Цена ошибки

1 — Иван, ты чего, как лох? Нормальные пацаны давно при бабках, а ты? Где твой новый «гелик»?       Смех. На дворе осень, а я, накинув на голову капюшон, в тот день курил с друзьями у магазина. Хотя какие они мне друзья? Я может и дебил, но разницу чувствовал. Это я у них на побегушках. А мне даже «копытные» не полагались. Но я очень рассчитывал, что стану им ровней. Они крутые. Денег куча. Я не спрашивал, где они их берут. Но предполагал. Сколько они спускают на девок? А какие у них тачки… — Мне не на что его купить. — Так зарабатывать надо. — А как?       Продолжительный взгляд, снова дружный смех. В тот момент я каким-то звериным чутьем уловил, что они придумали для меня работу. Обрадовался. Значит, не зря с ними связался. 2       Ждать пришлось до зимы. Скользя в кроссовках, отправился в супермаркет за «моётом». Двенадцать тысяч бутылка. А таких надо несколько. Хорошо гуляли. Только повод никто не сообщил, но какая разница? Дорогое бухлишко я люблю.       Виталий Сергеевич — он главный. Не знаю, как его фамилия, да и не интересовался никогда. Но его все знают. Вид у него, кстати, вполне цивилизованный, и не скажешь, что сидел. Это он всеми делами заправляет. Виталию Сергеевичу далеко за сорок, остальные — младше, а мне так и вовсе двадцать один. Я для них, как юнга — «поди, подай, иди вон, не мешай». Но я был уверен, что мне дадут работу. И у меня тоже будет «гелик». Как у всех них. Пусть дадут шанс, уж я себя проявлю. — Ну что, Иван, пришло время расправить крылья, высокопарно выражаясь? — Виталий Сергеевич сидел, развалившись в кресле. Держа в руке пепельницу, щурился на меня. Вроде денег куча, а редко выходит из своей трехкомнатной квартиры, даже гулять в ресторанах не любит. От ментов, что ли, прячется?       Я кивал и улыбался. Выпил немного, но все равно не чувствовал себя уверенно. Только теперь мне стало понятно как-то особенно четко, что Виталий Сергеевич мне больше не друг, хотя никогда им и не был. Он мой шеф. — Пока что ты неопытный, но я вижу в тебе потенциал, — он выпустил струю дыма. Смотрел, не опуская глаз, хитро. — Ведь у тебя есть потенциал? — Конечно! — я закивал как болванчик. Правда, смотреть в лицо Виталию Сергеевичу у меня никогда не выходило. Его взгляд слишком твердый, колючий. Прожигающий. Смотришь на него и чувствуешь себя мышью перед котом. Так и гадаешь — сожрет или нет? — Ты парень смазливый, девкам нравишься. Ведь нравишься?       Очень неожиданный вопрос. Я себя плейбоем никогда не считал. С Маринкой гулял долго, с Дашкой. Я им точно нравлюсь. Но они ведь не все. Но шеф хотел услышать подтверждение своим мыслям. — Наверно… — Губки бантиком, бровки домиком. Как в песенке.       Сомнительная характеристика. Но я вымученно улыбнулся. Молча. — Могу предложить тебе работу. Непыльную. Есть девушка, двадцать шесть лет, сирота, без родни, работает учительницей. В наличии две квартиры внутри Садового кольца. Твоя задача — ее заинтересовать, растопить сердце. Чтобы она тебя у себя поселила. Сделаешь фотокопию ее документов. — А потом? — Еще поживешь с ней месяц, понаблюдаешь. Сделаешь все как по нотам — получишь пять процентов от сделки. На "гелик", конечно, не хватит. Но тоже деньги. — Пять процентов от чего? — От квартир. Их общая стоимость — пятьдесят миллионов. Дорогая малышка, согласись? — Не то слово. 3       Надо было отказаться. Но я не смог. Не то чтобы из жадности… Скорее, побоялся показаться слюнтяем. Да и шанс проявить себя всего раз в жизни выпадает. Не все же мальчиком на побегушках бегать? К тому же, выполнить задание Виталия Сергеевича было несложно, как мне сначала показалось. Что стоит охмурить девчонку, найти документы, переснять? А потом сделать ручкой. Конечно, это попахивало гнильцой, но ради карьеры и новой тачки на какие жертвы не пойдешь.       Девочка мне не понравилась. Рыжеватая, жопастая, волосики реденькие, нос пуговкой, глаза какие-то водянистые. Как подумал, что мне ее еще трахать придется, совсем грустно стало. Зато обдурить проблем не станет. Мы столкнулись в продуктовом магазине. Она была в несуразной меховой шапке, дубленке до колен, зажатая, грустная. Как к такой подкатить? А как-то надо было. — Привет!       Она посмотрела на меня и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, отправилась вглубь магазина, явно не желая знакомиться. Меня это озадачило, но задание есть задание. Я не спускал с нее взгляда, раздумывая, что делать дальше. Из-за огромной шапки ее лица не было видно, но я точно знал, что она покраснела. Откуда? Чуйка.       Она остановилась, потянулась за какой-то банкой, и в этот момент с верхнего стеллажа посыпались консервы. Это был шанс. Я подлетел и начал собирать их, поглядывая, как она стоит, потрясенная, вцепившись в красную корзинку. — Они случайно попадали…       Я поднялся, широко улыбаясь. — Я — Ваня, а как тебя зовут? — Ника. — Какое красивое имя!       Конечно же, я его знал. И ее имя, и фамилию, и биографию, даже некоторые вкусовые предпочтения типа любви к Битлз, классической музыке и торту «Полет». Я собрал консервы, поставил их обратно на полку и, встретив ее благодарный взгляд, понял, что удача на моей стороне.       Из магазина мы шли, непринужденно болтая. Я нес ее пакет с продуктами и слушал рассказы о любви к литературе, музыке и о работе в школе. Кивал. Отвечать было не обязательно. Ника прекрасно могла говорить без участия собеседника. Я проводил ее до квартиры и попросил номер телефона. Девушка засмущалась, но продиктовала, а потом исчезла за дверью, только успел ей в руку пакеты с покупками сунуть.       Я позвонил на следующий вечер, мы болтали, но в основном говорила она, а я, чтобы не заскучать, листал картинки в контактике. Когда она вроде бы выговорилась, пригласил встретиться, сходить куда-нибудь. Кажется, она ждала чего-то подобного, потому что сразу же предложила отправиться на концерт классической музыки. Я попытался настоять на ресторане. В итоге, чтобы никому не было обидно, решили пойти и туда, и туда.       Виталий Сергеевич утверждал, что она девственница, а это значило, что за ней надо было ухаживать, ухаживать красиво.       Мать меня таскала на всевозможные концерты, на которых я демонстративно скучал. Зато приобрел опыт, что немаловажно. В спортивках или джинсах туда не пойдешь, да и дама не оценит. Пришлось заехать в отчий дом за брюками, которые не надевал, наверно, года три. — Ваня, покушаешь?       Мама-мама. Сколько можно в меня пихать этот гороховый суп? — Я на пару минут. 4       Если бы у меня была тачка, я бы довез Нику. Но увы, я даже на сраный «таз» не заработал, поэтому — метро. Она опять была в своей дурацкой шапке.       Пока болтали, спросил про ее страницу в социальных сетях, но оказалось, что она нигде не зарегистрирована. Там же сидят маньяки и извращенцы!       Пока ехали, едва сдерживал хохот. Как она только дожила до своих двадцати шести лет?       В гардеробе я помог снять с нее это тяжеленное пальто, удивляясь только, что человек, имеющий неплохой доход, так паршиво одевается. Она доверчиво улыбнулась, и мне стало как-то совсем смешно. Дурочка же. Старше меня, а дурочка. Виталий Сергеевич сказал, что за нее мама всегда думала. А потом неожиданно померла полтора года назад.       Ника на похоронах не убивалась. — А какой у тебя любимый композитор? — она подошла к зеркалу, поправляя прическу. И я только сейчас заметил, что это не просто какой-то хвостик. Длинные волосы были уложены в красивый пучок, делающий ее профиль каким-то средневековым. Едва подкрашенные губы, рыжеватые волосы, чуть заметные веснушки, бледность… Я подошел со спины и обнял ее за плечи, продолжая разглядывать. Смотрел на отражение в зеркале, изучая ее полукруглые брови, маленький нос. Странная. Она заметила мой взгляд и едва заметно сжалась, щеки покраснели. Смутил. Надо же, а ведь только посмотрел. Я сделал шаг назад, чтобы не прижиматься. — Григ, Чайковский… Пошли в зал?       Я сказал наугад первые попавшиеся фамилии.       Она шла рядом, еще смущенная, накинув на плечи белый вязаный платок. Он очень шел ей. Кружева покрывали ее тонкие плечи. Прическа, платье до колен, даже неуклюжие черные сапоги… Все это гармонировало друг с другом. Странное дело, красавицей она не была, а чего я тогда так ее разглядывал?       Во время концерта она сидела, прикрыв глаза, погрузившись в музыку. Я снова ее изучал. Что-то с ней было не так. Я думал не менее часа, и, наконец, понял, кого или, точнее, что она мне напоминает. Пыльный музейный экспонат. Ей бы в библиотеке работать. А учителя такие даром не нужны. Дети ориентированы на внешний мир, а она живет в книгах и старых фильмах. Что она даст им? Она и себе-то дать ничего не может.       Я с трудом дождался окончания концерта.       В ресторане пришлось слушать про школу. Я начинал понимать, почему она девственница. Такое ни один нормальный человек не выдержит. Хоть бы новости посмотрела, дура. И все-таки в ее лице было что-то удивительное.       Я расплатился за ужин и проводил ее до двери. Джентльмен же. С поцелуями не лез, чтобы не испугать. Только потом понял, что сильно разочаровал ее этим. А ведь на вид — прямо монашка. Оказывается, даже такие бабы хотят трахаться. 5       Пару дней мы переписывались по ватс апу. На третий случилось чудо — она создала страницу вконтакте и кинула мне ссылку, прося добавить ее в друзья. Это оказалось несколько неожиданно. За пятнадцать минут я архивировал половину своих записей, проредил музыку, убрал видео, картинки и скрыл половину друзей.       На ее странице красовался цветочек на авке и цитата из Бродского.       На четвертый день она предложила погулять. Вокруг ее дома. Я явился с белыми розами. Символ чистоты. Мне показалось это уместным. Хотя стоило бы купить ей какое-нибудь приличное пальто. Это же просто невозможно! Вроде симпатичная деваха, а похожа на чучело огородное.       Мы стояли возле подъезда, а потом не спеша прогуливались по дорожкам вдоль дома. Она молчала, а потом неожиданно предложила подняться. Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки, хотя мне показалось, что даже чересчур быстро. Вот что значит отсутствие кавалеров.       Квартира, три комнаты, большая прихожая, коридор, гостиная. А ее родаки не из бедных. Сначала наживали богатство, потом родили игрушку на старости лет, опекали, не давая привыкнуть к жизни, решая за нее… В двадцать умер отец, потом мать. А она так и ходит по этой трехе, не зная куда себя деть. В той же одежде, что накупила ей мамаша. Новую сама покупать не умеет. Хоть знает, как чайник поставить и чай заваривать, за то спасибо. — Раздевайся, — она отложила букет в сторону, сняла пальто, методично повесила в шкаф. Сапоги — на полку. Все четко, аккуратно. Чистюля. Или нервничает? Мне тогда пришла в голову именно эта мысль. И я решил, что хорошо, что нервничает. Значит, нравлюсь. Я разулся, прошел в гостиную. Круглый деревянный стол, тяжелые шторы, шкафы с книгами и посудой.       Мило. Я сидел на диване, разглядывая кованую люстру, когда вошла она. И тут же смутилась. — Ты будешь чай или кофе? — Кофе, без молока и сахара, если можно, — я улыбнулся, симулируя стеснение. Странно, но сегодня ее прическу идеальной назвать было никак нельзя. Волосы из пучка торчали в разные стороны. Могла бы и причесаться, в конце концов. Только мое раздражение было каким-то нарочитым, и я сам это знал. Нравилась мне ее прическа. Казалось, что волосы имеют какой-то медный оттенок.       Она вернулась, держа в руках серебристый поднос с чашками и вазочкой с печеньем. Даже салфеточку постелила. Поставив на журнальный столик, села рядом. Я угадал, что она ждет от меня чего-то. Естественно, чего не ждать. В женских романах ведь как? Рыцарь встает на одно колено и предлагает руку и сердце. Но, может, она и права. Сейчас самое время обозначить отношения. — Ника, мне бы хотелось кое в чем признаться, — я откашлялся, опуская глаза. Якобы волнение мешает говорить. На самом деле — смех, — я таких девушек, как ты, не видел. Ты очень необычная. И знаешь…       В этот момент я взглянул на Нику и встретился с ее водянистыми глазами, очередной раз удивляясь, какие же они прозрачные. Даже жутко. — Я хочу предложить тебе встречаться. Чтобы ты была моей девушкой, а я — твоим парнем.       И вымученно улыбнулся. Фраза далась с трудом. На самом деле, мне еще не приходилось говорить подобные вещи. А вот после перепиха объяснять даме, кто мы друг другу… В этом я преуспел куда больше.       Я ждал какой угодно реакции, но ее ответ оказался, мягко говоря, неожиданным. — Я беременна.       Я не верил своим ушам. Едва не брякнул: «Так мы ж еще не спали». Но, получается, беременная-то не от меня. От кого-то другого… Планы рушились на глазах. Получается, у нее и жених есть? — Поздравляю, — выдавил из себя, глядя в сторону, чувствуя себя полным идиотом. — Не с чем. Я буду рожать одна. — Тебя бросили? — Меня и не подбирали. Просто так вышло. Так что… Не вижу смысла в дальнейших отношениях. Допивай свой кофе и уходи, — в тоне Ники чувствовалось раздражение. — А зачем ты тогда согласилась пойти со мной на концерт, если сейчас выгоняешь? — Потому что я тогда еще не знала. А теперь — знаю. — Может, ты мне все-таки дашь шанс? — Так хочется чужого ребенка воспитывать? — уголки ее губ дрогнули в грустной улыбке.       Конечно же, я не хотел воспитывать ребенка, причем ни своего, ни чужого. Но мне и так не придется. Мое дело — переснять документы, а там уже хоть трава не расти. А сейчас — как-то убедить дурочку в своей неземной любви. — Все это очень неожиданно… Нам надо дать время лучше узнать друг друга. Просто ты такая… Мне было бы жаль с тобой расстаться. — Такая — какая? — Неземная.       Ника вздохнула и взяла в руки чашку с чаем. Кофе она не пила. — Кто отец ребенка? — Мой коллега, учитель физкультуры.       Ничего нельзя придумать банальнее. Кто бы еще ее соблазнил, если дальше работы и магазина она не ходит? Я сделал глоток кофе. — А он знает? — Нет, я не хочу, чтобы он знал, — Ника смотрела в чашку, — я не уверена, что он не на спор со мной переспал.       «Скорее всего», — мелькнуло в голове, но я благоразумно промолчал. — А ты уверена, что хочешь этого ребенка? — Хочу.       Я по опыту знал, что уговаривать женщину на аборт — дело гиблое. Либо останется при своем мнении, но тебя будет ненавидеть до конца своих дней. Либо аборт все-таки сделает, но опять же, ты останешься крайним. Конечно, Нике лучше было бы сделать аборт. Ей еще бомжевать. А с ребенком это сложнее. Я отчего-то был уверен, что на Виталия Сергеевича ее беременность никакого впечатления не произведет. Да и на кого бы произвело, если речь идет о пятидесяти миллионах? Даже я, претендующий на два с половиной, только пожал плечами. — Хватит молчать! — со слезами в голосе вдруг воскликнула Ника и резко поднялась с места. И тут до меня дошло, что она очень волнуется, что в глубине души надеется, что я ее не брошу, при этом заведомо зная, чувствуя, что на самом деле она мне не нужна. Ни в каком виде.       Я поднялся следом и обнял ее. Так себе у нее фигура, конечно: вроде задница большая, а груди почти нет, да и плечики хрупенькие. Но размышлять не было времени, и я коснулся губами ее приоткрытого рта. Она не умела целоваться, тычилась в меня чересчур доверчиво. Дура ж. 6       Я приходил к ней каждый вечер, между тем Виталий Сергеевич торопил события, требуя документы поскорее. Но как, если Ника никогда не оставляла меня в одиночестве? Чтобы начать шарить по полкам, надо быть уверенным, что тебя не застукают. Да и в вопросах близости сильно продвинуться не получалось. Мы целовались, и только. Ну, еще мог потрогать ее за грудь, хотя, какая там грудь, одно название. Мне казалось, что ей вообще не очень приятны мои прикосновения, да и спать с кем-либо она не горит желанием. Может, Ника фригидна? Виталий Сергеевич в моем отношении был прав: девчонкам я всегда нравился, но тут я ходил к ней уже третью неделю, а толку никакого. Правда, надо сказать, что смотрела она на меня грустно и продолжительно. Что ей тогда не хватает? Я же вот он.       Решение пришло, когда Виталий Сергеевич вызвал меня к себе и дал неделю на то, чтобы я нашел документы. Иначе никаких денег. Денег я хотел, да и разочаровывать своего работодателя не планировал.       Придя домой, в четверг вечером, я отключил телефон и решил не заходить на страницы социальных сетей. Посмотрим, как запоет. За это время я сходил на работу, вечером выпил пива с пацанами, встретился с Катькой. И только к воскресенью вышел на связь. Звонок раздался через десять минут. Я довольно улыбнулся. Со слезами в голосе, Ника спрашивала, что со мной, почему я везде недоступен, что происходит. Легенда была наготове: заболел, подскочило давление, лежал, умирал, пока не зашел друг, который вызвал скорую и буквально меня спас. А так и помереть бы мог.       Все это время Ника напряженно молчала. — Я так и думала, что с тобой что-то случилось… Даже живот разболелся… — Прости, я не думал, что ты вообще обо мне вспомнишь. — Как ты мог такое подумать?! Я места себе не находила, — она всхлипывала, — ты сказал маме, что с тобой? — Ты же знаешь, мы в ссоре, — про родителей я ей еще накануне набрехал с три короба. Она вздохнула, кажется, ей и в голову не могло прийти, что я могу врать. — Как ты себя чувствуешь?       В ее голосе была самая настоящая тревога, и это заставило меня улыбнуться. Значит, все идет по плану. — Сейчас лучше, но ты сама понимаешь, это все может повториться в любой момент.       Она замолчала, видимо, о чем-то напряженно думая. И наконец выдавила из себя то, что я так хотел услышать: — Ты можешь пожить у меня. Если тебе станет плохо, я всегда смогу помочь. 7       Я переехал к ней в тот же вечер. Ника поселила меня в соседнюю комнату. Теперь оставалось дождаться завтрашнего дня, когда она отправится на работу, а я останусь предоставленным самому себе.       С утра я смотрел как она, одетая в белую блузку с застегнутыми по самое горло пуговицами и вязаную темно-синюю юбку, стояла возле огромного зеркала и, вытаскивая из сжатых губ шпильки, методично вставляла их в прическу. От нее пахло какой-то особенной утренней свежестью. Я прижался плечом к косяку, любуясь. Почему-то подумалось, что она — настоящая женщина, а вот остальные, они не такие. И все равно я считал, что Ника мне не нравится, не должна нравиться.       Когда она закончила с прической, я подошел и, обняв за талию, поцеловал в губы. Ника ответила нежно, с удовольствием, но тут же отстранилась. — Мне пора, не могу опаздывать. — Понимаю, дети ждут… — Сегодня диктант на первом уроке.       И взяв объемную черную сумку, она направилась в прихожую.       Только захлопнулась входная дверь, я приступил к поискам. Внимательно осмотрев комнаты на предмет скрытых камер, я начал методично проверять ящики и шкафы. Один за другим. Я вытаскивал содержимое полок, перебирал, смотрел, затем клал обратно. В процессе мне попались документы о смерти родителей, ее дневник, несколько тетрадей стихов. Меня это умиляло. Красивые блокноты с рисунками, наклейками, исписанные каллиграфическим почерком, разноцветной пастой. Вензеля, закорючки, сердечки.       Еще мне попалась коробка с вязанием. Стало понятно, что делала Ника вечерами: занималась творчеством, рукоделием, играла на пианино. И для кого ее только такую воспитывали? Зачем?       Документы на обе квартиры я нашел часа через два. В тумбе под телевизором, в белой картонной папке с завязочками. Там же хранились: паспорт, документы об образовании и свидетельство о рождении Ники. Я переснял все и отправил Виталию Сергеевичу. Он похвалил. 8       Следующая неделя выдалась небогатой на события. Ника приходила с работы, мы вместе ужинали, разговаривали, целовались, потом расходились по комнатам. Спать с ней или нет, я не знал. Был в некотором замешательстве. По совести-то лучше было этого не делать, но очень хотелось. Особенно, когда она была одета вот так, как учительница.       И однажды, когда в пятницу вечером она вернулась с работы, я завалил ее на диван в гостиной и начал расстегивать кофточку. Ника, казалось, ждала этого. А я понимал, что сейчас делаю то, за что потом, возможно, мне будет стыдно всю жизнь… Ладно сделаю ее нищей — это всегда можно списать на бизнес, так еще и разобью сердце. Она такого точно не заслужила. Но сопротивляться желанию я не собирался.       У нее была маленькая грудь, по форме похожая на бутоны цветка. Прическа растрепалась, и локоны падали на лицо. Ника совсем не сопротивлялась, затихла, приоткрыв губы. Я стащил с нее плотные черные колготки, а следом и трусики. Они были обычные белые хлопковые и никак не сочетались с ее кружевным лифчиком. Мне это почему-то нравилось. А еще она стеснялась. Я коснулся губами ее горячей груди, потом впился в губы.       С тех пор я ночевал в ее кровати.       Иногда я возвращался мыслями к этому дню но, странное дело, совсем не жалел о содеянном. Я переживал все заново, и снова и снова внутри поднималась приятная волна.       Ника стала чаще улыбаться, ушло напряжение, которое я первое время считал чертой характера. И оказалось, что она может разговаривать не только о школе. И даже слушала меня, хотя я вовсе и не планировал перед ней раскрываться. А тут… Само вышло.       Я рассказывал про то, как бросил институт, как теперь работаю в салоне сотовой связи продавцом. Я не врал. Но, делясь с ней всем этим, мне становилось отчего-то стыдно. Притом, что она меня не осуждала ни за ход мыслей, ни за поступки.       Казалось, я мог рассказать ей любую глупость и быть понятым. Это восхищало, подкупало, хотя здравый смысл говорил о том, что она просто хочет, чтобы я на ней женился. Все-таки тяжело одной подымать ребенка. А я ведусь на обыкновенную женскую хитрость. Но, замечая, как она иногда на меня смотрит, украдкой, продолжительно, я понимал, что дурочка влюбилась. И меня брала досада. Было бы в кого! 9       Я ждал новостей от Виталия Сергеевича каждый день. Уже через пару недель на Нике будет оформлен кредит, который она якобы не выплачивает, под сумасшедшие проценты. Я почему-то был уверен, что когда ей придет повестка в суд, она только сядет и начнет плакать. Человек, за которого всю жизнь думали мама с папой, не способен решать проблемы.       Виталий Сергеевич позвонил через месяц. Вся верхушка банка, где планировалось провести махинации, в один день скрылась за границу, а в офисе происходили обыски.       Не успели.       Я почувствовал облегчение. Однако Виталий Сергеевич дал задание жениться на Нике. Пока она не успела родить. Я не стал уточнять зачем, решив, что он хочет отсудить часть имущества во время бракоразводного процесса. Пусть так.       Я сделал предложение Нике через пару дней. Преподнес колечко с небольшим бриллиантом, подарил цветы. Даже приготовил романтический ужин при свечах. Конечно, она согласилась. Какая девчонка не согласится, особенно в таком положении?       И хотя, сидя за столом, она улыбалась, я видел, что она не особенно рада. Понимала, что я ей одолжение делаю, за которое ей всю жизнь в ножки кланяться. — Я сегодня была на УЗИ, — начала она, — мне сказали, что малыш должен родиться в июле. — Хорошо, — я через силу улыбнулся. Малыш… Детей я отчаянно не хотел. Маленькое орущее существо. Но, я мог признаться себе в одном совершенно честно: мне было плевать, от кого она родит, от меня или учителя физкультуры. Я не хотел никакого ребенка. Ни в июле, ни в каком другом месяце. — Какого пола? — Пока не знают. Это только с двенадцатой недели станет понятно… — Это когда? — Через месяц.       Какое-то время мы ели молча. Все-таки за это время я совсем забыл, что она беременна. А теперь приходилось мириться с этой мыслью.       После ужина Ника отправилась спать, а я пообещал убрать со стола и помыть посуду. Оставшись наедине с собой, я отправил сообщение Виталию Сергеевичу, что мы собираемся пожениться. Он ответил, что надо как можно быстрее. 10       Расписались мы через пару недель. Скромно, без белого платья, без родственников с обеих сторон, без друзей. Не было ни ресторана, ни фотографа. Я надел брюки и рубашку, она — темно-синее платье. Мы пришли в ЗАГС к полудню, нам поставили штампы в паспорте, вот и вся магия.       Я убедил Нику, что нужно экономить деньги — ведь ребенок недешевое удовольствие. Она согласилась, лишь раз робко спросила, не собираюсь ли я знакомить ее со своими родителями? Я ответил уклончиво, что познакомлю, но не сейчас.       О том, что я вступил в брак, никто из моих родственников не знал. И рассказывать об этом я не собирался.       Прошел еще месяц. И я заметил, что жили мы на редкость неплохо. Ее отношение ко мне после ЗАГСа не поменялось. Она также смотрела на меня, с той же легкой полуулыбкой, а ее глаза, прежде водянистые и неприятно прозрачные, теперь стали казаться очень выразительными. Ника очевидно повзрослела. Взгляд и движения стали тверже, будто она поняла, зачем вообще живет на свете. Чего не скажешь обо мне. Я все чаще стал думать о том, что скоро сказка закончится. И наступление весны приумножало мою тревожность.       Каждое утро мы просыпались в одной кровати, я — чуть раньше, за пару минут до будильника. Смотрел на ее разбросанные по подушке волосы. Она спала в длинной, до пят рубашке с длинными рукавами. Мне это нравилось. Такая уютная.       Интересно, как она отреагирует, когда узнает, что ее квартиры ей больше не принадлежат? Я побаивался, что это станет слишком большим стрессом для нее, беременной. А если выкидыш? А еще нам придется расстаться. Если эта схема станет рабочей, то Виталий Сергеевич будет ее использовать и дальше. И лишь одно было непонятно: зачем он настоял на том, чтобы мы расписались?       Ответ пришел к апрелю. Тогда, когда я уже надеялся, что, не найдя способа отжать квартиру через кредиты, Виталий Сергеевич решил бросить эту затею. Ника к тому моменту немного располнела, грудь округлилась, и ей это невероятно шло.       Я встретился с шефом в его квартире. Наедине. Он сообщил, что прежняя схема дала сбой, но от идеи завладеть пятьюдесятью миллионами отказываться глупо: девочка сирота, без родственников, близких, друзей. А значит, претендентов на наследство, кроме меня, не будет. Я не сразу понял, что он имеет в виду. — Ты должен сделать так, чтобы она умерла. Несчастный случай, — Виталий Сергеевич пожал плечами. — Так она ж беременна, — я хлопал глазами как дурачок, не до конца понимая происходящее. — А ты как, хочешь дождаться, чтобы она родила, и делить наследство с ее ребенком?       Мы с Никой уже знали, что УЗИ показало мальчика. — А есть другой выход? — я смотрел на Виталия Сергеевича, впервые не отводя взгляд. — Не придумывай, — он усмехнулся, — варианта два: у нее аллергия на фундук. Ты ей подкидываешь его в еду. Если повезет, у нее случится отек Квинке — она уже попадала один раз в больницу… Но, сам понимаешь, такая аллергическая реакция может наступить, а может и нет.       Стопроцентную гарантию не даст никто. Есть еще способ — рискованный, однако при хорошей подготовке вызовет меньше всего вопросов. — Какой? — я спросил на автомате, все еще не понимая, что мне предлагают убить Нику. Хладнокровно. — Сбросить с девятого этажа. Желательно, ночью. Предложи, например, поговорить, на балконе. И столкни. Все. Это не так сложно, как кажется, — Виталий Сергеевич говорил очень буднично. — Конечно, такая работа стоит дороже, нежели переснять документы. Получишь пять миллионов. — Но я не хочу ее убивать… — прошептал я. — Значит, ее убьет кто-то другой. Как и тебя. Вопросы? — Нет. — У тебя есть трое суток. 11       Я шел домой как на казнь. Я не мог убить. Просто физически. А убить Нику — тем более. Я привык к ней! Как же я ее убью? Мне все нравилось. Нравилось спать с ней, нравилось разговаривать, ужинать, сидя друг напротив друга.       А еще я боялся Виталия Сергеевича. И очень не хотел умирать.       Минут тридцать я стоял у подъезда, куря одну сигарету за другой, пока не замерз. Наконец, поднялся. Я был уверен, что надо все рассказать, как есть. Пусть лучше так. Но, как только я переступил порог квартиры, понял, что просто не могу. Все эти запахи, тепло, она сама в халатике, тапочках. Улыбающаяся. И я тоже улыбнулся, вымученно, через силу. Я не мог говорить ни о чем.       Ужинали мы молча. Ника пыталась завязать разговор, но я все ее слова пропускал мимо ушей. Как будто оглох. Она спрашивала, что со мной происходит, что случилось, а я не мог сформулировать. Ну что я ей скажу? «Ника, Виталий Сергеевич приказал тебя убить в течение трех дней? А вообще, я женился на тебе, чтобы отобрать у тебя две квартиры?». Безумие.       Я не хотел ее терять. Как ей наврать, как исказить упрямые факты? Как предупредить? Я сто раз назвал себя трусом, но это не давало ничего.       Мы легли спать. Она еще раз попыталась со мной поговорить, попыталась соблазнить меня, но я был не в состоянии. И, поцеловав ее, повернулся на другой бок.       На следующий день я тоже не смог с ней поговорить. Впал в ступор. Не видел выхода. Знал, что не убью ее. Хотелось спрыгнуть с девятого этажа самому. Но только как это поможет Нике? Если ее все равно убьют? Как ее спасти, я не знал. Надо было рассказать все, как есть. Я хотел, но, стоило посмотреть в ее глаза, как все слова застывали во рту.       К вечеру я получил сообщение от Виталия Сергеевича: «Даю тебе сутки. Сделаешь все чисто — получишь семь миллионов». Я таращился на это сообщение и наконец ответил: «Сделаю». Я стоял напротив окна на кухне, глядя на загорающиеся фонари. Ника переодевалась в комнате.       «Смотри, чтобы в доме сбоку никого не было. Без свидетелей. А то все насмарку. Так что лучше, чтобы все произошло часа в два-три ночи». «Мы ложимся раньше». «Придумай что-нибудь, позови на балкон под предлогом, что там кто-то зовет на помощь. Тебя учить всему? Как столкнешь, идешь и ложишься спать, якобы проснулся, когда пришла полиция». «Я понял».       Я не стал удалять сообщения. Заскринил, чтобы было с чем идти в полицию, на тот случай, если Виталий Сергеевич удалит. Но сначала — надо было поговорить с Никой. И снова эта нерешительность. Я оставил телефон на подоконнике, решив, что стоит принять душ, а заодно обдумать, что же сказать, и как. В любом случае, придется вызывать полицию. Я прошел мимо Ники, не глядя на нее, скрывшись в ванной, разделся и полез под струи воды. В голове снова и снова билось: «Иди и скажи ей все, как есть. Пусть бросит, пусть тебя даже посадят. Это лучше, чем тот ад, который ты переживаешь изо дня в день. Может, она простит тебя. Женщины часто прощают, даже тогда, когда, казалось бы, это невозможно».       Я выключил воду и начал тщательно вытираться. Тянул время. Сердце бешено стучало. Наконец я оделся и вышел, сразу заметив, что при моем появлении Ника, стоявшая на кухне, вздрогнула и попятилась назад. Сотового на подоконнике не было. Зато ее лицо было необычно бледным, даже зеленоватым. Страшное осознание навалилось на меня. Я ведь и забыл, что говорил ей пароль. — Ника, я сейчас все объясню… — я подходил ближе. Казалось, ее лицо было раскалено. — Отойди, — она прошептала это угрожающе и совсем тихо, — ты копался в моих документах. Свидетельство о рождении лежит всегда внизу. Простила… Думала, ты от любопытства. — Я должен объяснить… — Не подходи!       Но я подошел, чтобы обнять ее и успокоить, и в момент, когда я оказался в нескольких сантиметрах, лицо Ники едва заметно изменилось: губы решительно сжались, а глаза, до этого испуганные, стали какими-то несчастными.       Через секунду я почувствовал горячую боль в боку, от которой схватился за столешницу, чтобы не упасть. Ника пронзительно завизжала и выскочила из кухни, а я неуклюже сполз на пол, держась рукой за торчащий из тела нож. Самооборона…       Из раны текла кровь, почему-то черная. Лампа под потолком медленно гасла.