Эти удивительные люди.

Если живёшь вот уже несколько сотен лет, то можешь с уверенностью говорить, что знаешь людей. Франкенштейн, конечно, тоже был человеком по происхождению. Однако когда живёшь с людьми вот уже несколько сотен лет и видишь одну и ту же мерзость на протяжении всей жизни — хочется чего угодно, кроме как быть одним из них. Франкенштейн быстро понял, что люди слишком примитивны — как по строению, так и в плане интеллекта. Ведомые исключительно низменными инстинктами, они могут всю жизнь провести в своей норке, даже не задумываясь о том, что за её пределами тоже есть жизнь. С детства они сами загоняют себя в какие-то смешные иллюзорные рамки, а преступление их границ считают смертным грехом. Ну не глупость ли? Единственной чертой, всегда роднившей Франкенштейна с человечеством, был здоровый эгоизм. Доброта, щедрость, безотказность — таких понятий для него просто не существовало. Конечно, он мог улыбаться и даже делать вид, что всё как раз наоборот. За многие поступки его считали человеком широкой души. Наивные. Ни разу в жизни учёный не делал того, что не принесло бы ему выгоды. Конечно же, самой важной целью всегда было одобрение Мастера — уж его желания всегда исполнялись беспрекословно, будь то спасение безмозглых детей или противостояние Лорду. Однако были и такие вещи, которые Мастера на самом деле волновали слабо. Например, судьба трёх жертв научных экспериментов. Не будь они таким интересным для исследования материалом — гнить бы им сейчас на какой-нибудь помойке. Но им повезло, и теперь они считают Франкенштейна своим благодетелем. Вот и прекрасно — значит, на всё согласны из благодарности. Отличное стечение обстоятельств. Только от этих надоедливых детей пользы никакой не было, одни расстройства. Знали бы они, что добрый директор мысленно проделывает с каждым из них за каждую крошку на идеально-чистом ковре. Он бы и рад воплотить эти желания в жизнь, но вот незадача — чем-то эти оболтусы приглянулись Мастеру. И всё, ничего-то с ними сделать нельзя. Только терпеть. Но… если Мастер не узнает, то оно и не считается, ведь правда? К тому же, Хан Шинву сам пришёл к директору за советом. Наивный мальчишка. Изображая живейшее участие, Франкенштейн терпеливо выслушал все его детские проблемы. Вернее, одну проблему в нескольких вариациях. Видите ли, они с этой девчонкой, Су Юной, уже очень давно встречаются, но дальше держаний за ручку их отношения не зашли и за полгода. Не будь необходимости играть роль доброго парня, Франкенштейн рассмеялся бы в голос. В принципе, он и мысленно вполне может это сделать. К тому же, полчаса терпения должны были окупиться в двойном размере. В светлой голове учёного этот план родился сразу же, как только рыжий мальчишка переступил порог его кабинета. Как говорится, почему бы и нет? И им понравится, и Франкенштейн наконец-то душу отведёт. — Я считаю, что вам просто нужно об этом поговорить. В сексе нет ничего плохого, и вы уже достаточно взрослые люди для этого, — сказал директор, с удовольствием наблюдая, как лицо мальчишки заливает бордовый румянец. Взрослые они, как же. — Вы ведь с Юной наверняка не говорили об этом? Шинву помотал головой: — Я пытался как-то… намекнуть, но она сразу же смущается и просит не говорить об этом, а иногда и злится. Я боюсь, что она посчитает меня извращенцем и захочет расстаться. А я ведь люблю её, понимаете? — Понимаю, — соврал мужчина. — Но ты зря так о ней думаешь. Я, конечно, не знаю, что это были за намёки, но, думаю, если она до сих пор с тобой, то и после обычного разговора расставаться с тобой не захочет. Шинву был красным уже, кажется, с ног до головы. Странный ребёнок — сам пришёл, сам завёл об этом речь, а теперь ведёт себя так, словно к нему в тёмном переходе пристали. Франкенштейн понял, что начинает закипать. Мальчишка раздражал, а его смущение — и подавно. — Думаю, сами вы поговорить об этом не сможете. Я хочу помочь вам, Шинву, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Вы очень хорошие дети, и я вижу, что вы действительно любите друг друга. Вам просто нужно немного смелости. И вот в этом заключается моя помощь вам: если вы решите поговорить о том, что вас волнует, в моём присутствии, то я могу помочь вам разобраться друг в друге и в ваших отношениях. Шинву просиял. — Вы правда поможете, директор? — Ну конечно же, — Франкенштейн одарил его сияющей улыбкой. — Приходите с Юной сюда после занятий. Мальчишка вскочил, схватил его за руки и принялся яростно их трясти. — Спасибо! Ох… спасибо вам большое, директор! Я… я просто не знаю, как вас и благодарить… Вы такой замечательный человек! Мы придём после занятий. Когда дверь за ним захлопнулась, Франкенштейн наконец-то дал волю чувствам. Конечно, в лице он не изменился, но настенное бра за его спиной лопнуло, разлетевшись стекляшками по всему кабинету. «Ну что же, детишки. Повеселимся. Я вам припомню каждую обёртку от чипсов». Как славно, что мальчишка сам к нему пришёл. При таком раскладе Мастер уж точно ничего не заподозрит. Главное только не сильно увлекаться, иначе стёртые воспоминания могут его насторожить. Шинву с Юной пришли даже немного раньше, чем рассчитывал Франкенштейн. Он ещё раз подивился степени их доверия. Сами запрыгнули в звериную пасть и рады. От девчонки разило страхом. Похоже, она до последнего момента была против этой идеи. А вот мальчишка был почти что счастлив. Он уже давно мечтал о сексе, и сейчас был уверен, что уже совсем скоро это, наконец, случится. Никакого труда не составило бы просто заставить их, но Франкенштейну надо было соблюдать осторожность. Как бы это ни было неприятно, но детей надо подвести к процессу так, чтобы они считали, что это их собственное решение. — Угощайтесь, — директор поставил перед ними две чашки чая и себе взял одну. Шинву и Юна потянули руки к одной и той же чашке, и тут же отдёрнули. Затем девчонка схватила другую, а Шинву всё-таки взял ту, к которой тянулся с начала. Франкенштейн посмотрел на эту мышиную возню и ещё раз подумал о том, как же они его раздражают. Он демонстративно отпил из своей чашки, и ребята последовали его примеру. Они всё ещё безумно волновались, сами не зная, почему. Глупые дети. — Ну что же, — Франкенштейн решительно отставил чашку и чуть наклонился к собеседникам. — Не вижу смысла ходить вокруг да около. Давайте поговорим о том, что вас волнует. Меня стесняться не нужно, я только хочу вам помочь. Совсем маленькое внушение, почти незаметное. Просто импульс, передающий желание откровенно сказать то, о чём уже давно думаешь. Шинву как всегда рванулся в бой не думая: — Мне нравится Юна, я её люблю. И мне хочется большего, чем просто за ручки держаться. Намного большего. Юна вздрогнула и сказала через силу: — Я тоже… мне тоже Шинву нравится очень. И я не против, если ему захочется большего. Просто… он никогда не показывал. То есть, он говорил, но я ждала, когда он сделает первый шаг… Она окончательно смутилась и склонила голову так низко, словно хотела уткнуться лицом в колени. Франкенштейн удовлетворённо хмыкнул. — Так за чем же дело стало? Ты видишь, Шинву, твои волнения оказались напрасными. Так что ты можешь поцеловать её, чтобы убедиться, что она не оттолкнёт тебя, и что ей не будет неприятно. Ведь так, Юна? Девушка кивнула, всё ещё не в силах поднять взгляда. Мальчишка тут же воспользовался моментом. Он придвинулся к Юне, обнял за плечи, приподнял её лицо за подбородок и поцеловал. Сначала всё ещё несмело, словно пробуя губы девушки на вкус. А когда понял, что она не сопротивляется — дал волю чувствам. Через пару минут они уже позабыли, что находятся в кабинете директора, и что он с живейшим интересом наблюдает за их поцелуем. Шинву приобнял Юну за талию и мягко опустил на диван. Она, тяжело дыша, хваталась за рукава его пиджака и непрестанно облизывала губы. У обоих в глазах разгоралось пылкое юношеское желание. Похоже, даже если бы Франкенштейн сейчас попытался их разнять, они отмахнулись бы от него, словно от назойливой мухи. Хотя, конечно же, у него и мысли такой не возникло. Напротив — он поудобнее устроился в кресле и начал с интересом наблюдать, как изобретённый им лёгкий афродизиак начисто лишил подростков смущения, обнажая давно скрываемые намерения. А детишки времени даром не теряли. Стянув с себя пиджак, Шинву пытался расстегнуть рубашку девушки, но пальцы его не слушались. Наконец, потеряв терпение, он рванул одежду на груди. Послышался треск рвущейся ткани, мягкий стук запрыгавших по полу пуговиц. Мальчишка, похоже, очень долго ждал. Со стороны даже могло показаться, что он пытается изнасиловать девушку — настолько жёсткими и резкими были его движения. Но Юна даже и не думала сопротивляться. Пока Шинву освобождал её от одежды, она подобралась к его штанам, расстегнула ремень и запустила руку в трусы. Мальчишка сдернул с неё бюстгальтер, обнажая упругую девичью грудь. Юна вздрогнула и провела пальчиками по его члену. Оба тяжело дышали, глядя друг другу в глаза. Произошла странная заминка — словно они опять не знали, что дальше делать. — Ну что же ты, Шинву? — с улыбкой спросил Франкенштейн. Он поднялся с кресла, подошёл к дивану, опустился перед подростками на колени. Юна едва заметно вздрогнула, когда тёплая ладонь легла на её грудь и чуть сжала. — Смотри, мой мальчик, нужно двигать рукой нежно, но в то же время уверенно. Твоей девушке не должно быть больно, но она должна чувствовать силу твоих прикосновений. Словно подтверждая его правоту, девушка чуть слышно застонала, выгибаясь навстречу директору. Шинву опустился над ней и обхватил губами сосок на второй груди, накрыв ладонь мужчины своей, словно упрашивая его остаться с ними подольше. А Франкенштейн уже и не собирался их оставлять. Подавшись чуть назад, он стянул с Шинву штаны, с удовольствием отмечая, что Юна не такая уж неумёха — её пальчики очень уверенно ласкали возбуждённый член парня, словно она делает это каждый день по нескольку раз. Однако ей ещё было, чему учиться. Обхватив её ладонь, директор уверенно направил её руку двигаться вверх-вниз, вверх-вниз, пока Шинву не начал при каждом движении сдавленно стонать. А мальчишка времени даром не терял. Пока Франкенштейн учил его подружку двигать руками, он решительно стянул с девушки трусики и провёл большим пальцем между ног. Юна, дрожа всем телом, подалась вперёд, обхватила Шинву ногами за талию. А вторая её ручка тем временем нащупала член директора через брюки. «А девчонка-то совсем не так проста», — поразился Франкенштейн, с готовностью присоединяясь к любовной игре своих учеников. Он удивлялся самому себе. Всё шло не по плану. Он должен был стать ведущим в этой игре, должен был подчинить детей себе, возможно, даже унизить. Но вместо этого повёл себя как мальчишка, возбудившийся от подсматривания за девушками в бане. Этому находилось только одно объяснение: очевидно, он по ошибке добавил свой препарат и в свою кружку. Иначе с чего бы неумелые ласки неопытных детей казались ему верхом наслаждения? С другой стороны — чтобы он ошибся? Странно, очень странно… На диване для троих было уже слишком мало места, поэтому они перебрались на мягкий ковёр. Шинву оказался на удивление нежным любовником, а вот девочка — очень страстной и требовательной. Она сама притянула к себе Франкенштейна так, чтобы было удобно ласкать горячим ртом его член и в то же время двигать попкой навстречу толчкам мальчишки. Юна вообще сама всё делала за обоих, подстраивалась под них так, чтобы всем было комфортно и приятно. Франкенштейна наблюдение за сексом подростков возбудило даже больше чем минет. Он как завороженный смотрел на то место, где соединялись их тела, не в силах отвести глаз. Всё-таки, первые двадцать лет жизни у человека самые насыщенные. Ещё не пресытившиеся сексом, Юна и Шинву отдавались друг другу с таким рвением, словно это было последнее, что они могли сделать в этой жизни. А директор оказался просто невольным участником, которого случайно затянуло в этот водоворот. Но он не мог сказать, что его это не устраивало. Дети были почти невинными, им было интересно экспериментировать. Они ничего не умели, не знали толком, как доставить друг другу удовольствие, но всё компенсировалось страстным желанием это сделать. — Директор, — простонала Юна, пребывая почти в полузабытьи, — пожалуйста… я хочу вас обоих… Повинуясь этой простой просьбе, он мягко потянул девушку на себя, попросив Шинву прерваться на пару секунд. Парни старались обращаться с Юной как можно осторожнее, но она была с этим не согласна и снова перехватила инициативу в свои руки. В ней не осталось ничего, кроме животной страсти и желания её удовлетворить. Девушка уперлась в плечи директора, опрокидывая его назад, опустилась на него, самостоятельно направляя член так, чтобы было удобнее на него опуститься. Мужчина положил руки ей на спину, безмолвно призывая наклониться ниже, и когда девушка легла на него, прижавшись грудью, директор опустил ладони на упругие ягодицы, мягко раздвигая их в стороны. — Подойди ближе, Шинву, — позвал он хриплым голосом. Юна скребла пальчиками по его груди. Страсти этой невероятной девушки с лихвой хватало на них обоих. Всё происходило очень быстро, но то ли под действием афродизиака, то ли под общим настроением, у всех троих складывалось ощущение, что они едва двигаются. Как будто они навечно застыли в обжигающем янтаре желания. Ни один из них не хотел прекращать это прекрасное слияние, обрывать связь, образовавшуюся между тремя телами. Но человеческий организм, к несчастью, несовершенен. Дети кончили слишком уж быстро. Юна вздрагивала всем телом, всё ещё инстинктивно сжимая члены своих любовников внутри. Казалось, что она собиралась вот-вот выпасть в обморок от переполнявших её чувств. Франкенштейн с лёгким неудовольствием отодвинул её в сторону, и притянул к себе мальчишку — его закалённое спортивное тело восстановилось чуть быстрее. Шинву не сразу понял, чего директор от него хочет. Только когда мужчина положил его пальцы на свой член, в глазах мальчишки мелькнуло понимание. Со жгучим любопытством во взгляде, он наклонился к директору и попытался повторить то, что не так давно вытворяла Юна. Франкенштейн одобряюще гладил его спину ладонями, чуть нажимая ногтями, мял ягодицы, осторожно ласкал начавший снова возбуждаться член. Минет давался мальчишке плохо, но он очень старался. Похоже, он воспринимал это как благодарность директору. — Иди сюда, — позвал Франкенштейн, поднимая мальчишку за плечи. Тот послушно поднялся на колени и повернулся к директору спиной. «Надо же, какое отличное действие у препарата», — подивился мужчина, подмечая, что Шинву ведёт себя не менее откровенно, чем Юна. Он точно так же предлагал себя директору, как совсем недавно это делала его подружка. Учитывая, что препарат должен был вытащить на поверхность все тайные желания, Шинву предстал перед Франкенштейном в новом свете. Но он решил поразмышлять об этом позже, ведь ему надо было приложить некоторые усилия, чтобы поскорее привести тело мальчишки в готовность к сексу с мужчиной. К счастью, это оказалось сделать довольно легко — юноша чувственно отзывался на каждое прикосновение, двигал бёдрами так, чтобы директору было легче войти, ласкал сам себя, едва слышно шипя от боли. Немного пришедшая в себя девушка с интересом наблюдала за тем, как мужчины двигаются в одном ритме, и ласкала пальчиками волоски в низу живота. Шинву заметил это и повернулся так, чтобы ей было всё видно. Девушка облизнула пересохшие губы и приподнялась на локтях. Похоже, все трое подумали об одном и том же, и уже через несколько секунд они снова слились в едином порыве страсти. Шинву отдавался с таким же рвением, с каким брал Юну. А может, даже с большим. Франкенштейн с силой толкался в мальчишку, отмечая, что Юна со своей стороны с силой насаживается на его член. Шинву совсем разомлел и только прижимал девушку к себе всё крепче, пытаясь одновременно выгнуться навстречу директору. Франкенштейн подумал, что давно уже занятия сексом не были для него действительно настолько приятными и интересными. Определённо, виной всему был искусно изготовленный афродизиак. Когда действие препарата начало проходить, подростки засомневались в нормальности того, чем совсем недавно так неистово занимались. Но Франкенштейн не переживал. Некоторые сомнения в данной ситуации были вполне естественны. Он и сам пребывал в смешанных чувствах. Он окликнул детей, когда те уже стояли в дверях, крепко схватившись за руки. — Надеюсь, что помог вам. Заходите, если что, — с улыбкой сказал директор, не особенно заботясь о том, насколько двусмысленно могли прозвучать его слова. Вопреки его ожиданиям, подростки радостно заулыбались и энергично покивали. Если живёшь вот уже несколько сотен лет, то можешь с уверенностью говорить, что знаешь людей. Но это вовсе не значит, что они больше никогда не смогут тебя удивить.