теперь. Когда она впервые заявила мне, что чернее моего сердца ей еще не приходилось видеть — я не думал, что это всерьез. Но в эту ночь я видел, нет, вернее чувствовал, как её девичья рука коснулась его. Черный обрубок сырого мяса, который пульсировал в её сжатых пальцах, вбирая в себе ночной воздух и дым костра. Хруст ребер, звук лопающихся артерий и рвущихся вен. Едва слышный последний вздох с уст бренного тела перед глухим ударом о землю. Она верила, что в эту ночь, священную ночь Бельтайна, должна была избавиться от всего, что несло за собой зло. И я, видимо, был наибольшим из них. В детстве моя бабушка любила говорить:  — Не храни обиды и злость в сердце, Арч. Неси в нем лишь добро. Все плохое всегда начинается изнутри. Ты была права, бабуль. Следуй я твоему совету — мое тело не лежало бы сейчас на этой холодной земле. Луна не отдавала бы тусклые блики на алой лужице крови. Земляным червям на обед был бы подан другой падший. Если бы мне предложили однажды: сжечь свои чувства. сердце. разум. отдаться в сладкое небытие ради очищения. думаю, вы знаете ответ. даже больше. я думаю, вы бы ответили также. все мы хотим нового начала. И, в отличии от нас, жалких отребьев Отче нашего, им это удавалось. Только вот меня не предупреждали, что все столь буквально. Но какая теперь разница. Теперь… тогда… что есть разница вообще. Когда-то, в далеком прошлом, мои предки вели на ее праматерь охоту. Грубой силой убивали настоящую невинную красоту. Природы и души. А по ночам вздрагивали, терзаемые кошмарами о деве, что сковывала свои обугленные руки на их шеях и кровавым поцелуем отравляла их набожную душонку. Исповедовались в грехах слугам Господа и с ужасом встречали Его лик в конце пути своего. Как же смешно. Они считали свой путь единственным правильным. Считали, что их слов достаточно. Что сердце и душа воистину очищаются. Считали. И поныне считаем. Но нет, дорогой друг. Взгляни на мое: ни одна молитва не способна вернуть ему былые краски настоящего живого сердца. Гниль нельзя придать обратному процессу. От нее лишь можно избавиться… Они, ведьмы, посвящают такому избавлению целую ночь. Очищение в буквальном смысле. Если повезет, в конце их церемонии, мое тело поместят в соломенную версию человекообразного саркофага и, с должными почестями и молитвами, взгрузят на самую середину костра. Уже только в качестве дара, только чтобы порадовать духов злых и добрых, что собрались с нами в эту ночь, по призыву Бельтайна. Ради блага и защиты своих дочерей. Ради блага и смирения душ их матерей. Задобрить силы иного мира — мне выпала эта честь. А значит на корм червям я не пойду. Развеюсь по деревне. Тонким слоем покрою вершину холма. Окутаю своим объятием каждую Дочь Ночи и каждая заберет частичку мою с собой. Я последую за теми женщинами, коих привязывали к столбам и сжигали на глазах у толпы за одну лишь их веру. Веру, ничем не отличающуюся от нашей. Вашей. Сердце мое она уже давно бросила в огонь. Среди всей золы, что черным покровом расстилается в недрах огня, не могу его разглядеть. да и как бы. если оно сгорело еще будучи в моей груди. Бельтайн. Они называли эту ночь Бельтайн. только вспомнил… ирландцы, кажется, так именуют пятый месяц календаря. Bealtaine.