Солдат Рон

      Рон замер и затаил дыхание, медленно потянувшись к палочке.       Германцев было очень много, где-то на фоне тарахтели двигатели, а мимо воронки с Роном проходили пехотинцы.       Палочка оказалась в руке, пришлось аккуратно вытянуть руку, направил палочку на себя и взмахнул ею, одновременно произнося формулу "Фраудис Висус". На голове будто бы разбили яйцо, и по всему телу растеклось ощущение давления, пропавшее в области пяток. Теперь можно не опасаться быть обнаруженным визуально, но нужно стараться ходить потише.       Подгадав момент, Рон выбрался из воронки и пополз. Солнце в зените, были отчетливо видны бывшие позиции англичан, куда он и решил направиться. Приходилось большими дугами огибать вражеских пехотинцев, так как чавканье ботинок было слышно отчетливо. Грязь была холодной и липкой. Обувь быстро стала испорченной, так как Рон случайно зацепился ногой за металлический предмет в грязи, который с хрустом распорол ботинок и обжег ступню болью. Рон заскрипел зубами, но потом взял себя в руки. Рядом проходящий германец подозрительно огляделся. Рон замер, перестав дышать. Гренадер подошел к подозрительному грязевому бугорку в паре ярдов от него и взял карабин наизготовку. Тычок штыком в бугорок, удовлетворенная ухмылка на лице, германец пошел дальше, на ходу вытирая штык тряпочкой из кармана.       Из отверстия от штыка выделилось немного тёмной жидкости.       Рону поплохело от этой картины. К горлу подступил комок, возможно рвоты. Волевое усилие, и он сдержался. Аккуратно опустившись на одно колено, он начал "раскапывать" ступню из грязи. Его взору открылся ржавый английский штык-нож. Он заинтересовал Рона, поэтому тот решил его достать, но сначала нужно было разобраться с раной на ноге. Быстрое применение залечивающего заклинания превратило рану на ноге в некрасивый и слегка побаливающий шрам. Он снова опустился к торчащему из земли штык-ножу. Аккуратно взявшись за плоскость в районе дола, он потянул нож на себя. Сильное сопротивление могло быть объяснено тем, что рукоять была полностью погружена в грязь, но на самом деле причина была другой. Штык-нож крепко сжимала мертвая рука откуда-то из глубины сплошной грязевой кучи, которую англичане называли "ничьей землей". Она вылезла из грязи от усилия при выдергивании ножа. Рон в ужасе отпрянул, шлёпнувшись в грязь.       Когда испуг прошел, он огляделся вокруг, но близко не было ни одного германца, поэтому никто ничего не услышал. Оружие было нужно, поэтому он снова приблизился к руке и попытался вытащить штык из окоченевших пальцев мертвеца, которые стиснули его намертво. После нескольких минут бесплодных попыток выкорчевать штык, Рон оставил эту затею, решив попытать счастья в "бугре из грязи", который оказался трупом ещё одного английского солдата. Лежал он здесь уже долго, так как сильно воняло тухлятиной. Рон, с омерзением и накатывающей всё сильнее тошнотой, перевернул тело. На портупее обнаружились ножны, пустая кобура, два патронных подсумка и две гранаты. Пришлось снять портупею с мертвеца. Организм среагировал серией рвотных позывов, но он справился.       Когда Рон уже собирался оставить бедолагу в покое и отправиться дальше, он заметил выступающую из грязи рукоять какого-то пистолета. Рон схватился за рукоять и вытащил на свет комок грязи, который был револьвером Уэбли 45 калибра.       Рон начал стирать с него грязь с помощью полы мантии, хоть какая-то от неё польза. Когда грязь на револьвере уменьшилась до допустимых для помещения в кобуру концентраций, то он занял своё место на портупее. И без того не особо легкая портупея резко стала тяжелее, примерно на пару фунтов.       Больше здесь ловить было нечего, да и небольшая группа германцев скоро должна будет пройти мимо, поэтому Рон тихо зашагал дальше.       На поле была противоестественная тишина, вдали германцы соорудили некое подобие дороги, по которой изредка проезжали паровые грузовики.       Рон изучал маглов, в основном переписываясь с отцом, который стал чаще посещать магловскую часть Лондона и изучать их технологии. У маглов его мира доминирующими двигателями были двигатели внутреннего сгорания, которые лучше паровых, имеют более высокий КПД, и, вообще, в условиях их мира невозможно соорудить эффективный паровой двигатель, за которым не придётся влачить повозку с углём. Но здесь есть руриум, из которого производят рурстофф, который максимально возможно повышает коэффициент полезного действия паровых двигателей. Такие вот грузовики способны ездить на одном фунте рурстоффа в течение месяца, что существенно понизило приоритет двигателей внутреннего сгорания, так как приспособить рурстофф под них пока не удалось никому, но работы ведутся, причём всех опережают именно германцы. Может, информация сержанта Кнокса устарела и сейчас они делают ещё более эффективную технику, которая обеспечит им подавляющее превосходство. Рон прекрасно представлял себе потенциал этих двигателей. Если рурстофф удастся превратить в топливо для ДВС... перед глазами возникли быстрые и маневренные основные боевые танки, сверхскоростные самолёты, гигантские бомбардировщики...       Рон тряхнул головой и продолжил идти. Всё же, он мог кое-что дать Его Величеству. Например, способ приспособить рурстофф для пока что не очень здесь развитого двигателя. Вся информация хранится в его голове, пусть он и абсолютно не разбирается в этой технологии, но легко перенесет текст, схемы и чертежи на бумагу.       Германцы не должны победить, отец подчеркнул это как основную цель. После первой войны была и вторая, ещё более кровопролитная и жестокая. И начали её именно германцы. О причинах второй войны Рон практически ничего не знал, но факт есть факт. Нельзя, чтобы они победили.       В бывших английских траншеях обживались имперские пехотинцы. Они перекапывали оборонительную линию в противоположную сторону, рыли рвы, клали колючую проволоку, ставили артиллерийские расчеты на бывшей "ничьей земле".       Рон увидел знакомые очертания родного блиндажа, возле которого сновали германские солдаты с мисками. Улыбки, радостные возгласы, запах вкусной еды. Взгляд Рона прошел по отвалу для отходов. В отвале, вперемешку с картофельными очистками, наружными листьями салата-латука и остатками еды, лежали личные вещи погибших защитников.       Внезапно нахлынула неконтролируемая ярость. Эти довольные физиономии, не прикрытая ничем радость, да ещё и на месте, где до этого жили его настоящие и единственные друзья...       Рон спрыгнул в траншею, с лязгом выхватил штык-нож и принялся колоть ничего не подозревающих германцев, сидящих на лавках и поглощающих свою нехитрую еду. Кровь потекла во все стороны. Они никого не видели, не понимали, кто или что их убивает. Поднялся крик, солдаты поблизости всполошились. Рон не обращал внимания, сердце требовало мщения, а разум его полностью поддерживал.       Коридор, ведущий к блиндажу, был перекрыт Протего, теперь сюда никто не войдет, а выйти не даст уже Рон. Из блиндажа выскочил германский офицер, в портках, майке, но с офицерской каской на голове и маузером С96 в руках. Он начал стрелять в смазанный силуэт, облитый кровью, но был буквально вбит обратно в блиндаж заклинанием Бомбарды.       Рон осознал, что он всё-таки маг, поэтому пытающиеся преодолеть магический щит вооруженные солдаты познали, каково это - сгореть в магическом пламени Инсендио.       Жалость? Рон не испытывал сейчас никаких эмоций, их заместила всецело всеобъемлющая ярость. Когда враги побежали, он не стал их преследовать. Жажда крови была удовлетворена. В душе не было никаких чувств, лишь ныл шрам на ноге, но даже к боли Рон сейчас относился равнодушно. Пустота - вот что он чувствовал внутри.       Через несколько минут тупого созерцания смешавшейся с кровью грязи под ногами, Рон вошел в блиндаж. У стенки лежал офицер, он был жив, но абсолютно точно не здоров. Зачем-то примененные диагностические чары установили, что у него в трех местах повреждён хребет и сломаны обе руки. Подробностей обследования Рон не изучал, ему было плевать на этого германца.       Он нашел завалявшийся под лавкой британский рюкзак и начал в нём копошиться. Внутри нашлась английская форма, в которую он решил переодеться. Она оказалась слишком большой, поэтому Рон применил заклинание подгонки, пусть это временно, но он рассчитывал получить нормальную форму в ближайшем будущем.       В нычке Симмонса нашелся его личный дневник и фляжка с портвейном на черный день. В отвале для отходов Рон собрал личные вещи сержанта Кнокса, губную гармошку Симмонса, бритву рядового Ньюмана и вообще всё, что было похоже на собственность погибших соратников. Он поместил всё это в большой подсумок для магазинов переносного пулемета. Может, есть шанс, что он найдет выживших? А нет, постарается передать всё это их близким, ведь на многих вещах есть пометки с инициалами и фамилиями. Это всё, что он может сделать для своих друзей, которых убили эти проклятые германцы... Вновь начала нарастать тёмная ярость из самых глубоких, первобытных областей уже совсем не детской души.       Рон резко встал с лавки, куда присел после сбора вещей, и направился в сторону позиций германской артиллерии. Шел в открытую, прямым шагом, его не видели, дезиллюминационные чары всё ещё действовали, кровь врагов осталась на мантии, форма же быстро пропиталась заклинанием и так же стала невидимой.       Имперцы начали что-то подозревать, но всё равно один за другим падали, выпотрошенные штык-ножом образца 1913 года. Если простые пехотинцы пытались стрелять наугад, то артиллеристы вообще оказались не готовы к сопротивлению. Они начали разбегаться в панике, так как первым Рон сдуру убил их командира.       Когда Рон прирезал кого смог, настала очередь самих пушек. Это были тяжелые пушки неизвестной модели, примерно смахивали на английские шестидесятифунтовки, но может, калибром чуть больше.       - Бомбарда Максима! - заклинание искорежило казенник, лафет и ствол орудия, вкопав его в землю.       Аналогично он поступил и с остальными пушками, вдобавок ещё и сделав позицию непригодной для повторного расположения артиллерии.       Внезапно раздался смутно знакомый свист. Рон узнал его - миномет.       Пришлось очень быстро убегать, так как разрывы участились, это свидетельствовало в пользу того, что его восприняли очень и очень серьезно. Напоследок Рон ударил Инсендио в ящики со снарядами, укрытые в оборудованном блиндаже. Магическое пламя охотно взялось за сухую древесину, и как только Рон перепрыгнул первую линию бывших английских траншей, раздался мощнейший взрыв, который ударной волной стряхнул с него чары невидимости, но он этого даже не заметил, не до того было.       Где-то на третьей линии траншей в него начали стрелять, но всерьез угрозу он осознал только тогда, когда ногу резанула жуткая боль и он споткнулся, головой вперед влетев в расположенную перед ним траншею.       Рон быстро, превозмогая боль, поставил два щита, затем осмотрел рану, из которой толчками выплёскивалась кровь и торчал фрагмент белой кости. Парализующего ужаса Рон не испытал, лишь страх умереть вот здесь и сейчас. Его теперь травмами не ошеломить, как раньше, терять контроль он уже не будет, слишком много повидал.       Заклинание собрало разрушенную кость воедино, кровоостанавливающее заперло кровотечение, восстановив за счёт организма и магии разорванные сосуды и плоть. Далее Рон наложил магическую шину, которая плотно зафиксирует кость, не позволяя ей рассыпаться. Пусть ходить он сможет, но делать это будет очень медленно.       Тем временем германцы обстреливали щиты из винтовок, удивленно глядя на не умирающего врага. Рон со злобой посмотрел на них и отправил по два Инсендио в две стороны. Ему не нравился вид горящих людей, но более быстрого способа убийства, кроме Авады Кедавры, он не знал. Конфундус ошеломит и дезориентирует, Петрификус Тоталус парализует, Агуаменти обольёт холодной водой. Экспульсо у Рона пока не очень хорошо выходило, Бомбарда скорее оттолкнёт, чем убьёт, если, конечно, перед целью нет препятствия - в итоге остаётся только один очевидный вариант.       Пока горящие германцы мешали соратникам стрелять и вообще предпринимать какие-то действия, Рон обезболил ногу и вновь наложил дезиллюминационные чары.       Выбравшись из траншеи, он пошел дальше, забыв об оставшихся врагах - всех не убить, а риск умереть всё же довольно высок, минометы это наглядно продемонстрировали.       Вновь ничья земля, изрытая воронками, превращенная в грязь, с гниющими фрагментами тел, внутренностями, висящими на противотанковом еже, гнетущей атмосферой, на которую Рону абсолютно плевать, у него сейчас целиком состояние гнетущее, разницы совсем не заметно.       Позиции англичан были сооружены недавно, это виделось в блестящей под солнцем колючей проволоке, свежем брусе в стенках ровных траншей, свежих мешках с песком в пулеметных гнёздах, и, вообще, выкопанная земля явно свежая, это о многом говорит. Рон обратил внимание, что германская линия обороны тоже может похвастаться новизной. Это значит, что прорыв имперской армии захлебнулся, но вырванные пятьсот ярдов они отдавать не собирались, укрепив их новой линией траншей.       Спустившись в воронку недалеко от линии обороны, Рон снял с себя дезлюминационные чары.       - Э-э-эй! Есть кто?! - крикнул он в сторону англичан.       - Кто говорит? - грозно спросил часовой.       - Рядовой Рональд Уизли, сэр! Четвертая рота, первый батальон Королевского английского полка седьмой пехотной бригады, сэр! - доложился, как надлежит, Рон.       После длительной тишины, раздались какие-то перешептывания в траншее. Что-то обсудив с кем-то, неизвестный часовой наконец заговорил с Роном:       - Аккуратно ползи в траншею, Уизли.       Рон так и поступил. Германцы его не заметили, а на иной случай он поставил за своей спиной полусферу из слабенького Протего, чтобы визуально не обнаружили.       В спину никто не стрелял, поэтому переполз он без происшествий.       - Теперь скажи мне, парень, как ты выживал в тылу у фрицев все эти недели? - задал вопрос стоящий перед ним второй лейтенант военной полиции.