ведь в этом мире мы — семья

Шигараки Томура не верит в соулмейтов. И придерживается позиции, что со своей родственной душой вовсе не обязательно трахаться, можно просто дружить. Да и не любит он секс в принципе, и не считает его хорошим способом расслабиться или получить удовольствие. А соулмейт для него — это не человек, которого ты обязательно должен читай обязан полюбить и прожить с ним всю жизнь душа в душу. Таким человеком может оказаться тот, с кем тебе приятно проводить время, с кем у тебя схожие интересы и привычки, кто всегда рядом и кому ты можешь рассказать о том, что тебя тревожит, который придет по первому зову и к кому ты сможешь завалиться в два часа ночи пьяный, и позвать с собой неизвестно куда. И он пойдет. Потому что он друг. Но у Шигараки нет и такого человека, так что для него это все хуйня и всеобщего помешательства на родственных душах он не понимает, а всех вокруг считает дураками. Может поэтому он почти всегда один? Люди сторонятся его из-за каких-то своих принципов. Сидишь на последних партах? Странный. Мало разговариваешь? Странный. Почти не выходишь из дома? Странный. Нет друзей? Страннее некуда. Да плюс еще болезненная бледность, впалые скулы, неопрятный вид, черная одежда, а, ну и попытка суицида, которую и попыткой-то назвать можно с большой натяжкой, но это мелочи, да никто о ней и не знает. Окончательно не погрязнуть в своем одиночестве, замкнутости и бредовых идеях не дает дурочка-одноклассница, веселушка и разбойница Тога Химико. Девушка хвостиком за ним таскается, пиздит без умолку, не ждет своей метки, а еще вся такая убийственно-сахарная, и ее много так, что Шигараки за ней не успевает, как и за ее болтовней, но дорожит ею. Потому что девчонка единственная с ним рядом еще со средней школы, потому что, несмотря на все его выебоны-закидоны, все еще не послала его нахуй, потому что, кажется, и правда любит его. И его суицидальные наклонности и неразговорчивость ее ни разу не отталкивают, а совсем наоборот, и дружбой этой, или что это тут у них, она дорожит тоже. Иногда Томура думает, что его соулмейтом может оказаться она. Но в шестнадцатый свой день рождения Тога, с безразличным хмыком закатав рукав бежевого свитера, демонстрирует ему свое пустое запястье. И Томура вроде облегченно выдыхает, потому что это не она. Но в то же время и обидно, что у девчонки почему-то никого нет. Ей никого не смогли подобрать. Неужели она совсем никому не подходит? В мире столько людей, но ни для кого из них Тога Химико по какими-то причинам не оказалась достаточно хороша. Саму Тогу, как она сказала, это не расстроило и вообще ей все равно. Вот только Томура видит ее настоящие чувства. Говорю же, власть дерьмо, а все соулмейты нализанные. Верить в их правдивость расхотелось совсем. Ему самому шестнадцать через два месяца. И не то чтобы он этой даты так уж ждал. И не боялся ее тем более. Похрен как-то было. За два месяца до к ним в класс внезапно переводится какой-то раздолбай, которого представили как Тодороки Тойя, которому уже есть шестнадцать, и который является сыном главы одной крупной компании, и который часто переезжает и еще чаще прогуливает занятия, поэтому и вынужден будет пока учиться с ними, и… Дальше Томура не слушает. Через окно здорово припекает солнце, и он, в своей черной толстовке, уже изрядно подзаебался и вспотел, хотел домой и спать. Парень чешет пальцами противно липкую кожу и голову на парту опускает, собираясь просто полежать, а не спать, пока препод трепется без умолку. Но стоит ему прикрыть глаза, как на соседний с ним стул, тот, который обычно пустой, но который иногда занимает Тога, падает черный рюкзак, звеня цепочками, замками и многочисленными заклепками. Томура никак не реагирует и продолжает лежать, мечтая стать с партой одним целым, а еще лучше раствориться в ней, чтобы не было нужды что-то говорить. И тут получает тычок под ребра. Весьма ощутимый и это место начинает неприятно ныть. Шигараки лениво открывает один глаз и смотрит на нарушителя своего покоя, мысленно уже прикинув, каким именно способом его убьет. Но все варианты так хороши, что остановиться на одном очень трудно. — Подвинься, блин, — со смешком говорит его новый сосед, плюхаясь на стул. Томура наблюдает за тем, как он роется в рюкзаке, достает толстенную тетрадь, и то и дело тоже смотрит на него, после чего разворачивается всем корпусом и говорит: — Я Даби. Первая мысль: кремация? Вторая мысль: а что, неплохой способ убийства. Потом вспоминается, что вроде его по-другому представляли и Шигараки даже приподнимается, чтобы сказать об этом, но парень его опережает. — Да знаю я. Это всего лишь прозвище. Если мы с тобой хотим подружиться, тебе придется привыкнуть так меня звать. Шигараки уже полностью выпрямляется и смотрит на соседа из-под длинной челки. Че? Подружиться? Слово-то какое странное. И еще страннее слышать его от такого парня. В своей голове Томура уже сложил о нем представление, в котором этот Тойя — зажравшийся папенькин сынок, у котого все в жизни есть, но всегда надо еще. — А кто тут сказал, что я хочу с тобой дружить? Теперь он, кстати, может, как следует рассмотреть этого парня, отмечая, что он фрик тот еще, чего только стоят все эти сережки и пирсинг везде, где только можно, да плюс татуировки, которые видно из-под рукавов черной джинсовки. Точно зажрался, а папашка, видимо, не следит за своим чадом, раз тот похож на ходячий гобелен. На запястье левой руки напульсник, закрывающий имя, а весь этот парень — сплошной металл. Сдать можно и пожрать себе купить, наконец. — Ну, — по-доброму усмехается Даби, открывая тетрадь. Ту разбарабанило и листы выглядят так, будто тетрадь под дождь попала, а исписана она была мелким ровным почерком в каждой клетке. — Мне сказали, ты носишь клеймо местного странного парня. Так вот, я такой же. Такие люди пасутся вместе. Что-то слабо верится. И вот кто бы мог подумать, что общение на этих словах и завяжется? Всего за несколько дней прибывания рядом с этим парнем, Томура успевает узнать о нем столько, что создается впечатление, словно они знакомы уже целую вечность. Не то, чтобы Шигараки его спрашивал о чем-то, Тодороки просто пиздел без умолку и, видимо, придерживался позиции лишь бы слушали. Ну так вот, Тойя, или Даби, этот гаденыш его на каждом углу поправляет, переехал в их город две недели назад вместе со своей семьей, состоящей аж из шести человек: матери с отцом, еще двух младших братьев и сестры. Для Томуры такое скопление народу в одной семье — это чересчур. В его семье спокойней. Всех мелких, на время проживания здесь, тоже распределили по школам, а родители занялись подписанием договоров, обсуждением сделок и всего прочего, во что Шигараки не вникал, нахуй надо. Рассказал он и о том, что до этого они год прожили в центре Токио, где ему не особо нравилось, там шумно и грязно, народу много, школа занудная, одноклассники были тупые и не понимали его юмор, а еда в столовках была безвкусная. На вопрос «почему Даби», парень ответил, что это его сценический псевдоним, или тег, которым он подписывает свои граффити. Пришлось придумать что-то, что нравилось бы ему самому и не давало наводок на то, кто скрывается под этим именем. Его и так слишком часто забирали в участок за вандализм, причем чаще пропагандирующий, из-за чего у Тодороки Энджи могли быть и были серьезные проблемы. А помимо граффити Даби еще играет на гитаре, неплохо поет и в будущем планирует пойти не по стопам отца, занявшись семейным бизнесом, а податься в музыканты. Парень пишет действительно крутые тексты и сам же пишет к ним музыку, а отец может обеспечить ему студию звукозаписи, так что проблем с тем, чтобы стать певцом, у Даби просто нет. Такой разносторонний, что аж бесит. Сам-то Томура тихий и ничего такого не умеет, из-за чего на фоне Даби чувствует себя каким-то ущербным. Убогим. Когда речь впервые зашла о соулмейтах, и Томура, как бы невзначай, напомнил, что Даби уже есть шестнадцать, тот рассмеялся и сказал, что да, метка у него проявилась, но имя странное и он никого с таким не знает, и вряд ли узнает, ведь разъезды, все дела. Да и толку будет, если он узнает кто это? С такой жизнью он все равно не сможет быть рядом с этим человеком, а разбивать кому-то сердце не особо хотелось. Томура не мог не влезть к нему со своими устоями и прямо сказал, что мейты — херня, а все, кто в них верит идиоты. Они долго и бурно обсуждали эту тему на большой перемене, пока Даби вместо завтрака курил в окно в коридоре, а Шигараки, сидя на подоконнике, пил апельсиновый сок. Даби в итоге согласился даже с тем, что соулмейты не обязаны любить друга друга и вполне могут просто дружить. Шигараки это… порадовало. До этого в своих убеждениях он был полным одиночкой. А Даби всерьез над этим задумался. Признался, что до этого мысли о подобном раскладе в его голову как-то не приходили и что теперь смотреть на все это он стал совсем по-другому. Может тот, чье имя красуется на его руке, сможет стать просто его близким другом? Ведь заставлять себя любить кого-то, ориентируясь на имя, которое тебе приписали — глупо. А вдруг этот человек мудак редкостный? На это Дабино высказывание Томура усмехается. Вот поэтому он и не ждет свое шестнадцатилетие. Не хочется знать, что не зря разочаровался в людях еще в раннем возрасте. Хочется верить, что этот мир еще не окончательно сгнил. Каникулы обещали быть привычно однообразными и монотонными. Шигараки просто собирался валяться в кровати, задротить в игры и, возможно, лишь иногда вылезать из своей норы, чтобы сходить куда-нибудь с Тогой, потому что та со стопроцентной вероятностью не даст ему возможности тупо отсидеться дома. Но потом оказалось, что на эти каникулы Тога уезжает с родителями, так что у Томуры идет уже третий день абсолютного ничегонеделанья, Химико дважды писала и звонила накануне вечером, поинтересовалась как дела, извинилась за отсутствие и пообещала приехать пораньше и завалиться к нему с огромной пиццей и двумя литрами апельсинового сока. Томура не злится, естественно, а еще не ждет, глядя то в экран молчащего телефона, то в окно. Чтоб вас. В итоге ждать надоедает, а затем, внезапно, блять, и не приходится даже, когда посреди ночи, если точнее, то в 2:42, его телефон вспыхивает, оповещая, что звонит ему Даби. В первую секунду подонку хочется от души въебать, три часа ночи, блин, ему-то че не спится вообще? Шигараки успевает только принять вызов и даже к уху еще не подносит, а с того конца уже слышится радостный словесный понос, который он, своими еще не проснувшимися мозгами, понять никак не может и в итоге рявкает, чтоб Даби заткнулся. Спустя еще несколько минут бессвязных перепалок и болтовни до Томуры вроде внятно доносят, что хотят позвать его гулять. Ночью. Почему нет, блять? Конечно, нет. Томура вообще не тот человек, который сорвется с места и понесется в неизвестность за малознакомым одноклассником с шилом в жопе. Нет, нет. Определенно не такой. Определенно. Но кто бы мог подумать, что Даби тот человек, который может примчаться под твои окна на своей тачке, из которой орет какая-то попса, да еще и сигналить начнет, так что у тебя выбора не останется, кроме как спуститься, пока этот идиот весь район не перебудил. Просто выйти, чтобы дать пенделя и отправить по известному адресу. На вопрос, какого хуя и куда он хочет его увезти, Даби только пьяно рассмеялся и расплывчато ответил «в никуда». — Пиздец. Ты нажрался, что ли? В ответ лаконичное: — Немного. Не в доску, и ладно. Шигараки, конечно, не прельщает перспектива сдохнуть, въебавшись на машине в какой-нибудь ствол или дерево, но из Даби энергия так и хлещет, и смеется он слишком заразительно, и смотрит так заговорщически, что не согласиться ну очень трудно. Даже несмотря на все свои проблемы взаимодействия с социумом и абсолютной неохотой что-либо делать в принципе. Возможно, Шигараки потом об этом пожалеет. Возможно. И это будет потом. А сейчас он уже сидит в машине Даби, где душно как в бане, тихо играет радио, пахнет сигаретным дымом и совсем немного алкоголем. На вопрос, а не хочет ли он и его угостить, Тодороки хмыкает: — Мал еще. И этой короткой фразой приводит Томуру в бешенство. Ну потому что, блин, какого хуя? Вот же прицепился за ним этот дурацкий образ обиженного ребенка, и все это после того, как они тупо рассорились на одном из уроков и Шигараки дулся на Даби весь день. Хоть ссора и была глупой, даже детской, действительно, но обидно-то было, и не будет же Томура это терпеть, вот и пришлось наказать этого засранца бойкотом. А он и тут для себя выгоду нашел, скотина. — Очень смешно, — Шигараки фыркает и отворачивается, смотрит на проносящиеся мимо дома и улицы, упрямо игнорируя громкий ржач с соседнего сиденья. Сжимает зубы и принимается нервно расчесывать руки под растянутыми рукавами. — Да хорош щеки дуть, хома, — по доброму усмехается Даби, обгоняя не особо расторопный автомобиль. — Я убью тебя. — Я не сомневаюсь в том, что ты это можешь. Но перед тем, как ты это все-таки сделаешь давай я тебе докажу, что на каникулах можно не только в кровати валяться. Со стороны Шигараки снова слышится недовольный фырк. — Да лучше в кровати, чем с пьяным тобой, на скорости под сто двадцать… По-моему, жизнь моя будет не долгой. — Не дождешься. — А жаль. Следующие минуты четыре проходят в гробовой тишине, нарушаемой разве что звуками радио и шорохом шин, и это время — все, на что Шигараки хватает, прежде чем его все-таки пересиливает чувство любопытства. — У этой поездки есть цель? — С целью скучно, — флегматично замечает Даби, не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги. Что интересно, взгляд его не плывет даже, хотя парень выпил. — Да и как по мне, сама поездка приятней будет. А мы пока можем, к примеру… получше узнать друг друга. — Я и тааак о тебе знаю больше, чем предостаточно. — А вот я о тебе ровно ничего, — по-прежнему весело улыбается Даби, боковым зрением изучая притулившегося в углу кресла Томуру, который не отрывал взгляда от окна, напялив на голову капюшон толстовки, натянутой поверх пижамы. Выглядел он, кстати, забавно. — Серьезно, почти месяц общаемся, а все, что я о тебе знаю так это то, что ты жуткий зануда. И снова раздраженный фырк. — Вот чего ты бука такой? Вспомни наши посиделки на подоконнике. Ты был таким непривычно разговорчивым и интересным. И эта твоя теория о том, что не обязательно любить человека, которого тебе навязали в соулмейты. По чесноку, я постоянно об этом думаю. Все ведь уверены, что это имя — твоя судьба и никто даже не думает идти против природы. А ты… так просто взял и… и, — Даби прерывисто вздыхает и проводит языком по губам. Шигараки смотрит на него через окно. Кажется, парня одолевают неподдельные эмоции. — … создал для себя новый мир. Шигараки даже тихо охает от неожиданности. В таком ключе он как-то не думал. И прозвучало это сильно и словно с вызовом. Вызовом всему ебаному миру. Никто и никогда не сомневался в том, что твоя родственная душа — имя на руке. Даже зерен сомнения не было, ни у кого, ведь очевидно же, что по-другому и быть не может, никто почему-то даже не задумывался и не вдумывался в значение слова «соулмейт». Весь мир заблуждается по этому поводу и просто живет во лжи. Постоянно. Возможно, всю жизнь до самой смерти, проводит с человеком, которого заставил себя полюбить. Это страшно. Правда, страшно, особенно если вдуматься в масштабы катастрофы. Миллиарды обманутых людей. И ощущение, словно только ты знаешь правду. Ренегат. Таких, наверное, за решетку сажают. — Ну тут ты загнул, — хмыкает Даби, ножом отправляя в рот очередной кусочек яблока. Шигараки задумчиво жует свое и тупо смотрит перед собой, все еще прибывая где-то в своих не очень веселых мыслях. — Почему? — Скажешь тоже, в тюрьму. За что? — За отступничество. Не подчинение законам. Как за убийство или воровство, может. — Бред. — Но ты же идешь против общепринятой системы. Делаешь не по правилам. Такие люди редко бывают угодны власти. — Ну да, — задумчиво соглашается Даби, рассматривая отражение луны в лезвии ножа. — Но ты же не виноват, допустим в том, что полюбил другого человека. — Они просто решат, что ты дефектный. Еще в лабораторию упекут, вместо тюрьмы, и поминай как звали. Даби откладывает нож и поворачивается к Шигараки. Тот сидит, поджав к себе ноги, в толстовку кутается, отросшие волосы почти полностью скрывают лицо и прочитать его эмоции нельзя. — Какие-то не очень позитивные у тебя мысли, брат. — Ну, а если это тааак, — Томура пожимает плечами и чешет ключицы, продолжая смотреть на раскинувшийся перед ними лес. Они сидят на пригорке, на расстеленном пледе, жрут яблоки и разговаривают о соулмейтах, а фактически о несогласии с властью, а конкретно с Сетью Подбора Соулмейтов. Такая себе обстановочка. Но им нравится. — Мы всю жизнь врем самим себе, находясь рядом с человеком, которого, может, и не любим по-настоящему, а просто себя заставляем. Самовнушение, знаешь ли, опасная штука. — Как и заблуждение. — А тут одно вытекает из другого. Тебе задали установки и ты в них веришь, и даже не задумываешься, что может быть как-то иначе. Теряешь действительно правильное. Заблуждаешься. Но правды не видишь и внушаешь себе, что все хорошо, все правильно и просто ходишь по кругу, переставая различать правду и ложь. — Конечно, правительству легче сделать так, как удобней им. Непонятно только для чего. Шигараки молчит какое-то время, вертит в тонких паучьих пальцах веточку от яблока, думает, думает, думает… — Чтобы создать более удачные союзы. Хорошие семьи, которые будут создавать меньше проблем. Допустим, чтоб не рождались психи и уголовники. — Тогда с твоими родителями они явно проебались. Томура сердито смотрит на улыбающегося Даби, которому, видимо, шутка зашла. Живет себе по принципу: сам пошутил, сам посмеялся. Тодороки продолжает хихикать, а Шигараки медленно отворачивается, устремляя взгляд вперед и задумываясь, стоит ли признаться или еще рано? — Тогда не знаю, — Шигараки выкидывает веточку и ниже натягивает рукава толстовки. Ему холодно, но пойти в машину или вовсе попросить отвезти его домой, язык не поворачивается. — Да не, логика в этом есть, — снова слышится хруст яблока. — Они подбирают людей одного социального статуса, национальности, возраста. Критериев у них, наверно, дохрена. Да ты только представь до каких мелочей им приходится копаться в историях семей, выискивать любые недостатки и несостыковки, чтобы в итоге получился идеальный союз. — Это как-то грустно. — Скорее ужасно. В ту ночь Шигараки уяснил, что Даби, оказывается, вполне себе может быть адекватным собеседником, а не только свои плоские шутки травить. В ту ночь его не мучали кошмары. Они с Даби все чаще и чаще проводят время вместе, уже не только в школе, но и дома, правда, пока только у самого Тодороки, так как на свой порог Томура его пускать все-таки еще не готов. Тема отступничества все еще актуальна и продолжает обрастать новыми теориями, Даби все чаще зовет их ренегатами и вообще, они все больше напоминают друг другу какую-то секту. Даби нравится. Томуре тоже. Рей Тодороки он, кстати, вроде как, понравился. Женщина встретила его с улыбкой и уже знала о нем чуть ли не все и, конечно, Шигараки знал, что ей просто промыл мозги ее сынок. Но все равно приятно. Мелкотня тоже отнеслась к нему тепло и они часто тусили у Даби в комнате все вместе, играя в приставку или смотря тупые мелодрамы по телику, над которыми угарали до слез. Томуре с ними было хорошо. Они шумные и веселые, всегда вместе и их жизнь не такая серая и унылая, как у него самого. * — А вы, я посмотрю, с Даби как приклеенные. Как… близнецы однояйцевые, — со смешком, но без издевки, замечает Тога, когда они сидят на крыльце его дома. Девушка сидит, подставив лицо слабым лучам солнца, а парень доедает вишневое печенье, которое та принесла в качестве извинений за долгое отсутствие. Шигараки смотрит на Тогу хмуро, методично пережевывая печенье и думает как получше ответить. Но с утра мозг работает хреново, он поспал всего два часа, так что утруждать себя не хочется. Да и Химико в чем-то права. В последнее время их за уши друг от друга не оттащишь. Парень даже усмехается в ворот толстовки. — Может вы соулмейты? Честно, вопрос вполне ожидаемый. Томура правда ждал его и был уверен, что Тога его задаст. Он и сам не раз им задавался, но ответа не находил. Да и не знал даже, какой ответ ему нужен. Они с Даби друзья. И хотя их теория имеет место быть, все равно бы не хотелось, чтобы это оказалось правдой. — Нет, — Шигараки стряхивает со штанов крошки и встает с холодного крыльца, на котором уже порядком отсидел и отморозил задницу. — Уверен? — Да. В свой шестнадцатый день рождения, который Томура ненавидел еще до его наступления, в день, который он весь планировал проспать если получится и никого не видеть, а вместо торта сожрать кекс с одной свечкой, с утра пораньше Шигараки смог исторгнуть из себя лишь одно слово: — Пиздец. На бледной коже поверх тонкой паутинки синих вен, точно выжженное, красуется аккуратное и ровное «Тойя» Хочется просто выйти в окно. Какого черта, жизнь? И почему, блять, Даби раньше ему не сказал, кто его соулмейт? Знать такое и молчать в тряпочку. У Шигараки просто в голове не укладывается, а негодование и злость захлестывают с такой силой, что парень не раздумывая собирается идти к Даби и высказать этому придурку все, что он о нем думает. Но не успевает Томура пройти и метра, как на телефон приходит смс с кратким содержанием «с др дурында не кисни и слопай торт» Вместо ответа Шигараки набирает номер Тодороки. — Ух ты, не думал, что т… — Почему ты мне сразу не сказал, что я твой соулмейт? — Че? За это тупое и неуместное «че» хочется раздробить Даби череп. — Через плечо. Какого хрена ты не сказал, что я твой соулмейт? На том конце воцаряется тишина. Несколько долгих томительных секунд ее не нарушает абсолютно ничего, даже дыхания Даби не слышно и Шигараки смотрит на экран, проверяя, может сбросил, но нет, вызов идет. — А у тебя я? — Ты дурак? Я спросил вообще-то. — Да у меня не ты, я поэтому и спрашиваю. — А кто? — Тебе не кажется, что это не совсем телефонный разговор? Через полчаса Даби уже стоит возле его дома, запыханный, всклокоченный, но с коробкой апельсинового сока, мать его. Вот за его распитием кое-что и выясняется. — В смысле тебя зовут не Шигараки Томура? Томура со вздохом закатывает глаза, а потом с грохотом роняет голову на стол. Он че-то так заебался. Устал от того, что постоянно приходится что-то и кому-то объяснять и доказывать. А вновь пускаться в невеселые рассказы о том, почему ему пришлось сменить имя, как-то не хотелось. Но Даби ж не отстанет. И он его понимает, он бы тоже, наверное, достал вопросами, случись такая фигня с ним. Ну, или деликатно промолчал, потому что сразу бы допетрил, что ситуация щекотливая и, возможно, человек о ней говорить не хочет, но у Даби чувства такта несколько читай его нет слабее. Томура поднимается со стола, ловит вопросительный взгляд Даби, сам невольно снова цепляет впервые увиденное вживую, такое же корявое как он сам и его почерк, размашистое «Тенко» на руке Даби. До сих пор не верится в абсурдность ситуации. — В оообщем, — лениво начинает Шигараки, плохо представляя, как это все рассказывать, — вот помнишь, ты сказал, что с моими родителями СПС проебались? — получив кивок, продолжает. — Да, мои родители вполне здоровые, в психическом плане люди, а я этим не страдаю, и, наверное, может показаться странным, что у таких людей родился я. Только вот ничего странного тут нет, я им просто приемный. Психическое заболевание было у моей родной матери. Шизофрения. — Но у тебя-то нет никаких ее симптомов. Бесит, что его перебивают. — Ты их просто не замечаешь. На сайтах пишут около шестнадцати симптомов при начальной стадии. У себя я насчитал уже одиннадцать. Диагноз: непрерывно-текущая шизофрения. Даби молчит минуту, тупо пялясь в стол, потом поднимает взгляд на Шигараки. — И что за симптомы? Томура ответил на этот вопрос четко и сразу, будто готовился. — Проблемы со сном, кошмары, смена настроения, головные боли, замкнутость, отрешенность, анорексия, изменение манеры поведения, депрессия, склонность к суициду, бредовые идеи. К последнему, кстати, очень в тему будет отнести мою теорию о соулмейтах. — Склонность к суициду? — Один раз, но все же. — … А, так значит ты не шутил, когда говорил, что надо вены вскрывать вдоль, а не поперек?.. — Нет. — Атас, Шигараки! — Да че ты раскричался-то? Шучу я, это случайно вышло, я просто перепил снотворного. — Просто? — голос Даби неожиданно становится на октаву выше. — Какое, блять, просто, Шигараки? Почему-то я больше, чем уверен, что передозировка не была случайной. Томура только плечами пожимает. Даби смотрит на него совершенно охуевшим взглядом. — Дальше-то рассказывать? Или почитаешь мне нотации? Ответа он не дожидается, поэтому решает продолжить. — У матери была последняя стадия. Она практически всегда лежала в кровати, а когда все-таки вставала, то не узнавала ни отца, ни меня. Разговаривала иногда, но в основном несла какой-то бред, смеялась, кривлялась… — к концу фразы Шигараки переходит на шепот, а потом и вовсе замолкает. Пялится в стол немигающим взглядом и выглядит откровенно жутко. Губы его вдруг кривятся в какой-то нездоровой усмешке. — А однажды набросилась на отца с ножом. — Даби ожидаемо смотрит на него большими глазами, но молчит. — А дальше психушка, больница, похороны, детский дом. Новая семья. Семьи Шимура больше не существует. Они все в тот день умерли. * Сказать, что их отношения не изменились после тех откровений, — нельзя. Сказать, что все по-прежнему в порядке и Даби по-прежнему смешно — нельзя. Сказать, что болезнь друга его не пугает — нельзя. А то, что они родственные души — правда, самая большая и чистая, и совсем не опороченная. Даби даже все-таки сделал Томуре подарок. Да, тот не просил и отказывался, сказал, что вышвырнет и нехуй было деньги на него тратить, но все же принял и… охренел. Потому что это был котенок, мать вашу. Крохотный белый комочек, который Шигараки обнаружил с утра пораньше ползающим прямо по нему. Он даже и не думал, что оброненное случайно и больше от капризов — хочу кота — Даби запомнит. Ну, как запомнит. Шигараки хотел черного кота, а получил белую кошку. Даби получил подзатыльник. А вообще, кошка была подарена в качестве замены антидепрессантам, которыми Томура в последнее время злоупотреблял. Даби просто надеялся отвлечь друга от его болезни, заставить увидеть в жизни и что-то хорошее, а не только перспективу сойти с ума к тридцати годам. Кошку было решено оставить. Томура назвал ее Облом. А все потому, что ему нужен был черный кот, а не белая кошка. Тупой Даби. Сам Даби, к слову, все так же тупо шутит и смеется, веселит Томуру и Химико, курит уже с Шигараки на большой перемене, говорит о соулмейтах и иногда убирает за Облом (ом). А еще скроллит ночами сайты с такими названиями как «что такое непрерывно-текущая шизофрения», «как распознать шизофрению» и «клиники психологической помощи». Даби не замечает, что стал выкуривать по две пачки в день, что уже знает все о всех стадиях шизофрении и как распознавать ее у подростка, что сам не спит ночами и ищет врача, что часто просто тупо висит на линии, когда звонит Шигараки и просит его поговорить, но парень отмалчивается и засыпает в итоге, а Тодороки слушает его дыхание. Жить с таким знанием тяжело. И Даби не понимает как с этим живет сам Шигараки. Он вроде бы совсем нормальный. Ну рассмеется иногда как-то странно и немного невпопад. Ну пошлет его иной раз нахуй. Ну позвонит посреди ночи потому что заебали кошмары. В целом-то он нормальный. И все еще не так плохо, а у Даби есть деньги и отцовские связи. Все еще можно исправить. Шигараки стал больше спать с Обломом на груди или под боком и уже это заставляет Даби выдыхать. В один из дней, из таких, когда у Шигараки было не редкость хорошее настроение, а суицидальные шутки проскакивали с интервалами хотя бы в пять минут, когда они сидели на пожарной лестнице и Даби по обычаю курил, а Томура возился с кошкой, случилось это. — Ты целовался? Тодороки выдыхает дым в серое сырое небо, смотрит куда-то на соседнее здание и словно вспоминает что-то. — Было пару раз, — на эти слова Томура фыркает, мол, еще бы, блять. — Но это нельзя назвать прям настоящими поцелуями. Так, касание. А ты? — Бестактный ублюдок. — Прости. Облом мурчит, по железной кровле мелко барабанит дождь, в воздухе витает запах сигаретного дыма и Шигараки уютно. И настроение хорошее. И он даже, кажется, выспался сегодня. — Поцелуй меня. Недокуренная сигарета выпадает из ослабевших пальцев, ударяясь о ступеньку и потухая, катится и в итоге падает. Прямо как челюсть Даби. — А что? — невозмутимо пожимает плечами Шигараки, наглаживая кошку по голове. Та трется об него, оставляя на черной толстовке клочки белой шерсти. — Мы оба ни разу по-настоящему этого не делали и мы соулмейты. Почему нет? — А как же твоя?.. — Это просто поцелуй, Даби. — Хочешь отдать его тому, кого не любишь? — Ну, а так помру нецелованным. — Не пизди ерунды, а. Бесишь. На время они замолкают, но Шигараки таки первым нарушает тишину, которую до этого нарушал лишь тихий шелест дождя. — Ну так?.. — Блять. Они все-таки целуются. И выходит это тупо, под аккомпанемент дождя, блять, как в сопливых фильмах о любви, смазано и неуверенно, неловко и сухо, и с кошкой на коленях, которая в итоге все и похерила, съехав с насиженного места с громким мявком. Парни чертыхаются и смеются одновременно. Шигараки хохочет в голос, порой с нотками истеричности, но не страшно, потому что Даби и сам ржет от абсурдности ситуации и говорит что-то о том, что целовать лучшего друга — это ну такое себе. Тоге они это рассказывают так, будто сделали что-то совершенно обычное и очевидное, как в туалет сходить, но девушка еще долго беззлобно смеется над ними и их нелепыми попытками в отношения, называет социально-неловкими булками и треплет обоих по волосам. Им втроем в тот момент было так внезапно хорошо и по семейному, что ли. Прикольно. Тога в шутку зовет себя их матерью. До нового года все идет относительно спокойно. Даби с Шигараки забили на жалкие попытки встречаться, потому что получалось это из рук вон плохо и друзьями быть им нравилось больше. И не только потому, что Томура социально-неловкое чмо и не создан для отношений, а Даби не умеет с ним встречаться. Просто еще в декабре Даби неожиданно ловит себя на мысли, что каждый раз невольно замирает и дыхание задерживает, когда мимо проходит парень из параллельного, который носит пафосную кличку Ястреб и очень узкие джинсы. Шигараки ржет, что тут уж Дабина гейщина показывает себя во всей красе, а тот внезапно, блять, не знает, куда себя деть и краснеет как ебучая малолетка, когда они с Ястребом «случайно» где-нибудь пересекаются. Тога советует пойти и пригласить парня куда-нибудь, Шигараки велит сначала убедиться, что тот педик, а Даби… Даби просто, кажется, вкрашнулся и серьезно, потому что ловит каждый взгляд Ястреба и караулит его после школы, чтобы посмотреть, как он садится на собственный мотоцикл и едет домой, и куртка его с крыльями на спине развивается от сильного ветра. Еще чуть позже Тодороки выясняет дату рождения пернатого парня и хочет, но не знает, что ему подарить и как это сделать, чтобы тот не догадался от кого подарок. Пиздец, Даби. К слову, Ястреб таскается везде с Твайсом, одноклассником своим, и не проходит и месяца, как Тога, все это время помогавшая Даби шпионить за Ястребом, неожиданно начинает вести себя как мартовская кошка. Тойя аж прихерел сначала, решил, что пока девчонка шпионила с ним на пару, тоже в его краш втюрилась, но все оказалось гораздо лучше и страннее. Потому что Тога запала на Твайса. Как она сама им объяснила, в Джине она нашла все те качества, которые ей нужны в мужчине: непринужденность, преданность и малая доля ебанутости. На новый год становится чуть хуже. Шигараки, в смысле. Снотворное уже не помогает уснуть, как и Облом, кожа чешется сильнее обычного и он расчесывает ее до кровавых корок, чем пугает родителей и друзей, но сделать ничего не может. Порой он закрывался в своей комнате и не выходил оттуда по несколько часов, стал чаще сторониться Даби с Тогой, но уже через пару дней этого дурдома вновь становился «прежним» и гулял с ними, смеялся и подкалывал Тодороки, который охуевал в себя от происходящего и за спиной Шигараки переглядывался с Тогой, которая, кстати, уже была в курсе дела. Они хотят его как-нибудь отвлечь хотя бы от желания ногтями вскрыть себе вены и Химико, успевшая уже за это время подобраться к Твайсу, хочет их познакомить. Это вроде работает, а вроде нет, Томура молчит и чешется, чем, правда, совсем не смущает Джина. Тот спрашивает его о голосах в голове и это заставляет Шигараки впервые заинтересовано посмотреть на него, отвлечься от расчесывания недавно поджившей кожи и поговорить с Джином. В итоге Даби и Тога чувствуют себя какими-то обделенными и девушка показательно дуется, но радуется, что план, однобоко, но все же работает. В январе Тогавайс становятся каноном, а Даби все еще пускает слюни на Ястреба. Скребет пальцами поверх черного «Тенко» и задумчиво смотрит на парня, который хохочет над чем-то с Джинсом и, черт возьми, Даби готов смотреть на это вечно. Пристальный взгляд бирюзовых глаз скользит по расслабленному лицу, по открытой шее и висящей на ней цепочке, быстро спускается гораздо ниже, к ногам. Засранец все еще носит непростительно узкие штаны. Хочется выть в голос, потому что «не мое». Но моим обязательно будет, — думает Даби, по-прежнему разглядывая Ястреба. Даби тоскливо вздыхает и задумчиво смотрит на имя. Какая все-таки жизнь сука. Подсунуть ему в соулмейты того, кто умудрился за пару месяцев стать лучшим другом. Нет, они безусловно родственные души, потому что шутят об одном и том же, смеются над одними и теми же вещами, у них куча общего и понимают они друг друга с полуслова, и убьют друг за друга, если понадобится, но все это в другом, дружеском, смысле. Они на собственном опыте убедились, что будучи соулмейтами можно просто не смочь построить отношения. А вот дружбу запросто. А еще ему вот нравится человек, у которого соулмейт — не он, а Тога с Твайсом оба пустые, но вместе. Как так, блять? Жизнь, да ты там откровенно над ними стебешься. В тот день Даби решил для себя, что жизнь — хуйня, СПС — хуйня, а счастье себе он построит сам. И впервые подходит к Ястребу с ненавязчивым предложением прогуляться. А вечером довольный уже писал Шигараки, который был в сети пятнадцать минут назад, что он, кажется, влюбился. В ответ, спустя минут двадцать, получил «молодец». Он хорошо знает Шигараки и уверен, что тот написал это усмехнувшись и от души, потому что рад за него. Но до конца счастливым Даби не дает быть чувство стыда. Потому что они с Тогой два влюбленных идиота, а Шигараки один, сам себе на уме со своей шизофренией и мыслями о смерти. Хорошо еще, что о смерти он пока только шутит и больше никаких попыток отправиться к праотцам не предпринимает. В марте к ним в школу, в качестве замены учителя истории, приходит молодой практикант — Чисаки Кай. Даби описал его как «порхает как бабочка, жалит как пчела». Тога назвала «заносчивым вежливым засранцем». Джин с Ястребом одновременно, как сговорились, выдали «петух». Шигараки решил пока не зацикливаться на мнениях друзей и самостоятельно дать оценку новому преподу. В итоге их первая встреча закончилась словесной перепалкой, которая длилась почти весь урок и началась с того, что Томура нашел в словах Чисаки неточность и несоответствие, а закончилось все походом к директору. Зато Шигараки вошел во вкус. — Тебе не кажется, что Шигараки заигрался? — спрашивает Ястреб, перехватывая из пальцев Даби сигарету, после чего затягивается сам. Тодороки как загипнотизированный смотрит на обхватившие фильтр губы, потом все-таки заставляет себя перевести взгляд выше и смотрит парню в глаза. — Ты про Чисаки? Ну да, есть такое. Доводит бедного парня буквально на каждом уроке. — Но зато посмотри на него. Улыбка до ушей и неожиданное рвение ходить на уроки истории. Он же учебник теперь читает даже на переменах. — Шигараки только дай повод кого унизить. — Я их шипперю. Даби с улыбкой хмыкает. — Тога тоже. — Мм, тема препода и ученика. Заманчиво. Даби проходится взглядом по длинным стройным ногам парня, по обычаю затянутым в черные узкие джинсы и невольно шумно сглатывает. И вздрагивает, когда слышит насмешливое: — Хватит мысленно раздевать меня. Тодороки, опустив голову, смеется тихо, но следом резко замолкает, когда внезапно слышит. — Уже давно пора это делать по-настоящему. Даби воздухом давится, а Ястреб продолжает курить как ни в чем не бывало и ничто в его лице не выдает, что сказать это ему было сложно или его смутило это, или… Да блять, как вообще можно было сказать такое и стоять себе спокойно? — Ты щас серьезно? — Дааабиии… Не вынуждай меня говорить это еще раз. * — Шигараки, может ты хочешь ответить? Весь класс дружно поворачивает головы в сторону развалившегося на парте Томуры и ждет уже, что тот скажет на этот раз. Парень нарочно медленно отлепляется от парты и смотрит на учителя. — А что? Сами уже материал не знаете? Пара смешков и недовольный взгляд Чисаки. — Я тебя спросил. — Стрелку метнул, х… Томура не успевает договорить, Тога затыкает ему рот ладонью, а Даби прыскает в кулак, ложась лицом на парту. Кто-то хихикает и все выжидающе смотрят на Чисаки, ожидая его реакции, но парень только вздыхает и продолжает вести урок, до его конца больше не обращая на Томуру никакого внимания. А после урока, когда все расходятся, а вечно по сто лет копошащийся Шигараки остается в классе один, Чисаки подходит к нему и садится за соседнюю парту. Его прожигают уничтожающим взглядом красных от недосыпа глаз, а затем пытаются уйти, но учитель выставляет перед учеником руку, вынуждая вернуться на место. — Э. Мне на следующий урок, блин, надо. — За что ты так невзлюбил меня? — Я всех не люблю, — злобно и так по-детски цедит сквозь зубы Томура, снова пытаясь пройти, но снова натыкается на препятствие. — Не правда. У тебя есть Тога и Тодороки. Остальных же ты просто игнорируешь, а вот ко мне прицепился. — Я имел ввиду, что не люблю всех учителей, а Вы — учитель. Сечете? Чисаки смотрит на него снизу вверх, отсюда, наконец, имея возможность рассмотреть лицо парня, осунувшееся и уставшее, залегшие под глазами тени, впалые скулы и покрасневшие глаза. Томура шмыгает и теребит лямку рюкзака, всем своим видом показывая, что ему не терпится уйти. Кай вздыхает и поднимается со стула, становясь выше Шигараки и тот чуть поднимает голову, чтобы посмотреть на него. — Иди. — Спасибо, — разве что ядом не плюется и уходит, толкнув Чисаки плечом. Тот смотрит ученику вслед и неожиданно ловит себя на мысли, что Шигараки напоминает бездомного кота, не привыкшего к излишнему вниманию и к людям, в принципе. Удивительно еще, что он Тодороки с Тогой к себе подпустил. * Апрель начался странно. Первого числа встреча Даби с Шигараки началась с вопроса последнего. — А как понять, что ты любишь? Даби даже замирает в непонятках и думает, к чему бы это, неужели наш мальчик созрел? Садится рядом с ним на подоконник, подтянув к себе одну ногу. Томура сидит в такой же позе, только еще уткнувшись подбородком в острое колено, смотрит в пол, занавесив лицо волосами. — А ты что?.. — Просто, блять, ответь. Впервые, наверное, Даби отвечает не сразу, а еще тщательно подбирает слова, а не льет их водопадом как всегда. — Я… на своем примере скажу. Ну вот, допустим, когда я смотрю на Ястреба, у меня внутри все словно переворачивается. Кульбит такой делает и на дно желудка падает, где просто кипит. Когда его рядом нет, мне хочется к нему. Банально, но видя, как он флиртует с кем-то, я чувствую злость и, понятное дело, ревную, хотя и знаю, что он это все несерьезно и это просто в его характере. Он же даже с тобой это делает, — усмехается, молчит немного и продолжает. — В первую нормальную встречу у меня коленки тряслись, когда мы разговаривали, а еще такая легкость была и ощущение… радости, что ли. Да. Как-то так. Томура молчит, глаз не поднимает, но Даби словно реально слышит как вертятся в его мозгу шестеренки. Он молчит, кажется, целую вечность и Тодороки думает, что, наверно, он опять ушел в себя и уже ничего ему не скажет, проще оставить его в покое пока. Но Шигараки заговаривает. Ну, или типа того. — Ясно. Охуеть. — Это же не я? — Дурак, что ли? — Шигараки все-таки смотрит на него и Даби улыбается. Губы Томуры на секунду вроде растягиваются в улыбке, но он торопливо прячет ее за волосами. — Дурак. — А че, ну мало ли, прорвало тебя, — продолжает угорать Даби и ржет, валяясь по подоконнику. Шигараки это «бесит» и он, толкнув друга, уже собирается уйти, но тот хватает его за руку, за ту, на которой его имя. — Эй, ренегат, может хоть мне скажешь? — Скажу, когда сам буду в этом уверен. В бессмысленных ожиданиях, что Шигараки сжалится и скажет, в кого он там втрескался, проходит апрель, а в мае Даби начинает обо всем догадываться сам. Для него Томура — открытая книга и он прекрасно видит все эмоции в последнее время очень веселого друга. Веселого, в смысле, шуток про суицид все меньше, прогулок с ними больше, а еще, он сам вчера возил Облом к ветеринару. Растем. Все за него радуются как за ребенка, Тога на пару с Твайсом уже собираются его усыновить, а уроки истории теперь проходят значительно тише. Он решает пока не говорить никому о странном выборе друга, пусть он сделает это сам. Разумеется, он его не осуждает, а наоборот, очень рад, ведь парень меняется на глазах. Ощущение, словно в его жизни появился смысл. Ага, троллить препода по истории. В которого Шигараки и втюрился. Даби все еще странно с этого, но уже привычней, чем в самом начале и он с улыбкой смотрит на Томуру, когда тот в очередной раз устраивает словесные разборки с Чисаки. Им обоим это нравится и это очевидно, иногда они пиздят весь урок напролет и как будто остаются в классе один на один. А как-то раз и правда остаются в пустом классе один на один. О чем они говорили, Томура не распространяется, но на все пошлые шуточки Даби раздраженно шипит и фыркает. Шигараки смотрит на друзей. На Тогу, которая, закатав рукава блузки, сидит на шее Твайса и протирает верхние полки шкафов. На Даби с Ястребом, запястья которых не закрыты напульсниками и которые сидя на подоконнике, смотрят видео с телефона и громко ржут. Так засматривается, что пропускает момент, когда рядом кто-то садится и словно очухивается после того, как на плечо ложится чья-то рука. Вздрагивает и поворачивается. Рядом Чисаки. Блин. — Про таблетки не забыл? Не сдержавшись, Шигараки закатывает глаза. — Нееет… Так вышло, что Чисаки в курсе его болезни. Одна из их перепалок до добра не довела и родителей Томуры вызвали в школу. Те-то и распиздели, сказав, что «вы не воспринимайте это на свой счет, не переживайте и не трогайте его лучше, он у нас шизофреник». Не совсем теми словами, но смысл тот же. И если раньше Чисаки был единственным, кто не знал об этом, теперь родители разрушили и это. Спасибо, блин. Не хотелось, чтобы единственный, кто воспринимал его как равного, вдруг стал бы относиться к нему как к ребенку. Сбоку слышится вздох и уже понятно, что за ним последуют слова. — Шигараки, это нормально, что я спрашиваю. Не подумай, я не опекаю тебя как это делают твои родители, хотя бы потому, что не имею право. А еще знаю, как это раздражает. Парень краем глаза смотрит на учителя, которого странно так называть и воспринимать, Чисаки ненамного его старше, а еще они стали слишком часто разговаривать и это уже напоминает дружбу. Не такую, как с Даби. Совсем не такую. — Я спрашиваю, потому что переживаю. Ты же мне не чужой. Выходит монолог, но Чисаки хватает и того что Шигараки его слушает. — Если думаешь, что твоя болезнь как-то повлияла на мое отношение к тебе, то ты ошибаешься. Ты же видишь, мы все так же цепляемся друг к другу, я спорю с тобой, а теперь еще и после уроков тебя достаю. Томура понять не может, к чему он клонит. — У тебя есть соулмейт? Да, они обоюдно решили перейти на ты. — Нет, нету. О, как. Шигараки думает, что рассказать ему о своей теории будет не такая уж и плохая идея. И рассказывает. Пока Даби с остальными продолжают убирать актовый зал, пока не обращают на него внимания, он вываливает из себя все накопившееся и чувствует такое лютое облегчение, какого, пожалуй, не испытывал даже при разговоре с Даби. Чисаки слушает внимательно и не перебивает, учительское, видимо, а когда Шигараки замолкает, молчит еще какое-то время, обдумывая услышанное. — Твои друзья хороший пример твоей теории, — наконец произносит Чисаки. — Знаю. — Ты тоже? Наверно… Или да? Хрен знает. Он себя сам не понимает, но Чисаки, кажется, и не ждет ответа, словно задал риторический вопрос. Выжидает еще немного, а затем поднимается с ящика на котором сидел и снова надевает перчатки. — Я пойду, нужно… помочь учителям. Он уходит, оставив Шигараки с его мельтешащими словно рой мух мыслями и одним четким осознанием. Парень медленно поворачивается к столу, цепляя взглядом черный маркер. Открывает колпачок зубами и подносит к левой руке на которой красуется «Тойя». Замирает, уже занеся маркер над кожей, думает секунду и перекладывает фломастер в другую руку, а затем как может, более-менее аккуратно, выводит на правой «Кай». Криво усмехается и думает, что этот год какой-то чокнутый. Прямо как он. Прямо как все те, кто узнав о его болезни, не ушли, а остались и, походу, подхватили его безумство. Че с этой жизнью не так? И Шигараки неожиданно начинает ломано смеяться, запрокидывая голову к потолку. Сидит и ржет. Но ему правда весело, это не побочный эффект препарата или самой этой сраной болезни. Вполне ожидаемо его смех вскоре подхватывает Даби, падающий рядом с ним на лавку и спрашивающий, какого черта он ржет в одиночестве. И все правильно, что ли.