Ты и не догадываешься

Все это началось как что-то совсем небольшое, по сравнению с тем, во что оно превратилось сейчас. Всепоглощающе чудовищные отношения, которые мы создали. Если их вообще можно назвать отношениями. А как бы ты сам их назвал, при том условии, что двое неразрывно связаны и одновременно отталкивают друг друга? Может ли это быть дружбой? Разве это не должно быть чем-то большим? Мои руки в кровь стерты постоянной игрой в перетягивание каната, которую мы ведем с самой грубой из существующих веревок. Эта веревка – мой здравый смысл, а возможно, твой. Он изнашивается, когда мы дергаем за него и что будет, когда он лопнет? Я навсегда потеряю тебя, когда наш постоянный конфликт иссякнет? Можем ли мы существовать без него? Есть ли спасение? Я забегаю вперед. Так было не всегда. Раньше я мыслил ясно. Мой мир был в фотоаппаратном фокусе, пока ты не затуманил мое видение. Или ты был тем, кто дал мне прозрение? Мой маленький мир из кожи и разврата казался таким настоящим, когда я был с головой поглощен им. Затем в видимость шагнул ты, вдруг сорвав пленку с катушки. Мои иллюзии разбились и сгорели в потоке беспорядочно мелькающих кадров, вытесненных сигаретными ожогами разъедающих пленку. Я, наконец, увидел реальность. Ты реальность, Джастин. Плоть, кровь и разум, необъятный, темный, пугающий… Как дом с приведениями. Как наше укрытие на обрыве. Холодное, похожее на пещеру и полное секретов, скрытых в пыльных углах, неисследованных никем, кроме тебя. Я хочу вникнуть в них. Пугающие, такие, какие они есть, эти твои мысли, витали как сигаретный дым вокруг тебя. Я хочу знать их, потому что они часть тебя. Я хочу знать тебя так же, как знаю самого себя. Не думаю, что когда-нибудь хотел большего. Я никогда не буду близок тебе. Другие люди… они меня утомляют. Люди такие простые создания, с простыми нуждами и желаниями, ими слишком легко управлять. Но не ты. Ты другой… Но сказать так – большое преуменьшение. В тебе я впервые нашел кого-то, кто нуждается во мне меньше, чем я нуждаюсь в нем самом. Я не так важен для тебя, как ты для меня. Но я тебя не люблю. Любишь ли ты свои легкие, свое сердце? Нет. И так понятно, что ты в них нуждаешься. Без легких и сердца тебя не существует. Именно так я нуждаюсь в тебе. Это больше, чем влечение; это неоспоримая необходимость. Внутренняя и бессознательная, таящаяся под самой поверхностью. Я не думаю, что хотя бы волную тебя. Вот почему я никогда не говорил тебе все это. Ты бы усмехнулся и назвал меня слабым, сказал бы, чтобы я не привязывался, это поставило бы под угрозу план. Ты бы нашел какое-нибудь фрейдистское объяснение моим чувствам, клинические плевки в лицо, обесценивающие мои эмоции. Ну и на хрен тебя, Джастин. На хрен твой высокий интеллект, твою феноменальную память, если они стоили тебе человечности. У тебя всему есть логическое объяснение, хранимый в памяти отрывок книги, который поможет разобраться в любой ситуации. Но хотел ли ты чего-нибудь сам? Нуждался ли, черт возьми? Способен ли на такую иррациональность? Такой базовый и недостойный феномен? Невыразимое чувство отчаяния и разочарования поднимается во мне от взгляда на тебя. Ты когда-нибудь чувствовал себя так же? Словно не можешь решить, ударить меня по лицу или поцеловать? Убить или трахнуть? Я хочу трахнуть тебя, это я знаю точно. Но что с того? Иногда, ночью, когда я остаюсь дома один, у меня крепко стоит на тебя, тогда я себя отпускаю, представляя, как противоречивые эмоции борются на твоем лице, когда я вбиваюсь в твое тело, возможно, причиняя боль, выстанывая твое имя, словно молитву мстительному божеству. Но в другое время, другие ночи, когда я без сна лежу рядом со спящим тобой, в кровати, которую мы иногда делим на утесе, я представляю, как трахаю тебя стволом заряженного пистолета, пока мой палец на курке. Я представляю, как спускаю его, как только ты кончаешь. Я хочу сделать тебе по-настоящему больно, хочу вечно причинять тебе боль, в невосполнимой клятве отметинам твоих зубов на моем сердце. В эти ночи я кончаю ярче, чем в остальные, закусив губу, чтобы заглушить стоны, а слезы вины сбегают по моим горячим щекам. Я плачу, потому что знаю, я никогда не сделаю тебе больно. Твоя смерть означала бы мою смерть. Я ненавижу себя за эту слабость. У тебя же слабостей нет. По крайней мере, ни одной, которую бы ты показал мне. А знаешь, почему? Потому что знаешь, что я вцепился бы в нее, в любую возможность обладать над тобой властью. Что бы ты думал, если бы знал, что творится в моей голове? Что бы сказал? Что делал бы? Не могу решить, почувствуешь ли ты отвращение и оттолкнешь меня, или скользнешь ко мне, готовый укусить меня и трахнуть, чтобы еще больше подчинить своей воле. Я бы хотел этого. И мой член тоже. И так же сильно, как я хочу овладеть тобой, тереться в тесном жаре твоего тела, заставить тебя отсосать мне, и почувствовать тебя на моем члене… есть кое-что, чего я хочу намного больше. Я едва могу признать это. Как какая-то девчонка. Делает ли меня педиком то, что я хочу чувствовать твой член в себе, тяжесть твоего тела на своем, твои ногти, впивающиеся в мои соски до крови? Делает. Это должно меня волновать, но мне все равно. Старый Ричард выбил бы дерьмо из этого нового, но это не имеет значения, когда старый Ричард мертв. Он умер у тебя на глазах, от твоей руки. Он умер с твоим именем на губах. Он умер в погоне за твоим огнем. Он умер, желая смерти. И новый Ричард родился из пепла, для того, чтобы служить твоей цели. Черт. Ты превратил меня в гребаного нытика. Ты сделал меня всем, чем я являюсь сейчас. Я просто не уверен, знаешь ты это или еще нет. Да хочу ли я, чтобы ты знал? Потому что ты уже меня контролируешь. Потому что это уже что-то большее, чем то, чем было раньше.