***
В коридоре. — Здоров! Как жизнь-то молодая? — Чёрный материализуется из воздуха как джин из бутылки. Вот уж с кем я меньше всего рассчитывала встретиться! Последний разговор с Вожаком Шестой состоялся, кажется, сотню лет назад. Сейчас же главный Пёс Дома бодр и весел, полон энтузиазма вновь поучить жизни и показать пример «настоящего друга». Невольно вспоминаю его хватку и потираю плечо. Оно всё ещё побаливает, хотя и не сильно. — Привет, Чёрный. Хорошо выглядишь. — Зато ты — плохо, — обрубает Чёрный. — И почему меня это не удивляет? Давай, рассказывай. Принятие в Стаю-то состоялось? и каково оно? Лучше, чем у нас? Душевнее? — Если ты имеешь в виду большую пьянку-гулянку с литрами птичьих настоек, то спешу разочаровать: ничего подобного не было. — Ясно. Это я уже понял. Значит, как была ты собакой, так ею и осталась. Как морду не малюй, а перьями не покроешься. — У меня не «морда», — поджимая губы, тихо отвечаю я. Чёрный неопределённо крякает. — На лбу ссадина, под глазом синяк, губина поперёк рассечена. Хочешь сказать, что у тебя «личико»? — иронизирует он. — Самомнения тебе не занимать! — Синяк уже почти прошёл, а царапины затянулись. — Вот-вот, на тебе всё как на собаке заживает. И зачем ты ушла от нас? До сих пор не понимаю. Сама же видишь: живёшь как изгой! Да и отношение к тебе соответствующее. С удивлением смотрю на Чёрного. О том, что я ушла, он сто процентов не сожалеет. Так зачем же тогда он говорит мне все эти слова? Чтобы дружески поддержать? Поздно спохватился! Пожимаю плечами и напускаю в голос иронии. — Поверь, в Шестой было не лучше. А здесь, думаю, шанс у меня всё-таки есть. Меня иногда называют «птичкой». Как свою. Это очень приятно. Моей иронии верзила-Чёрный не слышит вообще. — Кто тебя называет «птичкой»? Твой придурковатый Вожак? — усмехается Большой Пёс. — И ты ему веришь? Опомнись, Зо! Стервятник тебя «нужником» назовёт, а ты УЖЕ должна будешь в глаза ему смотреть с щенячьей преданностью, вилять баранкой, радостно повизгивая. Потому что это же «Папа Птиц» так тебя назвал! Снизошёл! Разглядел тебя с высоты своей стремянки! В ножки теперь кланяйся, молитву возноси, оправдывай каждый его за*б! — Папа никогда не назовёт меня «нужником». — Ему достаточно подумать об этом — сама догадаешься! — парирует Чёрный. — Короче, Зо. Скажи честно. Неужели тебя не достало всё это? Весь этот дурдом, царящий вокруг? «Вот мы и дошли до главной темы разговора, — догадываюсь я. — Чёрному нужно выговориться. Он нашёл человека, с которым можно обсудить тему Наружности. Курильщик из Четвёртой оказался вне зоны досягаемости». — Человек так устроен, что привыкает ко всему. Даже к дурдому, — отвечаю я, как мне кажется, с достоинством. Чёрный опять едко уточняет: — Даже к трауру и падали, да? — Я не питаюсь падалью. Вожак Шестой скептически усмехается. Подозреваю, он ни на йоту мне не поверил. Опять вворачивает своё: — Так дальше жить нельзя. В этих четырёх стенах мы все живём как заключённые. Мы — зэки, Мама Зо! Ты это понимаешь? Нас заставляют ЛЮБИТЬ всё это! Я не могу так больше. Я задыхаюсь в этой собачьей конуре! — Сочувствую. Чёрный трёт переносицу под очками. Потом снимает очки вовсе. Обстоятельно протерев стёкла специальной салфеткой, вешает очки себе на ворот футболки. Смотрит на меня устало и выжидающе. — Не обманывай себя, — говорит он тихо. — Ты здесь несчастна. Здесь, в Доме, счастливых людей нет вообще. — А Слепой? — А что Слепой? Обернётся оборотнем — и сиганёт в Изнанку. В нём человеческого-то практически не осталось. В Наружности ты сам себе хозяин, сам строишь свою судьбу, сам стоишь у руля. Как раз именно это я и называю «жизнью». А жить на всём готовеньком, без права выбора — да нахрена? Может, я бананов хочу на ужин, а мне опять суют эти грёбаные морковные котлеты. Нате — жрите. Мне это вот где уже сидит! Чёрный чиркает тыльной стороной ладони себе по горлу. — Выпуск уже не за горами. Скоро твои мечты исполнятся, — говорю я. — Но я бы не сказала, что Наружность полна только радужных перспектив. Не обольщайся, Чёрный. — Я не дурак, — почти угрожающе отвечает Вожак Шестой и со скрипом разворачивает могучие плечи, хрустит шейными позвонками. — Ладно. Труба зовёт делать дела. Спасибо за разговор. Хоть кого-то не трясёт от слова «Наружность». Чёрный собирается и уходит, проплывая мимо огромной грозовой тучей. Я так и не смогла понять, чего он от меня хотел и каких признаний ждал услышать. Мне в очередной раз напомнили, что я — собака, живущая в Гнезде, и останусь ею до самого конца. «Значит такова моя Судьба», — завершаю я свой монолог мыслей. А морковные котлеты каждый день уже раздражают. Чёрный, без сомнения, прав. Кто-то подошёл сзади и отстранённо спрашивает поверх головы: — Что от тебя опять хотела эта Большая Псина? — Бананов. Оборачиваюсь на спрашивающего. Гупи открывает от удивления рот и больше не закрывает его.***
В учительском туалете. Продолжая гулять по Дому в ожидании приглашающего звонка в столовую, прохожу мимо учительского туалета. Из открытых дверей в коридор распространяется насыщенное никотиновое амбре. Если естественная нужда однажды погонит меня в этот толчок, то, скорее всего, я остро пожалею об отсутствии респиратора на лице, а ещё лучше — противогаза. И я уже совсем было отошла от туалета, как резкий женский голос из его недр заставил меня остановиться и прислушаться к разговору. «Подслушивать в Доме — это нормально» — напомнила я для себя. Сделала несколько шагов назад. Придётся подышать никотином. — Значит, теперь с подобным положением вещей остаётся только смириться? — В резком женском голосе я узнаю избивавшего меня куклуксклановца. — Она живёт в Гнезде как королева! Любая выходка ей сходит с рук! Даже двадцать минут назад, когда все слушали музыку, она взяла и ушла! Хотя по закону Стаи должна была оставаться вместе со всеми или хотя бы спросить у Папы разрешения! Даже Красавица остался, хотя и опаздывал к своей Кукле. А нашей Маме Зо закон не писан! — Может, она просто была не в курсе, что этого делать нельзя, — возражает другой женский голос, в котором я узнаю второго куклуксклановца. «Да тут вся компания собралась!» — догадываюсь я. Слушаю дальше. Про то, что уходить из-под дирижирования окольцованных рук нельзя, я действительно не знала. — Давайте теперь всё списывать на её незнание! — сердится первый женский голос. — Я своими ушами слышала: даже Сфинкс спросил у Папы — не слишком ли много свобод тот предоставил этой очкастой дуре. — Врёшь! Сфинкс не лезет во внутренние дела других стай, и уж тем более не станет учить Стервятника вожачеству, — отвечает голос Дракона. — А вот и не вру! Одной фразы было достаточно, чтобы многое понять! «Эй, Желтоглаз, да неужто хоть кто-то из твоих птичек снискал себе разрешение на полную свободу действий?» Это ЦИТАТА. А «полная свобода действий» другими словами — «вседозволенность»! — И что же Вожак ему ответил? — живо интересуется голос Дронта. — Вожак ответил как всегда в своей манере: «В искусственном раю хоть кто-то должен оставаться живым и вдохновляющим на существование». И дальше, общим смех-смехом, разговор перешёл на дрессуру и послушание. А после и вовсе сошёл на «нет». — Даже так… — Ангел болтает, будто бы Зо благоговеет перед Папой. Стервятнику подобное льстит. Поэтому и отношение у него к ней особенное, — высказывается Дракон. — Другими словами, эта жирная корова неплохо устроилась. И с Рыжим она там на «вась-вась» уже перешла, и Русалка чуть ли не дифирамбы ей поёт: «Ах, какая Мама Зо хорошая!» — Первый женский голос громко, по-мужицки харкается. — По-моему, первые побои не принесли ожидаемых результатов. Предполагаю, маловато досталось. — Господи, откуда в тебе столько кровожадности? — пугается второй женский голос. — Это не кровожадность! Это справедливость! — Оптимальный вариант — сделать из неё уборщицу, — предлагает Дронт. — Как раз и деятельность в нужное русло направится, и в Лес ей сбегать неповадно будет. Скучно нашей птичке. Одиноко. Вот и исправим положение. — Она не «птица»! Она собака! Мелкая тявкающая шавка! — Так. Решайте что хотите и делайте что хотите. Я — пас. Говорю сразу: я в этом не участвую. — Тоже трусишь, как и Конь? — Нет. Просто разуверился в разумности и эффективности данного подхода к решению проблем. Короче, я поехал! Из учительского туалета выруливает Дракон. Я успеваю спрятаться за распахнутой дверью и остаюсь незамеченной. — Надо сделать так, чтобы Папа сам разочаровался в ней. Возможно, стоит приплести сюда Р Первого, — говорит Дронт. — То есть, ты предлагаешь… -начинает первый женский голос, но договорить не успевает. Их гнусную компанию заговорщиков своим появлением разбавляю я. Четыре человека. Дронт и три девочки-птички. Одна из них не проронила ни слова. Узнаю в ней утреннюю драчунью. — Всё козни строите? — бесстрашно уточняю я, решив пойти ва-банк положения, даже несмотря на то, чем это чревато. — Ай-ай, Мама Зо, а подслушивать нехорошо. — Знаю. Поэтому и подслушиваю. Что ж вы замолчали-то? Вот она я. Сама пришла к вам. Давайте, выплесните всё накипевшее мне в лицо. Можно даже матом. Дронт вновь поправляет очки. Не по доброму усмехается. Потом и вовсе начинает смеяться. Девочки подхватывают его смех. Сатанинский смех недолеченных сляпанных психов. «Самое опасное оружие в мире — смех», — вспоминаю я цитату из «Овода» Этель Войнич. Понимаю весь глубокий смысл этого определения. — Рада, что смогла развеселить, — громко комментирую я. Приторный натянутый смех начинает стихать. — Тебя давно не били, — напоминает одна из девочек. — Поскольку я — «мелкая тявкающая шавка», замечу: ты ведёшь себя как истинная собака. Поверь, в Шестой псы угрожали мне абсолютно такими же словами. Угрожали, изводили мелким пакостничеством и картинным игнорированием. Не ожидала, что вы опуститесь до повторения сего печального сюжета. Какие же вы сами, после всего этого птицы? Так даже падальщики себя не ведут! Компания переглядывается. Я стараюсь держаться прямо и с достоинством, лишь бы не выдать собственной неуверенности и страха. Я панически боюсь вновь оказаться побитой, изуродованной, скомпрометированной перед всей стаей. Моя смелость похожа на блеф. Но, что странно, маневр срабатывает. — И откуда у тебя столько амбиций? — удивляется Дронт. — Ты будто одолжение всем нам оказываешь каждым своим действием и в Гнезде, и вне Гнезда! — Подозреваю, что таким образом крылья за спиной прорезаются. Со скрипом. Со стоном, — отвечаю я, цитируя посторонний голос у себя в голове. Очень мне понравились эти слова. Я их на отлично запомнила. — Она, по ходу дела, под дурью и туго соображает, — начинают переговариваться между собой девочки-птички. Я разворачиваюсь и ухожу. Одолевает желание встать под душ и как следует помыться. Необходимо избавиться от всего налипшего.***
В Гнезде. — Нет, ты чего, чего? — непонимающе чирикает Ангел, провожая меня взглядом. — Мама Зо, птичка ты наша, тебя кто-то обидел? — Судя по всему — да, — мрачно поддакивает Бабочка. — Да кто ж осмелился-то?! — всплёскивает руками Ангел, закатывая глаза. — Назови мне кличку этого отступника, и я даже не поделюсь с ним своими румянами! — Ангел, если ты сейчас не заткнёшься, прости-меня-пожалуйста, то это ведро воды тотчас прилетит тебе на голову! — взрываюсь я. И с силой ставлю набранную воду на пол. Вода угрожающе выплёскивается. — Не надо. Я молчу, молчу, молчу… — предусмотрительно затихает Ангел и бормочет Бабочке: — Предлагаю куда-нибудь свалить. — Пожалуй, — соглашается Бабочка. Колясники спешно покидают Третью, освобождая мне простор для деятельности. Тихим нежным фоном в Гнездовище звучит «Ave Maria» Шуберта. Но я не слышу классической музыки. Я слышу только собственную клокочущую ярость и жажду деятельности. Прошедший обед только усилил негативный эффект от вскрытого заговора местных куклуксклановцев. Конь прощён. Он переосмыслил своё поведение и стал достаточно смирной и покладистой лошадкой. Дракон почти прощён. Он в фаворе на правах исполняющего обязанности Вожака. Поэтому с ним нельзя конфликтовать. То, что он разуверился в эффективности агрессивных методов воспитания — это ему в плюс. Возможно, в будущем из него выйдет справедливый и ответственный лидер. Дронт же прощения не заслужил. Да он и не жаждет. За обедом, своими ухмылками и красноречивыми поглядываниями, он добился того, что я начала испытывать к нему не просто неприязнь, а самую настоящую антипатию. Почти как к Р Первому. Негативные догадки полезли в голову: в тот первый день Дронт специально забыл свои вещи на отведённой мне койке, чтобы таким образом обозначить свою позицию передо мной: «Ты мне не указ. Я у тебя искать дружбы и симпатии не собираюсь». Этот ходячий, с виду очень интеллегентный парень, специально нарывался на гнев Папы Птиц, чтобы после оправдывать им свои же козни против меня. Какой брезгливый падальщик! Предпочитает мясо жрать — к ливеру даже не прикоснётся. Самолюбивый и эгоистичный, Дронт не сделает ни одного доброго дела без выгоды для себя. Не люблю таких людей. И вот сейчас, когда малыши уже час как мирно спят под мурлыкание классического фортепиано, меня одолело желание действовать. Значит, им нужен уборщик? Оптимальный вариант? О’кей. Будет этим зубастым птицам уборка! И плевать я хотела на день классической музыки! И плевать я хотела на ухмыляющиеся физиономии девочек-птичек, с верхних веток поглядывающих на меня! Бойко махая шваброй по предварительно выметенным полам, чувствую в себе желание спеть. Начинаю прямо со второго куплета. –…Что-то проходит, а что-то никак. И выглядит даже смешно, — тихонько пою я и ухмыляюсь, думая о туалетных планах недругов. — Словно какой-то учёный маньяк наводит ракету в окно… Швабра плавает по старому линолеуму вправо-влево. — Странные люди, страшные сны наполнили все мои дни. И в ожидании новой весны… мы остались одни. Представив черенок швабры импровизированным микрофоном, расхожусь на припев. — Рано или поздно что-то происходит на земле. Рано или поздно я узнаю голос в тишине… Пение захватывает меня. Я наслаждаюсь. Закрываю глаза. Отвожу руку в сторону. Покачиваю головой в такт собственным словам. — Рано или поздно нам не помешает свет дневной. Рано или поздно всё умрёт, но ты останешься со мной… Туру-туру-тум-тум, туру-туру-тум-тум, туру-туру-тум-тум, туру-туру-тум. Пальцы нажимают на невидимые клавиши синтезатора, проигрывая музыкальный акт перед третьим куплетом. Швабра вправо, швабра влево. Вода стала грязной в ведре. Пора менять. Плевать. Сначала я допою песню. — Где-то нас помнят, а где-то не ждут. Где-то тебя уже нет… Всё же останься, — страстно скалюсь на этих словах, — на пару минут. И на тысячу лет… Редкие, но громкие аплодисменты прерывают моё пение. Резко распахиваю глаза и оборачиваюсь, оскальзываясь на мокрых полах. Вожак. «Тебя тут только не хватало!» — с неудовольствием думаю я. — У нас сегодня день классической музыки. Ты создаёшь какофонию звуков. Стервятник щёлкает пальцами, и как по волшебству «Ave Maria» сменяется на «Танец с саблями» Хачатуряна. Как я правильно поняла, мне саблей служит швабра, а Папе Птиц — его трость. — Я не какофонию звуков создаю, а чистые полы! — Собственный резкий ответ опять опережает мою бдительность. Снова прикусываю себе язык. — Практическая магия, — многозначительно соглашается Вожак. — Ты вновь забываешься, что инициатива наказуема. Тебя ждёт страшная участь за нарушение графика дежурств. Мы предупредили. Звучно сглатывая, подергиваю плечом. — Хотелось бы мне знать, кто вообще у вас в Гнездовище дежурит! — Не «у вас», а «у нас», — поправляет Папа Птиц. — Если данный вопрос действительно интересует тебя, то нам незачем скрывать ответ. В Гнезде существует определённый график дежурств, и половой жизнью занимаются все ходячие. — Чего? — Я от удивления округляю глаза. Стервятник замирает, осознавая, что только что сказал. В его жутких хищных глазах отражается смех, лицо озаряется весёлой улыбкой. Он смотрит на стену, будто жадно ловит чьё-то отражение. Заминка. — Прошу прощения. Старая Птица ляпнет — так ляпнет, — с лёгким поклоном извиняется Стервятник. — Он имел ввиду мытьё полов и влажную уборку как таковую. — Все ходячие? Прям все-все? — Да. Я недоверчиво таращусь на Вожака. Даже жмурюсь, стараясь представить как он со своими когтями и перстнями орудует веником. Угадав мои муки воображения, Птица почему-то наклоняется ко мне и загадочно произносит: — Уборка в Гнездовище — это как тайный обряд. В него посвящены лишь избранные. Ты понимаешь, о чём мы говорим? Я опять сглатываю. — И лишь единицам из нас дано это увидеть, — заговорщицким тоном продолжает Стервятник, оглядываясь поверх моей головы. — Верь мне. Ведь я Старая Птица… — Без молочных зубов. — Именно. — М-можно я пойду поменяю воду? — запинаясь, выдавливаю я из себя. Знакомым жестом Вожак разводит руками, предоставляя мне полную свободу действий. В туалете неожиданно для себя издаю новый жизнерадостный хрюк. Как до утки на десятые сутки до меня дошла вся комичность ситуации: вожак просто потешается над моим паническим страхом перед ним! Но всё же… Всё же это сокращение личных дистанций, таинственные фразы мне над самым ухом и густо подведённые жёлтые глаза, не позволяющие отвести взгляд только что напомнили мне, что страшный насыщенный сон сегодняшней ночи сном как таковым не был вовсе. Слёзы отчаяния. Видимый в темноте Тень. Переслащенный чай. Мне это не приснилось! Домывая полы, чувствую острую необходимость сжать в руке волшебную куриную косточку. Мне нельзя её терять ни в коем случае. Не знаю, что там замышляют куклуксклановцы, — подарочек от Рыжего теперь всегда должен быть при мне.