Разделять

Быстрее злого удара сердца, раньше первой рациональной мысли - короткий выдох, перекошенный рот, до немоты скрючившиеся сами собой пальцы, белый жар внутри ладоней - неудержимый, неконтролируемый, а он даже не догадывается, что его высокомерную спину сейчас будут рвать на части тысячи когтей разноликой боли, заставляя истекать кровью из воображаемых ран, выть, пока кожа будет рваться до мяса, надуваться яркими волдырями ненастоящих ожогов и лишаться разума из-за бесконечной иллюзии о крошащихся под собственном весом костях. Бен бы наверняка решил сдержаться, но обдумать просто не успевает - впервые пренебрежение по-настоящему задевает, заставляет на долю секунды потерять обычное самообладание, и чёртовы руки уже сами зовут Путь. Пол удара сердца - зарождение муки на кончиках пальцев - злорадство вперемешку с досадой на собственную несдержанность - и он смиряется с неизбежным, но большая ладонь в плотной кожаной перчатке сжимает его перекошенный рот, заталкивая обратно яростный выдох, вторая - хватает поперек клокочущей груди, утягивает сильным рывком его назад, в тень, и приходится замереть, удерживая рвущееся изнутри заклятье. Ленивый смешок на грани слышимости - решил не церемониться с и без того уязвленным самолюбием, хотя наверняка прекрасно понимает, насколько Бен сейчас опасен для любого, и это бы стало последний каплей, но - плотная кожа перчаток отрезвляюще холодная, в глаза ему можно прямо сейчас не смотреть, а в проулок, в который его утащил убийца, не может заглянуть насмехающееся над ним палящее солнце. Маг так и застывает - скрюченный, трясущийся от гнева, почти открывший Путь. - Я пропустил начало, - тихо фыркает над ухом, Бен больше чувствует напряжённой спиной, чем слышит: в широкой груди друга начинаются густые, успокаивающие звуки, складывающиеся в неторопливые слова. - Этот несчастный ублюдок заявил, что твои способности оставляют желать лучшего? Формулировка! Дело - в формулировке! И в тоне этого криворукого бездаря! Рвануть из охапки предсказуемо не получается - с каждым днем как будто все больше тугих жгутов мышц, Бен уже устал шутить про заждавшуюся Калама тяжёлую пехоту. Остаётся безвольно повиснуть на сильной руке, скрипя зубами от ядовитых вспышек нереализованного гнева, ожесточенно сипя в мягко пахнущую кожу перчатки. - Могу отпустить, расплавь ему мозги, если надо. Или - давай я его убью. Да он просто развлекается! Ещё один бесполезный рывок, потому что не получается просто взять и выдохнуть, ему надо пережить это бешенство, чтобы не выпустить Путь, и глупое сопротивление уверенно сжимающей его крепкой руке идеально для этого подходит. Калам похоже понимает, усиливает хватку и терпеливо ждет. Последний раз Бен брыкается уже формально, без прежнего энтузиазма, и сильный, похожий на ленивое ворчание хищника голос все так же тихо и размеренно продолжает: - Из нас двоих именно ты - расчетливый хладнокровный мудак, который сначала думает, а потом делает. Лам прав. Прохладная перчатка пропадает с лица. Бен расслабляет руки, откидывается на мощное плечо. - Ты его ещё поимеешь и, готов спорить, придумаешь что-то поинтересней, - хмыкает почти в макушку. Наконец получается ровно выдохнуть. Так и происходит, а сразу после их с Каламом по полной имеет Рараку. Худова пустыня меняет почти все, оставляет только необходимое, и не то чтобы им хотелось жаловаться. - Хорошо, что я больше не Коготь? Никаких больше убийств и ножей в спину, - зубоскалит как-то Лам. Бен поддакивает и мысленно закатывает глаза - похоже к необходимому можно отнести и их идиотские шуточки. Этой же ночью он тащит истекающего кровью друга на себе и всю дорогу распекает эту перекаченную груду мяса. Убийца с трудом переставляет ноги, но находит силы обозвать его дрищем. Позже Молоток возится с его раной, а у Бена получается играть с остальными за столом, сохраняя невозмутимый вид. Это просто царапина. Проходит ещё несколько лет, и они снова в этой клятой пустыне. Сапёр, пошатываясь, возвращается к своему взводу, оставляет их в армейской палатке с душным от долгих разговоров и перегара воздухом. Алкоголь разгладил напряжённые лица, выжатый последними событиями Бен уже не похож на собственное привидение, а в голове Калама наконец прекрасная пустота. Наверное, они все перебрали, но это лучшее решение. Не за чем больше про то, что не исправить. - Сволочь ты, - совершенно беззлобно констатирует Бен. - От одной твоей сытой рожи зубы болят. Говорит уже не совсем внятно, прищуренные тёмные глаза пьяно косят, губы кривятся деланной обидой. - Молча завидовать не получается? - Широко улыбается сидящий справа от него Калам и лениво отпихивает худую ногу в кожаной штанине, чтобы самому вытянуться удобней. - Совсем. В отличии от меня мой старый друг успел не только изрядно помотаться и несколько раз чуть не отправиться к Худу, но и провести немало времени в компании красотки. У меня вот даже не помню, когда что-то было. Так что, да, Лам, завидовать я буду громко и долго. Наигранная обида ближе к концу отповеди все больше походит на настоящую, язык быстро пробегает по тонким губам - или Бена правда задело, или за него уже говорит выпитое. Думает за Калама очевидно тоже кто-то посторонний, потому что его веселит раздраженное бурчание самого хитрожопого и злопамятного Мостожога, более того - побесить его ещё кажется отличной идеей. - И что мне делать? Протянуть руку помощи, чтобы ты не взорвался? Предложение вызывает у Бена забавный ступор - одна из изящных бровей недоуменно приподнимается, рот приоткрывается, взгляд мутнеет, выдавая какой-то напряжённый мыслительный процесс. Не часто можно увидеть его таким по-детски беспомощным, и Калам решает дожать. Небрежно накрывает пах широкой ладонью, ласково стискивает его хозяйство и тянет самым идиотски-заботливым голосом: - Сразу бы сказал. Неужели я оставлю тебя в беде? Бен ещё какое-то время тупит, опускает лысую макушку, рассматривая чужую руку между ног, и вид тонкой шеи вызывает у убийцы отклик какого-то хищного, тёмного чувства. Пальцы невольно сжимаются крепче, маг поднимает все такой же непонимающий взгляд, и на какое-то время они застывают в этой нелепой позе, как и положено двум пьяным идиотам. Самое паршивое, решает Калам, как только к нему возвращается способность мыслить - эта дурацкая манера совпадать во всем, понимать друг друга по едва заметным движениям и взглядам. Очень давно, плотно притерлись, и не важно, сколько не виделись - по-прежнему работает, даже слишком хорошо. Внешне почти ничего не меняется, но Калам успевает понять несколько вещей: Бен в самом деле Худ знает когда имел последний секс даже с самим собой, в кожаных штанах под его ладонью стало больше и крепче, они похоже достаточно пьяны, чтобы сделать что-то странное. - И с чего бы мне отказываться? - Тихо выдыхает маг, аккуратно прощупывает серьёзность их намерений, буравит уже осмысленным, требовательным взглядом. Калам медленно сглатывает, и так же ровно, в тон ему, подводит устраивающий обоих итог: - Как себе. Вряд ли есть разница. А то ведь и правда рванешь. Фразы почему-то выходят рваными и кривыми, рука мнет на пробу горячий бугор ещё до того, как убийца договаривает, резкий выдох Бена звучит как-то заполошно и лично. Поспешно маскируя их общее смущение, он находит силы с вызовом оскалиться: - И что, даже не поцелуешь? Калам невольно фыркает, притягивает свободной рукой за напряжённую шею ближе, заглядывает с улыбкой в испуганные и жадные глаза, мягко раскрывает языком чужие прохладные губы. Углубить поцелуй выходит слишком просто - послушен и податлив, никакого отторжения происходящее не вызывает, приятно будоражит ощущение новизны, немного непривычно скользить ладонью по худой, но не такой хрупкой как у девушек, шее, изучать подушечками пальцев жёсткую, сухую линию челюсти. Вот Бена он наверное царапает щетиной, но жалоб пока не слышно. Вообще ничего не слышно, если разобраться. Калам останавливает неторопливый поцелуй, отстраняется, и этот идиот наконец делает несколько шумных, неровных вдохов и выдохов. Подшутить над ним убийца не успевает, потому что по-паучьи тонкие пальцы цепко хватают его воротник и резко тянут назад. Похоже, как целоваться он все-таки вспомнил, но вести Калам не даёт - торопится, напирает бестолково, хочется это исправить. Бен, все ещё голодный, напряжённый до дрожи, подчиняется, позволяет продолжить глубоко, последовательно. Такое уже было - он рвался, Лам удерживал, и обоим не хотелось останавливаться. В этот раз наверное можно вести ладонью вниз по спине, стиснуть и мять тощий бок - кости и жилы - притянуть к себе, чтобы отчётливее прочувствовать эту внутреннюю борьбу. Бен сам двигается ближе, отдавливает ноги коленями, забираясь на него, и длинно стонет в его рот. Совсем крыша от недоеба поехала, мелькает в голове, а зажатая между ними рука пытается решить проблему. В ладони горячо, крепко, много, плотные штаны не скрывают форму, Калам прекрасно чувствует полноценный стояк, который трется об его руку, сжимает, пытаясь помочь, и с опозданием осознает, что стонет и охает не только колдунишка без личной жизни. И нравится происходящее почему-то ему не меньше. Это неожиданно и сбивает с толку, приходится прикусить тонкую губу, чтобы тормознуть, убедиться, что не показалось. Длинные пальцы Бена помогают с проверкой, и вот об этом речи не было, но Калам не возражает, подаётся ближе, мычит в излизанные губы тихо и сыто, потом понимает, что удобно стало не просто так, а потому что деловитые руки распустили шнуровку на штанах. Узкая прохладная ладонь скользит по напряженному животу вниз, крепко сжимает, вырывая низкий, животный стон, и начинает быстро двигаться по всей длине. Жарко, Бен сам на грани, заражает дрожью, голодом, жаждой разрядки, и Калам уже готов кончить на свой живот или в руку лучшего друга, но этот мудак сжимает основание его члена и с довольной ухмылкой снова лезет целоваться. Досадливо и раздражённо рыкнув, он подаётся вперёд и вверх, вынуждает неудобно отклониться, отвечает жёстче, проглатывает его всхлип, стаскивает тесные штаны с худых бёдер одной рукой, второй удерживает, сжимая до синяка ниже рёбер. Точнее пытается удерживать - ладонь Калама сгребает тощий бок удобно и широко, крепкие пальцы давят, управляя его движениями, но, несмотря на узкие кости - они все-таки одного роста, маг далеко не так тщедушен, как может показаться со стороны - жилистый угорь пытается выворачиваться, шипит, кусая нижнюю губу, нетерпеливо толкается пахом в его руку. Похоже, сейчас его особенно выводит обычная неторопливость Лама, который - ну а что такого - продолжая вылизывать его рот, находит на ощупь чужой горячий член, длинный, крепкий, твердый от напряжения, и нет, ощущается он в руке совсем не как свой. Бен неожиданно высоким голосом выстанывает что-то жалобное в его губы, с силой скользит ладонью вверх, стискивает под головкой почти до боли. Вместе с этим сразу возвращаются желание разрядки и ноющая тяжесть в яйцах, обоим нужно совсем немного, Калам начинает движения по гладкой коже - по всей длине, сжимая крепче, привыкая к ощущению ускоряется, и воющий на одной ноте Бен только меняет хватку, не думая расслабляет и напрягает на нем тонкие, цепкие пальцы - этого достаточно, просто ещё несколько секунд пусть не останавливается. Вскрикнув, он замирает, Калам чувствует, как медленно стекает по руке, чувствует, как пульсирует разрядкой чужой член в его ладони, ловит губами рваное дыхание, давится воздухом сам, невольно под него подстраиваясь, балансирует на самом краю удовольствия и нетерпения. Потом Бен мажет по нему осоловелым, тёмным взглядом, и становится кристально ясно, насколько и ему самому срочно нужно. Калам накрывает липкой ладонью его пальцы, тащит вверх-вниз, наклоняется и смотрит в сторону, чтобы не встречаться взглядом. Да, речи не было, но сдержаться не выходит, он сам начал, и дело-то на пару рывков. Наверное, потом он с некоторой неловкостью вспомнит свое шумное дыхание - какого Худа оно стало таким громким, как только затих Бен! Отдельно будет смущать и эта потребность - не самому, этой же - изящной, но совсем не женской ладонью - слишком крупная, уверенная, сильная. Заранее смирившись, он отпускает себя, зажмуривается, прикусив нижнюю губу, но движения его запястья мягко останавливает свободная рука Бена. С трудом удерживая внутри обиженный и какой-то детский всхлип, Калам поднимает на него потрясённый, растерянный взгляд, ищет неизбежный отказ, но его успокаивает довольная, расслабленная улыбка. В глубине всё ещё мутных, темных глаз - вызывающее острую зависть удовлетворение, мокрые губы искусаны, припухли, приоткрываются, но так ничего и не говорят. Калам ждёт, затаив дыхание, старательно пряча голод и отчаяние, надеясь, что хотя бы сейчас, пока размазан удовольствием, он не сможет его прочитать как открытую книгу. Зыбкую надежду рушит понимающая улыбка, но придумать оправдание Калам не успевает - лицо Бена опускается вниз, именно туда, где сейчас горячо и мучительно. Происходящее дальше, очевидно, просто галлюцинация. Длинные пальцы, которые сейчас лезут под его рубашку и задирают её вверх - с натяжкой, но могут принадлежать его другу. В отличии от знакомых тонких губ, которые растягиваются вокруг его члена. Чтобы не запомнить картинку, он поспешно закрывает глаза. Жарко, мокро, чужие ладони давят на грудь, укладывая на спину, и возвращаются стаскивать штаны - Калам помогает, не забывая выстанывать в прикушенную руку. Горячий язык пропадает, выдох обдает прохладой, все еще сидя между его ног маг громыхает, выискивая что-то в палатке, и сладкий, жадный рот возвращается до того, как Лам успевает возмутиться. Полностью взять ему не удается, но и так хорошо, потому что почти до горла, слюна стекает к яйцам холодной дорожкой, а скользкий тонкий палец проталкивается внутрь. Прокомментировать последнее не получается, потому что жаркий рот снова пытается натянуться на всю длину, Калам невольно толкается вверх, Бен давится, а палец внутри натыкается на что-то совершенно неожиданное. Само собой, колдун замечает, как его только что перетряхнуло, и начинается новый этап изощренной пытки: скользко, горячо, прохладно, мягко, странно из-за хозяйничающих в нем тонких пальцев, снова на грани, дрожит уже каждая мышца, но цепкая ладонь на бедре не дает довести до конца. В какой-то момент особенно привлекательной кажется идея надавить на макушку и наконец кончить в наглый, издевающийся рот, но внутри становится пусто, кончик языка напоследок проводит по члену, и Бен отстраняется. Снова обманутый Калам понимает, что гримаса у него теперь уже просто зверская, приподнимается, открывает глаза и немедленно об этом жалеет, выхватывая за пару секунд бредовые, но вполне понятные отрывки: изящная рука с длинными пальцами отводит в сторону его бедро, вторая скользит по снова стоящему колом члену, показавшаяся из кулака темная головка блестит так же, как и побывавшие в нем пальцы, и конечно самое жуткое - Бен Адаэфон Делат ухмыляется коронной сумасшедшей улыбкой, а в горящих глазах пляшут знакомые, пугающие любое разумное существо, а тех, кто этого мудака знает - особенно, бесенята. Калам просто прикрывает глаза и смиряется с тем, что эту картинку изгнать из памяти точно не получится. Узкая ладонь на груди жадно ловит заменившую дыхание спазматическую дрожь, пока он проталкивается внутрь - тесно, много, неправильно, слишком глубоко в нем, а длинный стон Бена звучит как потрясение и раскаяние в том, насколько они сейчас близко. Это уже перебор, как будто мысли смешались, стали общими, и хуже уже все равно не станет, поэтому можно перестать кусать руку и сдерживаться, притянуть за шею ниже, открыть такие же ненормальные как у него глаза и податься навстречу, помогая войти полностью. Заметить как наслаждение перекашивает распухшие губы, быстро стирая кривую ухмылку, почувствовать общую обреченность и яркое удовольствие от того, как предсказуемо слажены их движения, начать задыхаться вместе и как будто насовсем, не удивиться скользнувшей между ними ловкой руке, сжимающей его как раз перед тем, как оба окончательно теряют управление и едва касаются друг друга кончиками дрожащих губ, больше не способных вытолкнуть или принять воздух. Они пачкают друг друга внутри и снаружи, кричат без звуков, стянутые напряжением тела раскручивает общая судорога, пока пальцы оставляют где попало синяки. Когда они, наверное, все-таки умерли, Бен валяется лицом на его груди, все еще сжимая плечо, как будто это какой-то Худов якорь. - И этот человек сегодня назвал сволочью меня, - хрипло выталкивает из пересохшей глотки Калам и чувствует кожей слабый смешок. - Беру свои слова обратно. Лам, ты настоящий друг, и я тебя люблю даже не смотря на то, что ты мерзкий убийца. - И это я тебе тоже ещё припомню, - припечатывает ровно и угрожающе. Бен приподнимает голову, упирается острым подбородком в грудь, щурится с отвратительной довольной ухмылкой: - Даже если расскажу, все равно никто не поверит. - Заднице моей можешь рассказать, - скривившись, рыкает Калам. Маг прячется в трюме от своих прямых обязанностей, найти его оказывается не сложнее, чем свернуть чью-нибудь цеплячью шею, вразумить и выманить из ненадежного убежища предсказуемо не удаётся. У Бена есть перекусить и выпить до конца их путешествия, и он может подвинуться, чтобы между бочками и тюками уселись двое. Калам думает, что это просто тупо и по-детски, и плавно перетекает в сидячее положение, принимая неозвученное предложение. Плечи и колени привычно соприкасаются, они по-прежнему могут обходиться без слов, конечно не вспоминают ту неловкую историю и совсем не хотят проверить, каково будет попробовать наоборот.