Беги настолько быстро, насколько можешь

Она кончает с его именем на губах, выгибая спину. Изображение Иисуса смотрит на него сверху вниз, но Пак не чувствует вины. Все, что он чувствует — это её тело, прижатое к нему. Куинн переплетает их пальцы. Она ничего не говорит, но Пак точно знает: он не тот самый парень, но она хочет, чтобы он им был. Куинн Фабрей всегда получает то, что хочет и в этот самый момент она хочет, чтобы он был хорошим парнем. Поэтому Пак обнимает её, слушая, как успокаивается её дыхание и думает, что он может стать хорошим. Для неё. *** На секунду он думает, что сможет стать хорошим отцом. Если она захочет. Куинн не хочет. Впервые, когда Пак спрашивает её об этом, она смотрит на него, будто боится, будто он загнал её в угол, и она никак не может сбежать. — Ты хочешь оставить его? Его… Что если это мальчик? Что если Финн узнает и… — Не с тобой. Вот и все. *** Он мог бы стать хорошим отцом. Для неё. Даже если Куинн этого и не хочет. Вначале это легко. Пак лишь оплачивает счета. Деньги — это просто. Труднее то, что она не его, но все относительно. День за днем. Пак пьян: — Мой отец ушел, когда я был маленьким. Куинн кивает. Её дыхание пахнет мятой, и он почти целует её, но она выглядит такой хрупкой. Что если он сломает её? — Ты уверена, что не хочешь оставить его? На этот раз она молчит. Куинн выглядит слишком хрупкой, будто вот-вот сломается, но он всегда легко ломал хрупкие вещи. Пак кладет руку на её щеку осторожно-осторожно, будто она вот-вот заплачет. Но Куинн не плачет, и в этот раз она обнимает его. Он может стать хорошим человеком, стать лучше. Для неё. Для них. *** — Ты не позволяешь мне иметь право голоса! — Пак чувствует вкус яда и огня на языке. Воздух пахнет дождем и ощущением того, что что-то произойдет. Куинн разворачивается, чтобы посмотреть ему в глаза: — Возможно потому что я вынашиваю этого ребенка и именно мне решать, что мы будем с этим делать. Она эгоистична, но и он тоже. Как два настолько эгоистичных человека могут воспитать ребенка? Возможно она права. — С ней, — это глупо, но он все равно её поправляет. — Это она, помнишь? Куинн обхватывает живот, будто что-то драгоценное. Кто-то произносит это, но Пак не помнит кто: — Я тебя ненавижу. *** Кто-то произносит это. Пак думает, что скорее всего он: — Я люблю тебя. Куинн смотрит на него, будто он тот самый. Она уже давно не смотрела на него так. Глупо, но их объединяет младенец в розовом одеяле. Он видит Куинн в Бет, но не может найти в ней ничего от себя. Наверное, это к лучшему. С тем же успехом можно забыть, что Ноа Пакерман был отцом этой девочки. Никто не хочет об этом помнить. Наверное, никто и не вспомнит, что Куинн Фабрей была её материю. Никто. Кроме него. *** На этот раз Пак ничего не спрашивает. Она смотрит на него, будто он способен её спасти, но сейчас ему все равно. Где-то в глубине души он уже обижен на неё. — Подпиши бумаги, Пак. Есть ребенок, завернутый в розовое одеяльце, и этот ребенок не его. Есть ребенок, которому он дал имя, но Бет никогда не увидит его лица. По привычке он смотрит на Куинн. Её живот уже пуст, но она все равно обнимает его, будто не в силах смириться с пустотой внутри. Пак подписывает документы и смотрит, как доктора уносят его дочь. Кто-то произносит это. Скорее всего она: — Мне жаль. Куинн утыкается лицом в его грудь, и он плачет, пряча слезы в её волосах. Они глупые, эгоистичные люди. Наверное, они бы не смогли вырастить этого ребенка правильно. Но этого они теперь не узнают.