Искушение голосом

Если вы спросите Джона, когда все началось, он вряд ли сможет точно ответить на этот вопрос. Скорее всего, он лукаво улыбнется своим мыслям и неопределенно пожмет плечами. Мы предпочитаем думать, что это случилось в один из тех вечеров, когда Шерлок, увлеченный очередным делом, принялся фонтанировать потоком мыслей, фактов, догадок, логических выкладок. И в какой-то момент, может, даже, на словах «Джон, любой идиот догадался бы раньше тебя» - что, в общем, достаточно странно, так как это было отнюдь не самым романтичным, что Джону Ватсону приходилось слышать в своей жизни, но, так или иначе, на этих или каких-то других словах всей этой длинной обличительной речи, Джону пришла в голову мысль. Не подумайте только, что Джон действительно был таким идиотом, каким его иногда пытался выставить Шерлок, он, конечно, не уподоблял свой мыслительный процесс бурной горной реке во время половодья, сметающей все на своем пути, включая деревни, крупный рогатый скот и памятники архитектуры, но и пересохший ручеек, тоскливо журчащий между камнями – тоже не был сравнением, которое он бы использовал. Стоит отметить, что этот вечер был самым обыкновенным: Джон отдыхал в кресле после выматывающего рабочего дня, вытянув ноги, вполуха слушая гениального сверх всякой меры детектива, восхищенно разглядывая грацию, с которой тот перемещался по комнате, размахивая руками и полами халата, и лениво думая о том, что скорее бы предпочел сытный ужин пространному объяснению мотивов для убийства чьей-то жены. Шерлок же провел крайне продуктивный день по истреблению у преступников Лондона всякого желания пытаться украсть даже конфету у ребенка и теперь, совершенно не рисуясь, что вы, Шерлок Холмс никогда бы до такого не опустился, а, напротив, в присущей ему сдержанной манере (активная жестикуляция была направлена исключительно на разделение и приведение в порядок набегающих друг на друга мыслей) рассказывал другу, насколько захватывающим было дело, которое занимало последние пять часов, восемь минут и секунд сорок бесценного времени единственного консультирующего и далее по списку. Даже череп, давно стоящий на каминной полке и повидавший всякого, как при жизни, так и при куда как более захватывающем существовании в виде скромного друга всего сущего на Бейкер-стрит, не смог бы предположить, что именно в этот вечер гармония будет разрушена, а в жизнь соседей ворвется тайфун из бурных эмоций, неясного томления, вызванный одной единственной мыслью, которая, словно бабочка, послужившая причиной урагану, впорхнула в голову Джона. Как сказал бы сам череп, если бы мог говорить, а кто-нибудь удосужился спросить его мнения на этот счет: «Ничто не предвещало». Если вы еще не поняли, в глубине души (если вы, конечно, допускаете наличие таковой у черепа) он был любителем клише. Но мы прекратим ходить вокруг да около и скажем наконец прямо – мысль, которая совершенно неожиданно заставила Джона, наслаждающегося возбужденным рассказом Шерлока, поперхнуться воздухом и уставиться на говорящего в таком изумлении, будто тот внезапно превратился как минимум в Мэрилин Монро, заключалась в том, что у Шерлока – кто бы мог подумать, право слово – ошеломительно сексуальный голос. Джон основательно обдумал эту мысль, а затем неловко поднялся с кресла, торопливо извинился перед Шерлоком, который как раз перешел к самому интересному – рассказу о том, как вид табака («А ты еще смеялся над этим, Джон») помог вычислить преступника, и поспешно удалился из комнаты. И с тех пор Джон потерял всякий покой. Джону и раньше приходилось восхищаться чем-то в мужчинах, но, в конце концов, кто не мечтает быть Арнольдом Шварцнеггером и героически вынести из пожара на одной руке прелестную блондинку, а на другой – миловидного ребенка и, например, кота? Но искренняя и совершенно объяснимая зависть к Арнольду Шварцнеггеру не имела ничего общего с тем чувством, которое испытывал Джон, когда Шерлок начинал говорить. И это действительно было проблемой, так как говорил Шерлок по-настоящему много. Больше, чем любой другой человек за всю свою сознательную жизнь, а Арнольд Шварцнеггер – за десять сознательных жизней. Хуже всего было тогда, когда Шерлок своим низким, обволакивающим, охренительным голосом звал Джона по имени. Это протяжное «о», это отрывистое «о», любой вариант «о», заставляющий губы говорившего приобретать форму овала, пусть и на краткое мгновенье, рождало в голове Джона Ватсона такой сонм неприличных ассоциаций, что любой порно-режиссер был бы рад купить права на прямую трансляцию мыслей Джона на экран. Джон пытался, честное слово, пытался думать о чем-то другом. О весьма интересном случае гангрены, который появился в больнице. Сердечные заболевания в алфавитном порядке. Строение позвонка человека. Перечислял про себя последовательность оказания первой медицинской помощи. Искусственное дыхание. Рот в рот. Черт возьми. Нет, нельзя сказать, чтобы у него был стояк на все, что говорил Шерлок, все-таки с этих красиво очерченных губ часто слетали оскорбления, насмешки и приказы, которые вызывали только одно желание: взять кляп и засунуть его в этот потрясающий рот как можно глубже. А вот от этой мысли у Джона определенно был стояк. И нельзя сказать, чтобы Джон не пытался объяснить самому себе такое странное предательство собственного организма. В следующий раз, когда к ним пришел Лестрейд, Джон приятно удивил Шерлока вниманием к деталям и долго, с пристрастием, допрашивал Грегори об обстоятельствах убийства, предполагаемых преступниках и даже погоде. Инспектор, весьма польщенный таким отношением, рассуждал со знанием дела обо всем, что видел на месте преступления, пару раз пошутил, один раз назвал Джона по имени. И – ничего. Джон даже подумал, что та непонятная непроизвольная реакция ему показалась или могла быть вызвана чем-то другим (Джон не смог бы поручиться и со стопроцентной достоверностью утверждать, какие именно образы были в его голове в тот момент, когда он впервые понял, с какими трудностями придется столкнуться людям, которых возбуждает голос не в меру разговорчивого соседа), но тут виновник бунта вполне определенной части тела Джона взмахом руки прервал Грегори и грозно сообщил: - Джон, хватит, ты выяснил все, что мог. Нам пора. Сложно объяснить, почему твое дыхание неожиданно учащается, а кровь не знает, куда ей устремиться – то ли к вышеупомянутой части тела, то ли к щекам, то ли к глухо стучащему сердцу. Особенно сложно это объяснять самому наблюдательному человеку на свете (ну, возможно, Майкрофт и наблюдательнее, но мы же никому об этом не скажем, правда?). Особенно, если вы и сами себе этого пока объяснить не в состоянии. Поэтому Джон проигнорировал приподнятую бровь Шерлока, натянул свитер пониже и отправился в холодную лондонскую ночь ловить убийц и маньяков. Обоснованно надеясь, что по возвращении Шерлок не вспомнит о неожиданных реакциях одного уважаемого блоггера. Джон в поисках истины даже дошел до того, что, с некоторой, впрочем, опаской, стал прислушиваться к себе, когда к ним заглянул Майкрофт и стал пространно рассуждать о долге, попутно безуспешно пытаясь вручить тонкую папку виртуозно использующему скрипичный смычок, вместо более подходящей в данном случае шпаги, Шерлоку. Майкрофт называл Джона по имени куда чаще, чем предыдущий подопытный, несколько раз менял тембр голоса – то приказывая, то облачая указание в бархатную оболочку просьбы. И – ничего. Никакого интереса, ничего, напоминающего ломкие голоса звонких струн, запевших в груди, когда Шерлок вкрадчиво сказал «Майкрофт, уйди, пожалуйста». Оставалось надеяться, что, по крайней мере, на Джона так повлиял тон, а не текст фразы. Что делать с этим новообретенным знанием – Джон не имел ни малейшего понятия. *** Возможно, со стороны могло показаться, что единственное, чего по-настоящему хотел великий Шерлок Холмс – это непрекращающиеся преступления, чем изощреннее, тем лучше (убийства также допустимы). Возможно, в какой-то момент своей жизни, и сам Шерлок думал так же. Если позволите, здесь мы сделаем небольшой экскурс в то время, когда череп еще не подозревал о сюрпризах, которые обещала ему жизнь, и имел в своем распоряжении две руки, две ноги и все остальное, приличествующее уважающему себя будущему украшению каминной полки. Впрочем, наша история не о нем, а о юном Шерлоке, который решил, что, пожалуй, в этой жизни стоит попробовать все, даже если это «все» кажется вам чем-то неприятным и обременительным. Ведомый любопытством, он заперся в своей комнате, разделся, лег на спину, закинул руки за голову и стал ждать прилива возбуждения, от которого страдали (согласно всем достоверным научным источникам) подростки его возраста. Как сказал бы череп, если бы на тот момент был знаком с Шерлоком и уже был бы кладезем мудрости на Бейкер-стрит: «Визуальная стимуляция – залог успеха». Полчаса спустя, выйдя из Чертогов разума, где он с большим интересом занимался классификацией холодного оружия, Шерлок с огорчением вынужден был констатировать, что он до сих пор не возбужден. Он попытался представить себе обнаженную девушку. Ему упорно представлялась картинка из учебника по анатомии «женщина в разрезе», и это никак не помогало. Не стоит думать, что Шерлок никогда не испытывал утренних эрекций, особенно ярко свойственных здоровому организму, достигшему прекрасных шестнадцати лет. Но вот так, по заказу – он еще не пробовал ни разу. Обычно Шерлок слишком увлекался и углублялся в такие дебри Чертогов, где голых людей не водилось никогда, а лежали только увлекательные материалы о химических формулах, которые он принимался с большим интересом перебирать и изучать. Но сегодня он задался целью провести эксперимент и убедиться, что ничего, стоящего его внимания, в сексе, мастурбации и прочих плотских утехах – нет. В том, чтобы иметь фотографическую память – есть масса неоспоримых преимуществ. И Шерлок стал перебирать всех, с кем сталкивала его жизнь, в надежде найти источник для вдохновения. Он нашелся достаточно быстро, и Шерлок, представляя себе этого человека во всех деталях, начал двигать рукой по полувозбужденному уже члену. Если бы Шерлоку пришло в голову проконсультироваться в этот момент с черепом – тот бы посоветовал не отвлекаться и перестать анализировать следы мела на пиджаке и испачканные в чернилах пальцы. «Займись уже делом, Шерлок», - так сказал бы череп, если бы, конечно, кто-то вздумал спрашивать его мнение. Шерлок устроился поудобнее, с интересом прислушиваясь к ощущениям, размазал по головке каплю выступившей полупрозрачной жидкости (предэякулят – состоит, в основном, из секрета предстательной железы, образуется в куперовых железах, Шерлок, ты опять не о том думаешь), снова прикрыл глаза, стараясь выделить те мысли, которые способны его возбудить, а те, которые помогут сдать экзамен по биологии – отправить на положенную им полку. Что ж, проносящиеся перед его мысленным взором картины позволяют предположить, что ему особенно нравится думать о сильных мужских руках, широких ладонях, длинных пальцах, представлять, что эти самые руки сейчас проводят вверх и вниз по его члену, заставляя позвоночник плавиться (интересное ощущение, стоит запомнить для дальнейшего изучения), а бедра – подаваться вперед. Еще несколько движений и мышцы внизу живота рефлекторно напряглись, Шерлок прикусил губу и открыл глаза, с исключительно научным интересом наблюдая, как дергается член, как тягучая белесая жидкость пачкает ему живот (в этот момент в голове Шерлока пронеслась вся информация, которую он в принципе знал о сперме, но мы не будем вас ею утомлять). Следующие опыты в этой области (ничего запоминающегося: двое мужчин, одна женщина и один просмотр порно-фильма) позволили Шерлоку сделать несколько выводов. Во-первых, ему больше импонировали мужчины. Во-вторых, теоретических познаний и минимального опыта хватило, чтобы окончательно закрыть вопрос «зачем люди это делают». На этом Шерлок посчитал свои изыскания достаточными и думать об этом прекратил. Поэтому, когда Джон Ватсон встал посередине весьма увлекательного рассказа и, стремительно краснея, выскочил из комнаты, Шерлок подумал, что у Джона проблемы с сердцем. И, скажем честно, попробовал Джону на это намекнуть. Получил в ответ недоуменный взгляд и оставил пока этот вопрос, продолжая наблюдать за действиями Джона внимательнее, чем обычно. Когда Джон устроил Грегори Лестрейду форменный допрос, внимательно смотря то на самого инспектора, то на несколько секунд замирая, как будто прислушиваясь к себе, Шерлок решил, что Джон старается насобирать побольше материала для освещения данного дела в блоге. Но потом, когда Шерлок обратил внимание на некоторые особенности в поведении Джона, его осенила еще одна идея, хоть она и была слишком фантасмагоричной. Не может же Джон возбуждаться от звуков его, Шерлока, голоса? Потребовалось несколько длинных и обстоятельных разговоров с Джоном (во время которых Шерлок экспериментировал с эмоциональной окраской, тоном и частотой слова «Джон» в речи), чтобы Шерлок пришел к выводу – в этой теории определенно что-то есть. Оставался открытым вопрос – как к этому относиться самому Шерлоку? *** Если допустить, что череп сохранил способность рассуждать, то мы осмелимся предположить, что он вовсю сочинял «Записки с Бейкер-стрит с комментариями черепа, часть шестая». И, поверьте, ему было о чем поведать. На Бейкер-стрит постоянно что-то происходило. Например, в данный момент, один высокоактивный социопат зажал в углу гостиной одного бывшего военного врача и громко, с выражением, не отрывая взгляда от его широко распахнутых глаз, читал ему школьный курс химии. Перескакивая с одного учебника на другой, доставая из Чертогов Разума побитые молью и тленом страницы, бережно стряхивая с них пыль и мимоходом удивляясь – откуда только все это взялось в его голове. А вас когда-нибудь возбуждал рассказ об органических и неорганических соединениях? Конечно, расширенные зрачки, учащенное дыхание и прочие очевидные признаки разве что не кричали, что Джон Ватсон возбужден до крайности, но Шерлоку нужно было веское доказательство (ему всегда было нужно это самое доказательство, чтобы убедиться окончательно – все его логические умозаключения не плод разгоряченного воображения и не воздушный замок, а реально существующий метод). Поэтому он, не утруждая себя долгими размышлениями, протянул руку и положил ее на ширинку брюк Джона. Сжал. Посмотрел Джону в глаза. Ухмыльнулся. - Чем ты так доволен? – почему-то осипшим голосом спросил Джон. Но Шерлок, увлеченный новыми открывшимися гранями Джона Ватсона (правда, грани пока что были скрыты в двух слоях ткани, но на воображение Шерлок никогда не жаловался), ничего не ответил. Вместо этого, он (чем, несомненно, вызвал бы довольный смех у черепа, умей тот смеяться) уперся обеими руками в стену, словно для того, чтобы помешать Джону сбежать, склонил голову и поцеловал его. Вы удивитесь (Шерлок, например, удивился), но именно в этот момент, голос, раздающийся откуда-то из Чертогов, голос, который никогда, ни на минуту, не прекращал свой монолог – замолчал. Практически захлебнулся, пытаясь классифицировать губы Джона Ватсона. Джон, увлеченный изучением рта, шеи, расстегиванием невероятных в своих незначительных размерах пуговиц, не заметил, как они плавно переместились в сторону дивана. Правда, Шерлок к тому моменту был уже без рубашки и активно помогал Джону стягивать свитер, а Джон, в свою очередь, воевал с неподдающимся ремнем на брюках Шерлока. Они рухнули на этот самый диван не в самой эстетически привлекательной позе, пару раз стукнулись друг о друга локтями, коленками и даже лбами. Но все неудобства на все сто процентов сглаживал тот факт, что за это время их губы почти не отрывались от изучения тел друг друга. Оставляя пятый по счету засос на шее (ключице, плече, на всем, до чего смог дотянуться), Джон наконец оторвался от полуобнаженного тела, распростертого под ним, оглядел комнату, пытаясь восстановить дыхание, и внезапно наткнулся глазами на череп, стоящий на полке. - Знаешь, - тихо прошептал он Шерлоку, не отрывая взгляда от предмета обихода, - не нравится мне, как этот череп на нас смотрит. Может, лучше в спальню? Хоть Шерлок и пробурчал что-то о параноидальных настроениях, просьбе Джона он уступил. И они, смеясь, как подростки, впервые оставшиеся наедине, отправились в спальню. Ближайшую, которую нашли. Если вам это будет интересно – диван они тоже опробовали. Но череп предварительно был целомудренно накрыт шалью миссис Хадсон. Наверно, именно поэтому мемуары черепа не были изданы, ведь ему так и не удалось узнать, что скрывалось за приглушенными стонами, горяченными признаниями и тихим смехом, который звучал в ту ночь на Бейкер-стрит. А может, череп просто решил уважать тайну личной жизни. Кто знает, ведь этот череп вообще – одна сплошная загадка.