Слишком жаркая ночь

Недостаток, отсутствие сна негативно сказывается на физическом и психическом здоровье. Бровь это прекрасно знала, но это совершенно не помогало заснуть. Проблемы со сном преследовали её не первый день, и кажется, уже не первую неделю. Она бы решила, что это связано с её работой (действительно в последнее время только и делает, что работает), но причина была куда деликатнее. Если можно так про неё сказать — деликатнее. Причина на самом деле совершенно глупая, и от того лишь вызывающая раздражение. Хотелось бы застрелить эту причину, — да как её застрелишь, если она не материальна. Можно, конечно, застрелить того, кто являлся поводом этой причины — да ведь проблема не исчезнет. Не решит её табельный пистолет, что ты ни делай. Бровь опять поссорилась с Ройшем. И как поссорилась, как ушла громко хлопнув дверью — так они и не разговаривали вот уже недели две. Такое уже и раньше бывало, но вот бессонница одолевала впервые. Это было скверно. Ссора произошла из-за чего-то, о чём Бровь никак не могла вспомнить — пустяк какой-то. И как бывало до этого, Ройш в своей холодной манере возражал, а Бровь в своей отнюдь не рептилоидной манере орала и в итоге ушла, хлопнув дверью. (Хоть бы у него штукатурка от этого ещё раз осыпалась!) Но даже это было не причиной для бессонницы. Ну подумаешь, поругались. Не впервой, бывает. Сама причина была гораздо тяжелее и неприятнее, она была такова, что признать её было страшно. Бровь любила Ройша спустя столько лет, и не сомневалась, что он сам испытывает к ней какие-то свои тёплые Ройшевские чувства (хотя, конечно, вопрос — может ли рептилия испытывать тёплые чувства?). И конечно, Бровь не хотела ссориться с ним так часто и так подолгу не разговаривать. Но тут, наверное, ничего не поделаешь — слишком они разные. Бровь чувствовала, как они отдаляются друг от друга.Закрывая глаза, Бровь могла увидеть, как она протягивает руку к Ройшу (Ройш при этом конечно же стоял совсем рядом) — но никак не может дотянуться. Она могла побежать — но Ройш становился только дальше. Она звала — но, как не сложно догадаться, звука не было слышно. Он всё отдалялся и отдалялся, и невозможно было оказаться рядом с ним. Это и была та причина, по которой вот уже который день не спалось. Бровь открыла глаза, сбросила с себя одеяло и пошла на кухню. — Везде от него проблемы, — недовольно бурчала она, наливая себе воды и закуривая. — То не так, это не этак. А чуть что — так спать не даёт. Сам то небось спит, рептилия проклятая! Когда-то давно Бровь бросала курить, но с её работой это было совершенно невозможно. Да и как не курить, когда творится всякое! Затушив сигарету, Бровь стала пить, жадно, как в последний раз, вначале один стакан, потом ещё один. Но жажда не уходила, лишь болел переполенный водой желудок. Она не знала, чем вызваны эти видения — то ли это действительно жаркие, душащие кошмары, которые снятся и от которых хочется быстрее проснуться, то ли это галлюцинации, вызванные небывалой жарой (даже ночью!), каковая ныне стояла в Бедрограде. То ли они действительно отдаляются друг от друга, и признать это себе Бровь может только в ночи, лёжа в своей постели. Совершенно не хотелось признаваться себе в своей слабости, в своей зависимости от Ройша. Бровь казалось, что если они с Ройшем окончательно отдалятся, убегут друг от друга — то она сама (не Ройш, а именно она, хотя чем леший не шутит, может и он тоже) потеряет какую-то важную часть себя. Как будто Ройш — тот якорь, который не даёт Брови сойти с ума. Бровь из-под крана на кухне быстро ополаскивает лицо холодной водой и возвращается в постель. Она думает, что надо будет завтра купить снотворное. И, наверное, позвонить Ройшу. Извиниться, хотя она не помнит за что (видимо, за штукатурку, которая наверняка отвалилась). Сон всё не идёт, но накопившаяся усталость уже не даёт места тяжёлым мыслям. И постепенно Бровь забывается коротким, тревожным сном в не по-бедроградски жаркую летнюю ночь.