Der dumme Ivan.

Страх. Вязкое чувство, поглащающее только сильнее изо дня в день. Кому, как не взятому в плен танкисту, знать это?

От истерики Коля был буквально в паре шагов. Его руки мало того что были связаны колючим жгутом, царапающим запястья до самой крови, так ещё и рукав кофты, больше похожей на кусок окровавленной тряпки, был пришит ко второму, тем самым абсолютно не давая шевелиться. И снова он вздыхает, дрожа из-за испытываемой боли во всем теле. Ощущение, что теплая, почти горячая кровь течёт по тонкой коже, словно натянутой на ребра, не из приятных. Из раздумий о том, насколько же повезло его товарищам, погибшим пару лет назад в злосчастном танке. Сейчас лейтенант уже и не вспомнит их имён, названия той деревни, однако, думая о том случае, после которого он навсегда остался хромым, со жгучей ненавистью вспомнает глаза фрица. С плохо скрываемым волнением Ягер рассматривал дело давнего врага, при этом водя указательным пальцем по шрамам на щеке. Длинные и извилистые, напоминающие точь-в-точь ветви плакучей ивы. – Так это твоих рук дело, солдат, - хмурится, но меж тем приподнимает уголки губ в насмешливой улыбке. Тут же его веселье прерывает хлопнувшая дверь, заставившая закинуть папку назад, в пыльный шкаф, забыв до вечера. - Чего ещё? - герр сильно недоволен, что видно по его сложенным на груди рукам и взгляду исподлобья. Зашедший немец опешил, устремив взгляд в пол, чем злит второго ещё больше. – Говори! – Тот русский, он совершенно бесполезен. Сколько бы мы его не секли, он всегда молчит. Клаус только упирается в стол, за которым сидел, локтями, взглядом буквально прожигая подчинённого. Бедный юноша, не зная что ему делать, только вжимал голову в плечи, не поднимая глаз. – Сюда его. Живо, - произносит он. Спокойный, как змея, голос звучит монотонно, а вздрагивает невольно. Словно не веря словам своего командира, парень поднимает голову, с едва ли различимым упреком всматриваясь в его вечно бесчувственные глаза, напоминающие больше кусочки льда - холодные и жгучие. Всё же не выдерживает, и, почти неслышно охает, разворачивается и стрелой вылетает прочь из комнаты. Шатен лишь подпирает голову рукой, просматривая движение стрелок настенных часов. Тик-так, тик-так. Столь надоедливый среди тишины звук течения времени. Минуты бежали так быстро, что Ягер успел задремать, но сон прервал громкий стук в деревянную дверь кабинета. Стоило только русскому пленному погрузиться в сон, чтобы хоть немного, да заглушить боль, как железный замок неприятно щёлкнул. Два немца вошли в его камеру и закрыли за собой дверь - так, на всякий случай. Глаза их устало вспыхнули, а из уст доносилась немецкая речь. Коля лишь поднял голову, совершенно без эмоций уставившись на фрицев. Исполненный пару лет гневом, сейчас он ослаб, и сил бороться за освобождение не было. Смирился с судьбой закончить жизнь в этой холодной, влажной комнатушке. Стены будто давят, а воздуха становится все меньше. Так казалось пленному. Сколько бы не старался бежать - все бесполезно. Шесть попыток, и они впустую. Стоит ли пытаться снова, если в итоге его, как и Василенка, верного друга, сослуживца, товарища, в итоге расстреляют? – Ты идёшь с нами, - холодно, в приказном тоне отчеканил первый, поправляя блондинистые волосы левой рукой. Правая же была перевязана бинтом, видимо, он недавно вернулся с поля боя. – А если не пойду? - на лице, закрытым бородой, покрытым слоем грязи, смешанной с кровью, появилась самодовольная ухмылка. От наглости пленного, который, как они думали, обязан их бояться, фашисты опешили. На их памяти ещё не было столь смелого, после пыток и проведённых лет в заточении, пленного. У второго оказались поразительно яркие рыжие волосы, которые он недовольно растрепал рукою, взглядом сверля русского. – Вы не понимаете, что ли? Не помню я имя, не помню! Дурни немецкие, - фыркнул Ивушкин, вложив в слова всю ненависть. Васильково-голубые глаза полыхнули на миг страхом, но тут же зажглись безмерной злостью. Фашисты тут же начали разговаривать меж собой, часто произнося имена чьи-то. Белокурый тут же встрепенулся, и, оскалившись не по доброму, развернулся быстро, направившись в кабинет к Ягеру, сопровождаемый недовольным бормотанием второго. Потерев запястье ладонью, оставшийся один на один с русским немец переключил свое внимание на него. – Красивый. Но вот чего тебя в живых держат? Ума не приложу, - вздохнул устало, теперь уже глядя в окно, закрытое решёткой, чтобы пленные не сбегали ненароком. Танкист все равно не понял, что же такого сказал нацист, потому прислонился к стене, тут же громко зашипев от боли в рассеченной спине. Зеленоглазый молча глянул на него, и, смутившись того, что позабыл напрочь о безопасности, повернул голову в сторону двери. – Ты говоришь что не помнишь ничего, да? - смотрит куда-то сквозь дверь, сквозь коридоры. Туда, куда стремится душа, там поля и громко поют птицы, журчат ручьи. В ответ получает тихое "нет", вновь вздыхает и, к своему счастью, замечает вовремя подошедших гостей. Клаус быстро зашёл в комнату, гневно сверкая глазами. Он уже устал. Подчинённые не годились совершенно, они не могли ни шагу сделать без его помощи. – Вышли. - Грубо приказывает, не моргая, и тут же поворачивает голову к поежившемуся Коле, слыша за спиною удаляющиеся шаги и хлопок железной двери, продолжил говорить, уже в более мягком, непривычном для " прожившего " уже как три года в лагерях, лейтенанта, - Мне доложили, что ты не хочешь рассказывать своё имя и должность, отказываешься идти ко мне в кабинет. Это так? - всматривается в лицо и замечает слабый, неуверенный кивок, что провоцирует у него довольную улыбку. Николай же молчит и смотрит куда-то в сторону, чуть нахмурившись. Слишком-то добро говорит с ним сам штандартенфюрер, или ему так кажется? Все же решается, поднимает голову и спрашивает, осторожно и издалека: – А вы можете помочь мне что-то вспомнить? - голос невольно вздрагивает и звучит по-детски наивно, однако, глаза всё ещё смотрят с недоверием. – Если ты хочешь, - соглашается немец, не в силах отказать танкисту. Он ведь может быть полезен - на одном танке, да всю его роту разбил, ещё и такие шрамы оставил. Да и немецкий знает неплохо.. - Вставай, - бросает коротко, и, видя искреннее недоумение, отразившееся на лице пленника, скрещивает руки на груди, продолжая на него пялить. Голубоглазый думать долго не может, - каждая секунда на счету, - а потому поднимается, стиснув зубы максимально сильно. Даже это не спасло - тупая боль пронзила простреленное колено, заставив русского согнуться пополам, тихо зашипев. Глаза слезились, да вот не хотелось перед фашистом показывать слабость, потому сразу выпрямился, шумно сглотнув, и повёл плечом, мол, встал. Постаравшись вернуть себе маску безразличия, мужчина направился к двери, и, распахнув её бесцеремонно, вышел в коридор, даже не оглядываясь на хромающего следом Николая. В ответ инвалид лишь брови нахмурил, не сказав ни слова, и рукой схватил его за плечо, тут же повернув к себе лицом. Сказать, что Ягер был ошарашен - ничего не сказать. Неловкое молчание. Вернее, Ива, как звали его друзья и близкие, сделал её неловкой, улыбнувшись Клаусу, свободной рукой указывая на его шрамы на щеке. – Красивые - все же произнёс парень, не снимая с лица невинной улыбки. " Играет. " - Горько усмехнулся про себя штандартенфюрер, невольно приподняв уголки губ. Он сам был не против поиграть, перед тем, как начнёт исполнять план.