Правило одиннадцатого шага

О Завале — вы же не думаете, что он будет называть его «коммандером», правда? — Кейд знает не так уж много. Биография из архива криптархов не в счёт. Сухие факты расцвечены изумрудной медью «Железных лордов» и изредка ещё бело-красным «Новой монархии», но в последние годы рыжая авангардовская символика царит безраздельно. Кейд довольно улыбается, даже не пытаясь прятать радость от самого себя. Ему нравится думать, что «Авангард» (их «Авангард»; они) отобрал Завалу у всего остального Города. Радость выходит какая-то ревнивая и собственническая, но, впрочем, это всё равно. Рассказывать о ней Кейду некому, да и было бы — он бы не стал. Слишком она ценная, слишком своя, чтобы делиться. Делиться Завалой не хочется тоже. Кейд ловит себя на этом желании, ловит на себе внимательный взгляд пробудившегося — и ухмыляется в ответ, поправляя плащ, чуточку рисуясь и строго-настрого наказывая себе не думать. Не думать, не думать, не думать. Думать — нельзя. Впрочем, больше он не запрещает себе ничего. Смотри, но не трогай — так это, кажется, называется. Кейд и смотрит: на мерцающую под кожей аврору, на руки, изящные какие-то, не хрупкие, а вот именно сильные, но аккуратные. Завала красивый — Кейд понятия не имеет, так ли это на самом деле, ему не особо есть дело до общепринятых канонов красоты, он просто знает для себя: Завала — красивый. И точка. Смотреть, не трогать, не думать — тактика, изначально обречённая на провал, и Кейд проваливается — предсказуемо и быстро, проваливается с потрохами, с головой, на-сов-сем. Улыбается, влипает в Завалу взглядом на очередном заседании Консенсуса и всё про себя понимает — и от этого понимания ему лихо и придурковато, и бабочки в животе и единороги по трибуне скачут. Пройдёт, надеется Кейд. Или нет. Можно, пожалуйста, чтобы не проходило? Радуги от единорогов очень уж прикольные. Лихость и придурковатость не оставляют его и во время ежегодного «летнего затишья», когда даже падшие забиваются в норы, спасаясь от плавящей асфальт жары. Кейд бродит по Башне, сам не зная, что — кого — пытается высмотреть в пёстрой разношёрстной толпе, ведь то, что нужно — тот, кто нужен, не ври себе, дурачина — укатил куда-то на окраину Города при первой же возможности. Обещал, конечно, вернуться. Как Терминатор. Кейд верит и ждёт. И на заседание Консенсуса — первое в новом рабочем году — приходит на два часа раньше необходимого. Город, раскалённый, прожаренный насквозь, пахнет летом, Башня, раскалённая тоже, пахнет домом и разогретым деревом полукруглой трибуны. Завала, уже занявший своё место, пахнет туалетной водой. Дорогая, наверное, думает подошедший поздороваться Кейд и незамедлительно чихает, а потом ещё раз, и ещё. Завала смотрит на него и негромко смеётся. — Это у тебя аллергия на Хидео или ты просто рад меня видеть? Шутка неловкая и не смешная совсем, если честно, но Кейд улыбается. — Рад, — торопливо, пока не передумал, выговаривает он. — Хорошо, что ты вернулся. — Хорошо. На плечо на мгновение ложится ладонь, горячая, тяжёлая — и лихость, и придурковатость, и дурацкие бабочки с единорогами, упавшие, по ощущениям Кейда, в обморок при виде Завалы, разом очухиваются и берут своё. Кейду кажется, что его тело ему не подчиняется. И модулятор не подчиняется тоже, кажется, что им управляет напрочь сумасшедшее влюблённое чудовище, видящее цель, но не замечающее препятствий. Потому что он делает то, на что бы в жизни не решился: смотрит в прозрачно-льдистые глаза и, выдержав внимательный и чуточку хитрый взгляд, выдаёт без запинки: — А ты чай любишь? Хочешь, принесу? Я знаю, где тут вкусный недалеко. Завала убирает руку. Отступает на шаг. Молчит. Убивает, думает Кейд, моих бабочек. И единорогов. Без ножа режет. Пару секунд и жизнь спустя Завала вдруг слабо и как будто неуверенно улыбается. — Люблю, — говорит, — чай. Только приносить ничего не надо. Так веди. — Окей. Отлично. Супер, — частит Кейд. Сияет улыбкой Завале и воскресшим единорогам и устремляется по ступенькам вниз. Оборачивается на полпути, зовёт, щурясь и прикрывая лицо рукой, потому что смотрит на солнце: — Догоняй. Знает: догонит. Уверен: может обогнать. Почти не сомневается: пойдёт рядом. Единорогов бы не распугал только.