Волшебство

      Фенрис ненавидел Андерса – этот тип был невыносим и совершенно непробиваем. Когда он в очередной раз начинал жаловаться на жестокое обращение с магами, Фенрису всерьез хотелось достать меч и лишить это донельзя несчастное создание мучений. Но была одна вещь, которая выводила Фенриса из себя вернее, чем рассуждения Андерса о справедливости.       Этот отступник, будто пес, всюду таскался за Хоук.       Синеглазая магичка со странным, но звучным именем, которое теперь гремело на весь Киркволл. Остроумная, смелая, обладающая эффектной внешностью и ничуть не менее выдающимся умом – Хоук просто не могла не нравиться. Но ее наиболее притягательной чертой было то, что она всем стремилась помочь. Фенрис считал это чистой воды сумасбродством. Но, на самом деле, если бы не это, едва ли он сумел бы сквозь пальцы смотреть на то, как Хоук отпускает на свободу беглых отступников. Она бросалась на выручку каждому, кто в ней нуждался, и Фенрис неизменно готов был сражаться на ее стороне. Потому что однажды она выручила из большой беды и его.       Последние годы его вела только одна цель – воздать по заслугам Данариусу. И Хоук, рискуя своей жизнью, приложила немало усилий для того, чтобы ему в этом посодействовать. Он собственными руками вырвал проклятому работорговцу сердце, утолив свою жажду мести... и с ужасом осознал, что возмездие было единственным, что задавало его жизни хоть какой-то курс. Теперь же она, сломанная и исковерканная, совсем ничего не стоила. Лириумные татуировки все так же причиняли боль. Воспоминания о прошлом преследовали его так же неизменно, как и собственная тень, а будущее виделось какой-то сплошной пустотой, по цвету сравнимой разве что со мраком беззвездной ночи.       Было только одно, что не давало Фенрису окончательно кануть в эту разверзшуюся перед ним черноту.       Хоук.       Она приходила, не дожидаясь приглашения, в те моменты, когда он так сильно в ней нуждался. С ним она становилась куда более молчаливой – знала, что он не любит лишние вопросы. Улыбалась тоже меньше – но зато каждую ее улыбку, робкую, подаренную только ему, лично, он помнил наизусть. Наедине с ним она преображалась. С ним она была не Хоук, а Мариан.       Она усаживалась у него на коленях, проводила рукой по его лбу, убирая упавшие на глаза волосы. Долго и внимательно всматривалась в его черты. Ее лицо озарялось нежной улыбкой, а щеки – румянцем. Она медленно раздевала его, лишая не только доспехов, но и той брони, которой он отгородился от целого мира, но, прежде всего, от его обитателей. Ее кожа, гладкая, как шелк, казалась бронзовой в золотистом мерцании свечей, а глаза искрились, словно теплое лазурное море, которое волновало и манило.       Фенрис не единожды видел, как Хоук лечит других своей магией. Ее ладони разгорались мягким светом, и раны затягивались буквально на глазах. Его она тоже исцеляла своими руками – только без заклинаний. Скользила тонкими пальцами по его коже, пробуждая сначала бурю, а затем даря столь желанное успокоение. И все его тревоги таяли, как роса на солнце, а тело наполнялось приятным, граничащим с жаром теплом.       Это тоже наверняка была какая-то пока неведомая Фенрису магия. Волшебство. То единственное, которому ему совсем не хотелось сопротивляться.