Крылья

      На самом деле свежие кости — желтоватые. Белыми они становятся, только если с ними что-то сделать. Например, долго-долго держать на солнце, до тех пор, пока не уйдет всякий намек на то, что они когда-то принадлежали живому существу.       Тогда кости станут мертвыми. Белоснежными. Гладкими. Или наоборот, чуть шероховатыми? Не важно. Важно, что тогда ветру и песку уже не во что будет вгрызаться. Тогда из них можно будет сложить башенку, чтобы она указывала дорогу живым.       Огромная груда костей дракко, собранная по всей пустыне, медленно преображалась во что-то осмысленное. Амхис подолгу ощупывал каждую, примеряясь к её форме, сути, сначала выстраивая конструкцию в голове, раскладывая кости в нужном порядке. И только рассортировав их до конца, он принялся за работу.       Жаркие дни сменялись ледяными ночами, выпадала на песок скудная роса, чтобы вскоре высохнуть под палящими лучами. А он всё так же работал, не следя за временем, забывая есть и пить. Медленно росла башня, дуги огромных ребер дракко ложились одна на другую, сплетаясь нерушимой решеткой, сцепляя длинные берцовые кости. Ни одна песчаная буря не сумеет разрушить, разметать их, снова раскидать по песку.       Это была не первая башня-веха, которую он строил для жителей пустыни. Костяные указатели вырастали среди песков, указывая верный путь, впитывали солнечные лучи днями, ночами отливая в свете звезд белизной чистой кости.       Амхис складывал башню и думал, что уже давным-давно мертв, так же, как эти кости. Что сам не знает, почему еще держится за это бесполезное, так ни разу и не пригодившееся тело. Что с каждым днем всё сильнее манит мысль уйти наконец, раствориться в зыбком мареве миражей, стать тем, чем он всегда и был: солнечным жаром, зноем над раскаленной пустыней.       Наверное, держала память. Яркие губы, складывающиеся в насмешливую улыбку; обрамлявшая их аккуратная бородка; взгляд, резкий, словно удар хлыста. Но она постепенно выгорала, эта память. Он пытался, но не мог вспомнить, как именно двигались руки, какие они были. Наверное, тонкие и жилистые, подвижные, как у любого огневика? Огонь он помнил, но... Как эти руки ложились на рукоять меча? Он опускал веки и видел отблеск стали, бьющий по глазам, почему-то ненавистный, до боли, до дрожи — и не мог вспомнить почему.       Мерно шелестел песок, занося каким-то чудом еще держащиеся оазисы-воспоминания. Мерно постукивали кости, ложась друг на друга.       В какой момент пришел ветер, Амхис не понял. Просто налетел порывом, чуть не сорвал с головы дахат, взметнул песок, радостно засвистел, проносясь сквозь щели в верхнем, еще не до конца уложенном ряде костей. С какой-то злостью Амхис сдвинул их, и свист затих.       — Прекрати.       — Почему? — искренне удивился ветер, соткавшись рядом.       — Раздражаешь, Эллаэ.       Удэши Воздуха пожал плечами и принялся с любопытством осматривать почти достроенную башенку.       — А хорошо выходит!       — Знаю, — огрызнулся Амхис.       Принесли же Стихии... Беспечный воздушник, уж на что почти не имел своей индивидуальности, вбирая все ветра разом, от каждого понемногу, носясь где вздумается, всё равно был более целым, чем он сейчас. Еще одна кость легла на место. Может... Может, эти конструкции — попытка удержать себя от полного распада? Амхис сам не знал, хотел бы это обдумать, но не мог. Ветер мешал. Сбивал четко выверенные движения.       Когда запястье неожиданно сжали, не давая потянуться за очередной костью, он поначалу послушно замер, шокированный подобным вторжением. А потом полыхнул, попытался сбросить чужую руку — и внезапно понял, что не может. Не хватает сил.       — Что с тобой? — Эллаэ заглядывал в лицо, и в серых глазах стыла тревога.       Тревога, всколыхнувшая что-то в памяти, заставившая всё-таки вывернуться, вырваться, сжав зубы от боли.       — Не твое дело, беспечный!       — Может и не мое, — не стал спорить тот. — Но ты один из немногих не спящих. И, кажется, скоро их станет еще меньше. Что с тобой?       Отвернувшись, Амхис потянулся за нужной костью, только сейчас заметив, как исхудали руки, какие тонкие пальцы. Кожа да кости. Просто раньше не с чем было сравнивать, а теперь вот...       Эллаэ не ушел. Амхис работал не останавливаясь, ни днем, ни ночью, а удэши Воздуха не уходил. Сев на песок чуть поодаль, чтобы не мешать работе, он просто сидел и смотрел, и в переменчивых глазах отражалось бледное выцветшее небо пустыни.       Башня росла, разложенных костей оставалось всё меньше, а ходить за ними приходилось всё дальше. Амхис раз за разом забирался на уже сложенные выступы, неловко придерживая кажущуюся всё тяжелее ношу. Последнюю кость он поднял наверх с огромным трудом, установил, пригнал плотно, вгоняя в замок с предыдущими... И без сил упал вниз, будто всё, что осталось, вложил в эту веху. Последнюю, как он теперь понимал.       Твердый песок ударил плечо, ткнулся в спину, и Амхис только сейчас понял, что сумел замерзнуть, а всё тело болит. Он и забыл, что это такое — боль... И почему-то хотелось пить. А еще он с удивлением осознал, что над пустыней раскинулась ночь, а звезды медленно кружат по небу, предвещая скорый рассвет. Шевелиться не хотелось. Он бы и лежал так, запрокинув голову и глядя в небо, но рядом зашуршал песок. Эллаэ подошел, взял под руки, усаживая и прислоняя к костяной башенке. Кости, впитавшие тепло рук, странно грели спину, будто пытались поделиться с создателем частью у него же забранного.       — Ты уходишь, — заметил Эллаэ спокойно, просто обозначая уже и так понятное обоим.       — Ухожу, — согласился Амхис.       Просто чтобы что-то сказать. Последние клочки памяти таяли, будто миражи вдали, и ему было странно легко. Свободно, даже так, наверное. Только почему тогда так больно от этой свободы?       — У тебя воды нет?       — Сейчас, — снова зашуршал песок, Эллаэ зачем-то отошел. Потом повеяло ветром.       Полетел собирать росу, понял Амхис. И отошел, чтобы не задуть уже и так едва-едва теплящееся пламя. Как странно: раньше в нём хватало огня, чтобы выжечь всю пустыню до состояния стекла, а теперь еле хватает, чтобы согреть собственное, ставшее таким слабым тело. Куда всё делось? Куда ушло? Сколько вех он построил? Десятки?.. Сотни?.. Сколько? Сколько лет на это ушло? Сколько лет назад умер... Кто?! Память молчала, не желая отвечать.       Коснувшаяся губ влага привела в чувство. Эллаэ поил его с собственных ладоней, не найдя больше ничего, куда можно было собрать воду. Поил, раз за разом улетая собирать еще, пока Амхис не мотнул головой: хватит.       Стало немного полегче, но он не обманывался: это временно. Стоит подняться солнцу, и его уже ничего здесь не удержит.       — И всё-таки, что случилось? — Эллаэ сел рядом, осторожно прибрав свои ветра.       — Знаешь... — Амхис замолчал. Что-то вертелось, что-то важное, что нужно было сказать. Что понял бы только собрат-удэши. Но в голове было пусто. Только мелькал смутный силуэт, то, чего быть не могло: крылатый дракко.       — Если вдруг встретишь того, у чьей Стихии увидишь крылья — не тяни.       Эллаэ нахмурился, явно не поняв.       — Это важно, — Амхис внезапно нашел в себе силы выпрямиться, схватить его за плечо. — Слышишь? Важно! Запомни сам и другим скажи!       — Тише, не горячись, солнечный жар, — Эллаэ осторожно разжал его пальцы, усадил обратно. — Я передам твои слова другим.       — Хорошо, — глаза закрывались сами собой, но теперь перед ними была только чернота. Ничего. Спокойное ничего, в котором Амхис ждал рассвета.       Он ушел с первыми лучами солнца. Просто растаял, вернулся в Стихию, из которой однажды вышел, став чем-то большим, чем просто солнечный жар над барханами. А теперь остались лишь напитанные его Огнем вехи да Эллаэ, печально покачавший головой.       Поднявшись, он взмыл в небо еще прохладным ветром, тронул на прощание костяную башенку, убедился, что ей действительно ничего не грозит — и устремился вперед, размышляя, что обязательно выполнит просьбу Амхиса, пусть она и кажется дурацкой. Но что-то ведь крылось за этими словами, раз тот был так настойчив? Наверное, да. Правда, он сам вряд ли когда-нибудь это поймет.