Не уходи

Люди хрупкие словно фарфоровые куклы: их нужно аккуратно выставлять на полочку, доставать только раз в год, осторожно смахивать пыль и проверять целостность волос и одежды, а следом так же любовно ставить на место, чтобы не нарочно не испортить. Вот только с людьми никогда так не обращаются, их кидают, дерут волосы, теряют наряды, отрывают бережно наклеенные реснички и соскребают лёгкий макияж, таскают по полу и извозят в грязи. И иногда люди ломаются: вдребезги, с громким, бьющим по ушам звуком, без возможности склеить обратно, восстановить; превращаются в уродливые, острые осколки, валяющихся на полу, а все попытки исправить приводят только к отвратительным склейкам и дыркам, к вытекающему клею-крови из "ран". Это только внешне люди сильные, внутри каждый из нас - фарфоровая куколка, и однажды каменная оболочка отпадает. Чаще всего это происходит в тот самый момент, когда никто не ожидает, чаще всего с теми, про кого никогда не скажут, что этот кто-то может "сломаться". Момо Яойорозу - одна из тех, про кого никогда бы не смогли подумать такого: всегда улыбчивая, приветливая, сильная, смелая, целеустремленная, но только на людях. Где-то глубоко внутри она закомплексованная маленькая девочка, заваленная неподъемным грузом дополнительных заданий и возложенных на неё надежд. Родители всегда ждали от неё многого, порой даже слишком, совершенно забывая, что она - всего лишь ребёнок, пусть и одаренный, пусть из богатой семьи, где все семи пядей во лбу, но ребёнок! Ее всячески развивали - скорее нагружали - от фехтования до физики, она старалась, выкладывалась на все сто, совершенно не замечая, как тихонечко с противным, глухим, кряхтящим звуком, как старая ваза, надламывается.

Ты уж постарайся в новой школе, дорогая! Не позорь фамилию.

Эти слова как удар под дых, как тупым ножом по сердцу, но она лишь выпрямляет спинку, улыбается и выходит из машины. Новый день, новая школа, где она должна показать cебя с лучшей стороны, чтобы мамочка и папочка похвалили, одарили её такими редкими лучами ласки и любви - заняты оба, бесконечно заняты на работе, чтобы достигнуть еще больших вершин, чтобы показать пример, какой должна быть их дочь, чтобы поставить перед ней еще больший, еще более непостижимый идеал. Поэтому тысяча формул в голове, боль в мышцах, скрытая усталость, еще один кофе, еще одна тренировка, никогда не смея показать, что устала, что хочешь просто лечь на кровать и полежать, надо быть лучшей, ухватить и удержать это место, прыгнуть в так стремительно уезжающий поезд "лучших героев", показать всю себя. Момо нужно доказать, что она достойна рекомендации, поэтому с первых же занятий она выкладывается на все сто, адски потеет на тренировках, учит материал на бегу и тщательно планирует свой день, выделяя себе ровно двадцать пять минут на отдых, когда можно просто сесть в уголок, прижать колени к груди и застыть в немом крике от стремительно бегущей, мелькающей жизни вокруг, от всего того, что обходит ее стороной, от гадкого чувства безысходности, перегруженной головы. А после необходимо встать, как ни в чем не бывало, отряхнуть зачем-то - по комичной привычке скорее, ведь пол абсолютно чист, - одежду, глубоко вдохнуть и сесть ровно по расписанию ужинать. Двадцать пять минут перед ужином - ее максимум, это ведь бесценно потраченное время, она могла выучить новую формулу, повторить старые, попрактиковаться в конце концов, но этот несчастный промежуток времени она просто сидит на холодном полу в этой одинокой комнате с отвратительно огромной кроватью, выглядящей так гиперболизировано; кровать такая же лишняя, как сама Момо, замечает как-то она и смеется тихо, прикрыв рот рукой, но хочется заорать, взорваться истерическим хохотом, гоготом, задыхаться и плакать от выдавленного смеха, словно это и не она вовсе, словно городской сумасшедший овладел ее телом и управляет им. Кьёка Джиро беззаботна, Кьёка Джиро словно плевок в лицо обществу, Кьёка Джиро свободна и...прекрасна. Она не похожа ни на кого, ни за кем не следует, великолепна в своей "автономии", ослепляет одним своим существованием, готова рвать и метать за свои мечты, но мечтает она реально, а не как Момо, не ставит себе непостижимых идеалов, не похожа на этого задохлика Деку, отличается от всех этих героев с их фантазиями, словно сошедшими со страниц комиксов, которые засорили мозги этих детишек, прыгающих выше своей головы; у нее свой путь в жизни, и она обязательно добьётся этого. Плюс Ультра - лишь забава. Она сама называет себя "стойким среднячком", не рвет зад ради первого места, хочет быть героем для себя, для определенного круга лиц, похожего на неё. Кьёка так непостижима, недосягаема, что у Момо слезятся глаза каждый раз, когда она смотрит на неё. Она похожа на заветный свет в конце тоннеля, она как смысл в жизни, как спасительный глоток воздуха, как снег в канун рождества и лучше, намного лучше всех любимых вещей Момо, лучше ее самой. К Кьёке хочется прикоснуться, обнять, прижаться и греться в её лучах, отогревая этот дрянной, грязный, толстый слой льда со своей души, коростой расположившийся на ней, заставляющий боязливо ежиться и дышать на саму себя в тщетной попытке отогреться, получить малейшие крупинки словно пережеванного, сплюнутого на пол тепла, который судорожно пытаешься отобрать себе, шипишь, рычишь, царапаешься, отстаивая своё. Джиро так похожа на яркий свет фонаря, разгоняющий гадкую, едкую тьму по углам комнат, заставляя её визжать, пытаться подобраться ближе, но пресекая любую попытку не повиноваться спасительным лучам, карманному солнышку, дарящему надежду на новый день, новую жизнь, новую себя. Джиро видит все: каждую трещинку, каждую полоску, каждый скол и огромную рану на фарфоровой душе Яойорозу Момо, замечает это в первую же их встречу и с восторгом думает: "ох чёрт, она мой соулмейт". Джиро верит в сказки, но только в те, которые выгодны ей, оттого на душе так тепло, ведь все ее предположения о реальности родственных душ оказались правдой, но потом боль с горечью разрывают сердце и комом в горле застревают, вызывая отвратительное желание отхаркиваться, кашлять, задыхаясь и раздирая горло в кровь. "Нет-нет-нет, пожалуйста, - думает Кьёка, - слишком сильно, слишком много, кто-нибудь, притащите клей, умоляю, тут человеку плохо!» Тут человек ломается, милая девочка, разрушается, как карточный домик, лишь дунь в её сторону. Момо держится молодцом, пряча отвратительные мысли далеко, чтобы встретиться с ними наедине на те несчастные, ненавистные двадцать пять минут перед ужином, но паника накрывает её каждый раз, когда она падает, проигрывает, не знает, как ей поступить дальше, и Джиро видит каждый новый скол, мысленно собирает отколотые кусочки руками, крича внутри себя, что это нужно сохранить, что можно всё склеить, починить, прячет их под сердцем, следуя за Яойорозу. Надо сохранить, спасти её до того, как она окончательно сломается, когда никакой клей уже не поможет, когда самой Кьёке придется говорить над свежевырытой могилой "она была так мила, так добра, так прекрасна", давясь слезами и сжимая руки в кулаки. Но Кьёка не может запрыгнуть на Момо с громким криком оповещая ее о том, что она ее соулмейт, они ведь не в слащавой мелодраме, где все кончается тошнотным хеппиэндом, от приторности которого сводит зубы. Они в реальной жизни, а реальная жизнь - это всё-таки невозможность порой ярко и четко выражать свои чувства и намерения, зная человека несчастные пару месяцев, отчего девушке приходится присматриваться, выжидать, чтобы поймать нужный момент, не спугнуть. Каждый промах, каждый проигрыш - ножом по сердцу, клеймо "неудачница" на лбу, на груди, на руках, и у Момо порой создается ощущение, что она действительно чувствует эту адскую боль от ожога и едва ли не улавливает запах горелого мяса. Момо хрипит в подушку, Момо рыдает, задыхается, шёпотом зовет на помощь, но с утра делает вид, что ничего не было. Ей кажется, что люди видят эти надписи на её теле, она убеждает саму себя в своей бесполезности и беспомощности, сгибается пополам от боли в груди, бьётся головой об стену и замазывает следы от очередной бессонной ночи, вновь улыбаясь, как ни в чем не бывало. "Ты гадкая подделка," - думает Момо.- "Такая жалкая, неужели ты и правда думаешь, что никто этого не замечает?" Но никто и не замечает. Никто, кроме Джиро, которая мечтает залечить, зацеловать каждую трещину, коснуться нежно пальцами, чтобы не спугнуть, чтобы не сделать больно, спасти, помочь, едва ли не скулит от того, что не может ничего с этим сделать, смотрит с надеждой на Яойорозу, с такой болью и любовью поглядывает на нее украдкой. Сердце сжимается, ноет всякий раз, когда очередная трещина появляется на душе Момо. "Глупая, глупая Джиро. Какая ты героиня, если не можешь помочь? На что ты вообще тогда годишься?" - тихо шепчет Кьёка, смотря на себя в зеркало. Душа ноет сегодня чуть сильнее, чем обычно. У Джиро стойкое ощущение, что она куда-то не успевает, но в сон клонит так сильно, что противостоять этому просто нет сил. Сны отвратительны, Джиро видит много крови и чьё-то бездыханное тело в поезде, куда не успевает запрыгнуть. Кто-то подходит к трупу и толкает его ногой, сбрасывает на платформу, и Кьёка видит, что это Момо, но подойти не может, кричит, плачет, но стоит как вкопанная. Кости переломаны, она лежит в неестественной позе, глаза пусто смотрят прямо. Джиро просыпается и вскакивает с кровати, бьёт себя по щекам, натягивает на майку свитер и выбегает в спальных шортах, босиком, бежит по коридору, словно чувствует что-то не то, резко распахивает дверь в комнату Момо и... останавливается. Момо привычно для нее самой сидит в углу, в руках у нее ручка, на полу рядом - листок, она плачет и пытается унять дрожь в руках. Подняв взгляд на вошедшую девушку, Яойорозу пугается и вжимается в стену. Она так не хотела, чтобы её кто-то видел в таком виде. Кто-то, а уж тем более Кьёка. Кьёка не глупая, сразу понимает, что написано на бумаге, закрывает дверь, медленно, словно к запуганному дикому зверю, подходит к Момо, садится рядом, берет её за руки. Ручка падает на пол, разрывая тишину, и Креати, набрав в лёгкие побольше воздуха, начинает рыдать навзрыд. Джиро прижимает ее голову к своей груди, и всхлипы, полу-крики девушки заглушаются о её свитер, гладит по голове и шепчет что-то несвязанное, что-то тёплое, родное: - Пожалуйста... Я рядом, не плачь..Всё хорошо...- Момо закрывает глаза, её никто и никогда ещё не убаюкивал, она постепенно успокаивается, продолжая разве что трястись. - Извини. - Яойорозу так стыдно, она поднимает свои заплаканные глаза на Джиро и, словно чувствуя приближающийся вопрос, продолжает. - Прости, что заставила тебя переживать. Я такая глупая и слабая. - Нет. - Джиро не даёт ей продолжить. - Вовсе нет. И если кому-то и нужно извиняться, то точно не тебе. Я видела, как тебе плохо. Но прийти смогла только сейчас. - Кьёка убирает растрепанные волосы с лица Момо и выдыхает. - Какая же ты красивая... Момо смущается, краснеет и привстает. Слегка касается губ Кьёки своими, прижимаясь ближе. Джиро такая тёплая, что сердце мгновенно начинает оттаивать. Наушница обнимает, прижимает все сильнее, и у неё буквально крышу сносит от того, что Момо - её, навсегда её, это не самый удачный способ признания, ситуация не самая лучшая, но на это плевать. Креати отстраняется: - Пожалуйста, не уходи. Джиро улыбается: - Никогда.