"Рано или поздно..."

Ночью. В Гнезде.       Гнездовище уже погрузилось в сон, а я всё жду своей участи. Я не могу думать ни о чём другом, — похоже, это новый заработанный невроз.       Мне бы хотелось уйти в Лес. Но и Наружность и Лес за одни сутки — это слишком много для меня. Могу с уверенностью сказать, что я просижу в ночном коридоре совершенно напрасно.       В Третьей тихо и зловеще. Как на ночном погосте.       Сердце бьётся где-то в пятках. Я боюсь. Почему-то опять вспоминается гоголевский «Вий»: я, как Фома Философ, готовлюсь отпевать покойную панночку, заранее зная, что вокруг будет твориться потусторонняя чертовщина. Даже перекреститься от собственных мыслей хочется.        Закрывая глаза, заставляю себя расслабиться, но тревога только усиливается. Мне кажется, стоит мне только попробовать уснуть, так птицы меня сразу же и заклюют. Может быть стая именно этого и ждёт? Может быть все только притворяются спящими? За птичками действительно не заржавеет — избить лежащего во сне. Совесть в нужный момент отключается как по волшебству.       — А теперь обещанное наказание, — тихий голос Вожака прозвучал для меня приговором. Ночь раскололась на «до» и «после». — Спустись, пожалуйста, вниз. И накинь что-нибудь тёплое на плечи. Морзянка твоих стучащих зубов нам неприятна.       — Мне тоже многое что неприятно, — шепчу я в ответ, забираясь в свитер поверх ночной пижамы.       Реветь или не реветь? Вот в чём главный вопрос. Вроде как хочется, и даже очень, а слёз в глазах нет. Видимо, я уже перебоялась. Смирилась и жду только одного — чтоб поскорее всё это закончилось.       Иду вслед за постукиванием трости. То, что Вожак прекрасно ориентируется в темноте, не удивляет нисколько. Сводит живот. Я ловлю себя на мысли, что готова даже увидеть призрак Тени. В этом страшном сне, в котором я пребываю, всё сверхъестественное становится естественным. К этому тоже можно привыкнуть.       — Садись. В темноте выдвигается табуретка. Постукивание трости прекращается. Чьи-то руки неожиданно мягко обхватывают меня за плечи и задают направление садиться. Впереди угадывается стол. Включается фонарик, и я морщусь от яркого света.       Потусторонний взгляд сидящего напротив вновь размножился на двое. Но на этот раз четырёхглазое чудовище предстало в ином образе. Стервятник стянул волосы в косичку и подчеркнул раскосость глаз удлинёнными стрелками, в то время как призрак за его плечом ни причёсок ни макияжа себе не навёл.       Я даже не успела вздрогнуть. Длинный чёрный коготь упирается мне в подбородок и заставляет закрыть рот. Через некоторое время два лица, четыре глаза и разные причёски стали одним человеком.       — Поздоровались? — уточняет Стервятник, выдержав тактичную паузу. — А теперь — ешь.       — Не поняла.       Трудно не таращиться на вожака в его новом образе — уж больно необычно он выглядит. Эта коса, начинающаяся от самой макушки, эти чёрные стрелки, три золотых кольца в мочке уха…       — Бу!       Я вздрагиваю от неожиданности. Раскосые глаза сузились, будто бы в улыбке. Под взглядом Птицы опускаю глаза на стол и… И вижу перед собой тарелку пшённой каши.       — Бери ложку. Ешь. Это твоё наказание.       — Бред какой-то, — я наконец обретаю дар речи. — Не может этого быть. Я наверное сплю.       Зажмуриваюсь, мотаю головой и снова распахиваю глаза.       — Стынет, — напоминает Стервятник.       От комедийности сочетания моих фобий и ожидания откуда-то изнутри рвётся неуместное «хи-хи».       — Ты не выйдешь из-за стола, пока тарелка не опустеет. Мы тебя предупредили. В твоих интересах уже приступить.       «Это не человек, это просто инопланетянин какой-то, — думается мне. — Как у него хватает выдержки соблюдать такую серьёзную мину при всей нелепости данной ситуации?»       Когти… кольца… подведённые глаза… Он сидит напротив и что-то пьёт из своей чёрной чашки. Есть надежда — это что-то безалкогольное, если Птица даже не морщится.       Понимая, что не подчиняться приказу нельзя, беру ложку и делаю неуверенную пробу выставленной передо мной стряпни. Жёлтое нечто с кубиком сливочного масла оказывается чем-то неимоверно сладким.       — Не нравится? Терпи, — Вожак на время отставляет чашку в сторону и наклоняется ко мне. — И не смей спихивать свой завтрак бандерлогам, пользуясь временной утратой моей бдительности. Я этого очень не люблю. Ясно?       — Кто это готовил? — с усилием выговариваю я.       — Мы! — гордо сообщает Птица.       — Сколько…- запинаюсь я. — Сколько ж ложек сахара вы туда положили?       — Четыре, разумеется. По одной на каждый час твоего отсутствия.       — Можно мне водички? А то…       — А то — что?       –Теперь у меня действительно слипнется.       Вожак смеётся, демонстрируя улыбку кэрроловского чешира. И хотя от его улыбки каша едва не встала у меня поперёк горла, я поймала себя на мысли, что мне приятен его смех. Жадно припала к кружке с холодной кипячёной водой. Захотелось поговорить, использовать по максимуму минуту, когда он со мной настоящий. Стервятник перехватывает инициативу.       — Несколько минут назад ты сравнивала себя с персонажем Гоголя. У тебя очень осязаемые мысли.       — Это хорошо или плохо?       — Для Гнездовища — это прям-таки отлично. У тебя нет ни малейших шансов спрятаться от того, кто ищет.       — Если бы я ещё кому-то была нужна, чтоб меня искали, — хмыкаю я, не уловив подозрительного ударения в словах Папы Птиц. — Если меня хотят побить, то и прятаться бесполезно.       — В подобном контексте я этот факт ещё не рассматривал. Тогда давай не будем об этом. Не теряй аппетита, — напоминает Вожак и резко переводит тему. — А что по этому поводу говорит сосед в твоей голове?       От удивления я опять начинаю таращиться.       — Зачем тебе это знать? — осторожно спрашиваю. я.       — Потому что я им очень недоволен, — менторским голосом объясняет Стервятник. — Мало того, что он своими разговорами отвлекает тебя, так от него ещё и нет никакой помощи! Ты давай, поднапряги его — соображать в функциях и графиках. Нам статистику повышать надо, а ты хвостами по математике уже обросла.       Я продолжаю таращиться на Вожака, жалея, что не могу записать на бумаге его умные мысли.       — Возникшую шизофрению надо использовать себе же во благо, — продолжает Птица, картинно рассматривая когти. — Засел в чужом сознании? — Вперёд, решать всю эту алгебраическую белиберду.       — Х-хорошо, я попробую с ним договориться. Но я не уверена…       Птица перестаёт любоваться когтями, переводит взгляд на меня и давится беззвучным смехом. Я краснею всей головой, признавая, что его шутка удалась. Перевожу тему на более важную для меня.       — Прости, пожалуйста.       — За что? — Стервятник удивлённо поднимает бровь, продолжает сиять лучезарной зубастой улыбочкой. — За то, что ты сейчас героически давишься переслащенной кашей? Мы оценили твоё уважение. Это приятно. Ешь, ешь.       — Я ем, но… У тебя из-за меня были неприятности с Р Первым. Меня это удивило. После нашего конфликта, я была уверена, воспитатель и не вспомнит обо мне. В конце концов, да кто я такая?       Улыбка Стервятника неожиданно пропадает. От этого эффект его инопланетности только усиливается.       — Если хочешь, мы ответим тебе на этот вопрос. Но учти, ответ может тебе очень не понравиться. Такое неприятно слышать.       Я стараюсь не отводить глаза первой. Даже на какой-то миг перестала жевать кашу.       — Ты — монстр, Зо. Чудовище, каких ещё не видывал Дом ни на одном из кругов. Твоя открытость и прямолинейность — смертоноснее взгляда василиска. — Стервятник усмехается. — Р Первый загорелся целью. У него есть склонность — подчинять себе то, что другим не подвластно. Нам остаётся от всей души надеяться и молиться, чтобы Чёрного Ральфа осенило сменить свои жёсткие методы приручения на более мягкие.       Когтистый ноготь проводит линию по моей вертикальной царапине поперёк губ. Я замираю от этого жеста, не зная как правильно отреагировать.       — Я очень сожалею, правда.       — И, сожалея, ты подкармливаешь монстра пшённой кашей? — шёпотом уточняю я. Ложка звякнула по пустой тарелке. — Ой, кажется, я всё съела…       Стервятник перекатывает в ладони куриную косточку, болтающуюся у меня на запястье. Думает о чём-то своём.       — А теперь — спать, — резко отстраняется Вожак.       Сон наваливается на меня, едва я добираюсь до подушки и одеяла. Я просто перетекаю, как какое-то жидкое вещество, из одной нереальности в другую. И в этой, другой нереальности меня приветствуют яркие тёплые сны, в которых солнце очень похоже на пшённую кашу… и картофельный портрет с котлетными глазами.