Шахматы

Осаму сосредоточенно осматривает шахматную доску, помешивая десертной ложечкой глясе. Затем, сделав небольшой глоток, отодвигает чашку, картинно опускает голову на сцепленные в замок руки. Детектив вновь скользит взглядом по фигурам, прокручивая в мыслях все возможные ходы. Дазай, наконец, двигает пешку и, слегка приподнимая уголки губ, постукивает пальцами о стеклянную поверхность стола. Достоевский не оценивает блестящей актёрской игры оппонента. Фёдор передвигает ладью, прокусывая до крови обветренные губы. Не от нервов, он просто привык. Осаму сводит брови к переносице, откидываясь на спинку стула. Вести себя столь развязно и расслабленно перед лидером вражеской организации весьма опрометчиво. Так же, как и притащиться от скуки к нему в штаб во втором часу ночи с предложением: сразится в интеллектуальном бою. Неправильно. Но когда Дазай поступал правильно? Что касается Достоевского, то тот даже не удивился, заметив на камерах наблюдения знакомую фигуру в бежевом расстёгнутом плаще, лишь нехотя оторвался от своего компьютера и послал Гончарова за излюбленным чёрным чаем и кофе для нежданного гостя. Сейчас оба сидели в полной тишине, нарушаемой редким кашлем русского и звоном ложек, соприкасающихся с чашками. Как ни странно, тишина не была напрягающей или доставляющей дискомфорт. Казалось, они могли бы просидеть так вечность, не сказав ни слова. Каждый непроизвольно строил догадки о мыслях противника, но не решался озвучить их. Внимание одарённых приковывает мост, видный с хорошего ракурса из панорамного окна. Он построен относительно недавно, однако уже успел стать достопримечательностью портового города. С него был прекрасно виден штаб мафии, офис агенства, многоэтажные здания крупных корпораций и многие старинные музеи и театры Йокогамы. Тот мост нравился им обоим. Осаму, не раз перелезая через перила, спрыгивал в прохладную реку. Неописуемая красота родного города, который детектив готов защищать ценой собственной, не такой уж и дорогой, по его мнению, жизни. Вот что действительно достойно быть последнем воспоминанием перед смертью. Фёдору, как и Дазаю, безумно нравился вид города с этой точки. Особенно, если Достоевский представлял его полыхающем в огне. Детектив, наконец, совершает ответных ход, убрав с доски сразу две пешки русского. На лице лидера крыс всё та же незаинтересованность . Наблюдая за «ярким спектром эмоций» Фёдора, Осаму, прикрыв тяжёлые веки, выдыхает: Я сейчас будто в зеркало смотрю. Нет, Дазай не имел в виду их внешнее сходство. Скорее внутреннее. Взгляд аметистовых и кофейных глаз выражал одно и то же. Безысходность. Усталость. Безразличие. Не секрет, что Дазай имел множество масок. Он мог привычно косить под дурачка, ловко отшучиваясь от конкретного ответа или изображая правдоподобное удивление и непонимание происходящего. Приставал к каждой девушке со странными просьбами о двойном суициде и наигранно обижался, разводя руками в стороны, в случае очередного отказа. Была и другая маска. Маска холодного, расчётливого, безжалостного убийцы. Осаму пользовался ей во времена работы в мафии. Нелепая улыбка вмиг сходила с лица, меняясь на пугающий оскал. Зрачки заметно расширялись в предвкушении кровавой бойни. И ему верили. Верили и подчинялись. Фёдор всегда был излишне спокоен. Редко выражал какие-либо эмоции, старался избегать людей, отдаляясь даже от собственных подчинённых. Он существовал, окрашивая всё вокруг в красный оттенок. За ним следовали. Обожествляли. Помимо невероятного интеллекта одарённых связывала способность манипулировать. Сломать человека для них — всё равно, что за ниточку дёрнуть.Нужную ниточку, которую оба без труда найдут. Они играют с жизнями. С живыми людьми. Никто из них специально не заманивал жертв в свои сети, они сами липли, привязываясь к хозяевам. По какой причине им так доверяют? Или других привлекает атмосфера неоднозначности и загадок, витающая над ними? Людям нравится быть пешками в чьей-то игре? Игре двух психически неуравновешенных людей? Нормальными их бы язык не повернулся назвать. Дазай ещё с детства осуществляет многочисленные попытки суицида, не видя в жизни какой-либо смысл. Русский ценил жизнь, хотябы за то, что имел определённую цель — избавить мир от всех грешников. «Благородно» — сказал бы впервые услышавший о нём. Но это далеко не так. Достоевский избавлялся от преступников, убивал. Просто так легче. Ведь не каждый склонен к перевоспитанию. В какой-то момент фигуры начали размыто плыть перед глазами Дазая, походить на живых. Галлюцинации, безусловно, но насколько правдивы. С доски сходит очередная фигура, падает, небрежно брошенная оппонентом. У Осаму кружится голова. Из окна он наблюдает не прекрасную луну, а лихорадочно взирает на поле боя. Половина детективов и мафиози отчаянно сражается из последних сил. Вторая же, уже мертва или ей вскоре светит та же участь. Обездвиженные тела, о которые запинаются, наступают, не замечая хруста костей. Осаму апатично смотрит на всё это, выдаёт его дёргающийся кадык и нервно трясущаяся нога, закинутая на другую. Они с Фёдором убирают с разных половин игрового поля фигурки. Каждый раз, когда кто-либо погибает. Гадко. Омерзительно. Дазаю противно от самого себя не впервые, но сейчас особенно. В глотку уже не лезит чёртов кофе. А сам детектив едва сдерживается, чтобы не забить кулаками по столу от безысходности. Осаму пытается закричать, но в итоге беззвучно двигает челюстями. Он не может помочь им, иначе в войну придётся вступить и Достоевскому. При таком раскладе победа будет однозначно за русским. Дазай знает, что не позволит покинуть Фёдору эти четыре стены, если надо, удержит силой. Ведь на него, смертельный дар не действует. И он единственный, оставляя за собой кучу трупов, останется безнаказанным. По крайней мере Достоевский не сможет его убить. Осаму вновь проклинает свою живучесть. Он должен был умереть вместо них. Дазай не вынесет стольких смертей. Смертей его нынешних и бывших коллег. Они доверяли ему и будут доверять до последнего вздоха. А достоин ли Осаму уважения и преданности? Дазай начинает задыхаться, руки в отчаянии хватаются за горло. Детектив кашляет, переодически давясь собственной слюной. Пока его не возвращает в реальность отчётливое: «Шах и мат». Осаму дёргается и понимает, что слишком задумался. Осознаёт он это, когда из окна вместо поля битвы видит безлюдную улицу. Фёдор не без удовольствия крутит чужие шахматные фигурки, ощупывает, повторяя каждый их изгиб искусанными пальцами. Сегодня победа за ним. — Что-то не так? — интересуется Достоевский, с неподдельным удивлением глядя во влажные глаза Осаму. Всё это время его внимание было приковано исключительно к шахматной доске, поэтому Фёдор не обратил внимание на странно себя ведущего растратчика бинтов. Детектив хотел уже было заверить, что не о чем беспокоиться, как в сознание замаячили недавно увиденные картины. В самых ярких красках. Сейчас Осаму лихорадочно пытается найти хоть одно стоящее отличие между ним и лидером крыс. Бессмысленно искать то, чего нет. Он прекрасно осведомлён о деяниях Фёдора, понимает насколько они ужасны и в корне противоречат такому понятию как "человечность". А человек ли Достоевский? Того, кто объявил себя Богом, считают сущим дьяволом. Но дело даже не в этом. А в том, что Осаму способен просто наблюдать за действиями русского. Наблюдать и только. Дазай бездействовал, хотя знал к чему это может привести. Осаму ненавидел себя. Каждый раз, когда осознанно совершал поступки, противоречащие морали. Стоило ему один раз пойти наперекор своей совести, как он вообще перестал считаться с ней. Он причиняет боль, разочаровывает, ломает, использует. Но по-другому не может. — Не важно, ничего особенного, — Дазай заставляет себя поднять уголки губ, не видя реакции русского из-за пелены слёз. Достоевский ведёт бровью, вопросительно глядя на сидящего напротив. Таким Дазая он никогда не видел. — Создаёшь многочисленные образы и в тоже время хочешь, чтобы другие под тонной твоей лжи разглядели толику правды; ненавидя боль, вешаешься и режешь вены; играешь на светлой стороне, но не можешь отпустить тёмное прошлое; тебе плевать на судьбы людей, однако обвиняешь себя в их смерти. Ты противоречишь сам себе, Осаму. Когда-нибудь это убьёт тебя окончательно, — произносит Фёдор, ощущая во рту металлический привкус. — Сказал тот, кто возвеличил себя до божества, хотя другими был прозван демоном, — Дазай хмыкает, много моргает, запрокинув голову, в попытке привести себя в порядок. И у него получается, как ни странно. Но осадок остаётся в душе, добавляя к уже имеющимся очередной шрам, который в самый неподходящий момент напомнит о себе детективу. —Тебе нужно что-то, ради чего стоит жить, — задумчиво вздыхает Достоевский, игнорируя слова Дазая.Не то, чтобы это его задело, на самом деле ему всё равно. Осаму задумается о словах русского, когда в очередной раз соберётся калечить себя, а затем с тяжёлым вздохом проведёт острым лезвием по коже. — Убийствами мир лучше не сделать. Ты лишь восстановишь справедливость, что есть жестокое оружие, но никак не метод спасения, — Дазай продолжает начатый монолог, не зная сам, чего хочет добиться от Фёдора. Глава крыс никогда не отступится от своей цели. Достоевский обязательно вспомнит Дазая, преследуя очередную жертву, однако вскоре на том месте найдут труп. Всем однозначно было бы лучше, не появись эти двое на свет. Но будь они на одной стороне, мир бы уже превратился в пепел. Осаму и Фёдор играют на разных полях. Видимо, этот мир обречён, пока один из гениев не расстанется с жизнью. Обречён потому, что настолько похожие люди никогда не найдут компромисс. Душа Достоевского давно мертва, а мыслит этот человек исключительно головой. Он не чувствует ни боли, ни радости. Дазай на пути к этому, несмотря на то, что детектив пытается выкарабкаться из объятий равнодушия. Они готовы в любой момент направить друг на друга дуло пистолета. Но почему, пересекаясь, руки в бинтах и с непривычно бледной кожей опускают оружие, будто решив попугать им противника. Видимо, их грешные души не настолько черствы, чтобы прикончить единственного человека, который поймёт. Всё, абсолютно. Не задавая глупых вопросов. В будущем им всё же предстоит сойтись в битве, а пока... — Как насчёт покера? — подал голос Фёдор, скептически качнув головой. — Не против, — односложно отвечает Осаму. У него уже нет сил на большее. Достоевский молча берёт карты, размешивая колоду.