Дурачок ты, Иванушка

За горизонт закатилось солнце красное, смолкали птицы резвые. Сидели на берегу реки широкой два друга закадычных. Вели беседу долгую, долгую да увлекательную. Есть ли что-то лучше, чем в лучах закатных нежиться, в водице хладной ноги плескать, да не одному, а с другом сердечным? Волк серый свои байки травил, а Ваня, за живот хватаяся, сидел, да ухохатывался. — Ой, и скажешь, Серый! Надорвусь сейчас! — утирая глаза, молвил молодец. — Дак что ж и не сказать, ежели тебе нравится, — развалился Волк на песке теплом, травинку сорвав и ее пожевывая. — Уж не то слово, как нравится, — улыбнулся Ваня и прилег рядом, сладостно потягиваясь. Темнело медленно, наступали сумерки. Шумели деревья крепкие, будто меж собою перешептывались. Потянуло теплой сыростью. Вздохнул Ваня грудью полною, ногу на ногу закинув. — Волк, а ты любил когда-нибудь? Ну, как я Василису мою милую. — Ну, а как же? Любил, конечно. Может быть и нынче чувства не остыли, — усмехнулся тихо Волк, в небо вглядываясь. — Да ну! А хороша была, красавица? — Еще какая! Статная да стройная. Присвистнул Иван, в бок ткнул серого. — Неужто? А поподробнее? — перевернулся на бок Ваня, заинтересованно посматривая. — Да такую поди найди: высокая, голубоглазая. Правда, порою неуклюжая. Да ей простительно: больно уж милая. А какие волосы! Как янтарь переливаются нежные, да шелковистые... — он прищурился мечтательно, словно кот на солнышке. — Ничего себе! А чего ж, она тебя не любит что ли? — Хех, с чего б любить меня? Я же волк, Ванюша. А она вон какая. Да еще и не свободная, — покачал он головой печально, на друга оборачиваясь. — Вон оно как... — протянул Ваня. — Эх, друг. Жалко, что так вышло. А не теребит тебя, что не знает девица, какие вещи чувствуешь? — От чего ж не теребит, грызет оно, конечно же. Я б сказал, да вот не знаю как. Хоть скажешь, на душе бы легче стало, пусть чувства и остались безответными, — отвернулся снова Волк, вдаль задумчиво всматриваясь. — Так по адресу ты обратился, серый! – на ноги вдруг подскочил Ванюша, ясно улыбаяся. — А ну вставай скорее, да подойди ко мне. Вздернул бровью Волк, словно вопрошая. Да не стал перечить: на ноги поднялся, отряхнулся, ближе подошел, стоя в ожидании. Ваня за лапу его как схватит, на талию свою кладет, а другую сжимает ладонью мягкою. — Учись, невежа! Вот так вот берешь... Ай! Да когти убери! Никому не понравится, когда царапаются. А теперь в глаза смотри. Волк. ВОЛК! – вздернул плечами серый, из дум выходя. Склонился, проникновенно в очи лазурные заглядывая. Закивал головой Ваня одобряюще. — Во-от! Все правильно делаешь, такой взгляд и глыбу льда растопит. Так и держи свою красавицу, да глаз не отводи! А теперь, представь, что это я та девица... Закашлялся Волк резко. — Так, ты погоди, Ванюш, притормози коней. Это уже совсем странно выходит... — сердито на него зыркнул, губы насупивши. — Ты слушай больше, а говори меньше! Я тут тебе помогаю, между прочим, раз сам такой неумеха! — фыркнул Ваня, отойти пытаясь, да только вернули его на место лапами сильными. — Да не серчай, дружище. Я же просто, это, засмущался, как представил, что ее держать так буду... — улыбаясь виновато, сказал Волк. Вмиг перестал Ваня хмуриться. — Да ничего дружище, со всяким случается! А теперь снова возьмись, как было, вот так. Да про взгляд не забывай. Ну, а теперь выскажи все, что на сердце накопилося! Стушевался Волк, замялся коротко. А потом как прижал к себе Ваню, да за лицо веснушчатое подхватил бережно. — Люблю я тебя, да сильно так, что молчать уж мочи нет. Я руки твои нежные к груди своей прижать мечтаю, объять трепетно, да ласково. Весь свой век с тобой провел бы рядом, каждый миг ценя. Целый мир к твоим ногам сложил, даже сердца своего не пожалел, коли тебе бы захотелося. Не достал бы, правда, звезд с небес, но был бы вечно преданным. Словно тень за тобою следовал. Где ты, там и я. Твой защитник любящий. Молчал Иван, дыша взволнованно. Удивлялся, какова любовь серого великая. И не подумаешь, что за мордой зубастую, да телом звериным такая душа кроется. Вон, как молотом по наковальне отбивает сердце волчье. Смотря понимающе, по плечу того похлопал. — Так и скажи ей, дружище. Сразу легче станется. А там глядишь, может и выйдет чего. Может и не по любви вовсе она занята, – хотел бы он еще посочувствовать, но знал, что не любил Волк жалости. Потому встрепенулся, да из лап пушистых выбрался. — Ну, а мне пора. Заждалась уже меня небось моя Василисушка. А ты смотри, не сдавай позиций, сделай все ровно как мы вдвоем проделали. Бывай, завтречка свидимся! — заулыбался, да рукой махнул, среди домов скрываяся. Смотрел Волк ему вслед, да так тоскливо, что и камень заплакал бы. Эх, недаром говорят, дурачок Иванушка. Да только лучше ль сам он, дубинушка? Долго серый тихо следом всматривался, да потом поднялся тяжко и махнул в чащобу темную.