***
Им было плевать, что времена настоящей свободы закончились еще в далекие семидесятые, которые ушли, забрав с собой все то, что сейчас с таким трепетом пытаются синтезировать юнцы. Они были молоды и полны духа жить и чувствовать весь мир каждой клеткой своего тела, пока их белые футболки оверсайз ловили собой встречные ветры. Постоянные разъезды по пригородам и встречи с новыми людьми — это то, ради чего длилась их жизнь. Джо играл в городской инди-группе, широко известной в узких кругах. Он закончил университет по самой скучной в мире специальности, о которой ни разу не вспоминал после выпуска, полностью погрузившись в музыку. Бен бросил ради него медицинский колледж, будучи на втором курсе, похоронив престижный диплом дантиста. Он не мыслил жизни и свободы без своего крутого бойфренда. Родители сокрушались, мол, Бенни слишком молод, чтобы понять, что ему нужно от жизни, понять, что Джозеф Маццелло слишком стар для него, что общество не принимает таких легкомысленных поступков. Но им было п л е в а т ь. Выросшие на произведениях битников, они гордились этим чуть ли не до неба. С горящими глазами Харди рассказывал всем попало, что его парень играет в группе, что сам он иногда выступает с ними, томно напевая Лу Рида, что в их стареньком фургоне хранится такая коллекция джазовых пластинок, что другим и не снилось. Бордовый фургон с тут и там облупленной краской — их дом, странствующий по окрестностям американских штатов, развозя парней с концерта на концерт. Поздними вечерами он мог становиться настоящим ночным клубом, притягивая к себе машины других участников группы и местной шпаны. А мог быть уютным шалашом для двоих, где Бен, с разноцветными перьями в светлых немного вьющихся волосах, танцевал бы только для Джо, плавно двигаясь в такт музыке с затертых пластинок, смешивающейся с ночными трелями сверчков и теплым треском костра. Иногда Бен был кокетливо холоден, смотрел на все сквозь опущенные густые ресницы, сложив руки на груди. Но стоило Джо улыбнуться ему своей чуть щербатой улыбкой, собирая в уголках глаз прозрачные морщинки, Харди тут же оттаивал, тянул к нему руки, чтобы окончательно согреться. Джозеф любовно сгребал в охапку беновы плечи и называл того своей лондонской малышкой, когда Харди абсолютно по-английски во всех придорожных забегаловках брал чай с молоком и сливочные бисквиты или, будучи уставшим, язвительно называл всех и все вокруг милашками. Со временем, варясь во всем этом, Бен понимает, что ни за что на свете не променял бы такую жизнь на что-то другое. Слыша, как люди, когда-то окружавшие его, так и норовят вправить ему мозги, парень затыкает их лаконичным "забей", ведь он не обязан ни перед кем оправдываться. Ведь выступления с группой любимого парня, медленные танцы у ночного костра и выкуривание косяка на двоих — это все, чего он хочет. И Харди не жалеет ни о чем, потому что он — лондонская малышка своего крутого бойфренда.***