Тревожно

Не сказать, что она чувствовала себя бездомной. Технически, весь мир был ее домом, а прописка особой роли не играла. То, что она не могла жить по этой самой прописке, не печалило. Но в то же время поиск жилья вызывал тревогу, смутно жрущую изнутри, несмотря на вуаль напускной радости. Она действительно любила перемены и не представляла себя обездвиженной, то есть не имеющей возможности менять себя, место работы, место жительства. Она жила этими циклами, вся лента жизни полнилась ими, тканая. Решения о переменах всегда приходили снаружи в виде обстоятельств, севших крепкой задницей на грудь и мешавших дышать. Так она понимала, что время пришло. Так случилось и в этот раз: обстоятельства были громкими, душными и нечестными. Они возникли на горизонте около четырех месяцев назад, и какой бы мудрой и храброй она ни была - не смогла справиться с ними, наконец-то осознав, что от них можно только уйти. Желательно далеко и насовсем, а то так и жизнь погибнет, задушенная этими обстоятельствами. Было их двое - она и кошка. Она переехала к брату: пожить в белой тишине и накопить денег для съема жилья. Кошка, тоже придушенная обстоятельствами, отправилась на передержку. И вот прошла неделя раздельного проживания. Она нервничала, потому что что привыкла каждый день гладить кошку, говорить с ней, вместе просыпаться и вообще любила больше, чем кого-либо, потому что кошка пришла давным давно и первой принесла в человеческую жизнь тепло. Просыпаться по утрам было тревожно, потому что в гостях, потому что без кошки, потому что третья работа вот-вот начнется. Но сегодня у нее был выходной, так что она смогла выбраться и проведать пушистую любимицу. Кошка была другой: нервной, злой, напуганной. Шипела, укусила, лизнула, снова шипела и кусала. Она принесла немного вкусных консервов и футболку, 'вонючую', (так как футболка была ношеная), чтобы кошке было не так страшно и одиноко. Они долго сидели вместе, она прижимала к себе кошку и плакала, потому что уж очень тревожно было. Быть раздельно, искать новое жилье, идти на третью работу. Уж очень блестящие у кошки были глаза, уж очень подавленной кошка была. И она тоже была подавленной. Вычистила кошачью лежанку, сменила старую 'вонючую' футболку на принесенную, вычесала кошку и пошла на кухню - сменить воду. - Кажется, кошка меня ненавидит, - нервно усмехнулась она сидевшим там людям. Она знала хозяйку приюта и девушку, а вот парень не был ей знаком. Ей посоветовали говорить с кошкой. Она это знала и говорила. И до, и после. Но что толку? Кошке все равно было тревожно. И ей было тревожно тоже. *** - Я сыграю, Вы не против? - дверь открылась, пропуская парня. Вместе с ним протиснулся местный рыжий кот, но хозяйка забрала его и закрыла дверь, оставив в комнате ее, музыканта и кошку. Она вспомнила, что за ее спиной стояло пианино. Неужели кто-то на нем играет? В старых квартирах часто стояли такие инструменты, в основном расстроенные, хранящие чужую память и собирающие пыль. Нет, она не была против. Она сидела спиной к нему, перед открытым вольером, где лежала кошка, нервная и напряженная. Первые несколько нот были прерывистыми, неуверенными. Мелодия разбилась на несколько осколков и затихла. "Все ясно", - с неприятным смешком подумала она. Чайник. Все равно. А потом тишина вдруг растаяла, рассеченная килем новой мелодии, возникшей из ниоткуда. Он не был чайником на самом-то деле. Он хотел играть, он играл и умел делать это. Музыка, уверенная и величественная, наполнила комнату старой квартиры на Большом. И было музыке тесно в четырех стенах, и полилась она в ее бездну. А в бездне было тревожно, так тревожно... Но музыка будто и не заметила тревогу. Она хлынула в глубину неудержимым потоком, достала до дна и стала неумолимо подниматься вверх. Кошка лежала неподвижно, глядя куда-то сквозь время, ее совсем не пугал величественный грохот музыки. Грохот? Мелодия начала истончаться. Нет, как же так? Еще не все... еще не вся бездна наполнилась... И будто услышав немую мольбу сидящей спиной девушки, музыкант заиграл быстрее, сильнее и ярче. Новый поток хлынул внутрь. Она сидела, понимая, что хотела бы посмотреть, как его пальцы могут так быстро бегать по клавишам старого инструмента, кто он вообще такой?! Но не смела. Сознание ухнуло куда-то вглубь и реальность изменилась, вывернувшись наизнанку. Она закрыла глаза, сметенная новым, еще более мощным потоком. И тогда бездна наполнилась до краев, исторгнувшись слезами на сложенные в обманчивую непринужденность руки. Вы только играйте. Вы только не останавливайтесь. Я почти... я почти увидела. Бездна поглотила ее, нырнувшую в заполненную музыкой глубину. Старую любовь, тревогу, страх, напряжение, сдержанность, социальную, ебать ее, маску - все смыло. Остался лишь ливень слез, тропических, теплых, южных слез. И она раскинула руки в глубине, пока плотный поток нот не вытолкнул ее плавным движением на поверхность души, подняв через всю толщу бездны - от самого дна до первого вдоха. А там и музыка стихла. - Вы удивительно играете, - просто ответила она, все еще не смея обернуться, но без стеснения размазывая в руках свой тропический дождь. - Вас растрогала моя игра? - Да. Безумно, - ее голос дрогнул. - Я рад, что Вам понравилось, - он поднялся и подошел к ней сзади, сжав прохладными, чуть влажными ладонями ее плечи на мгновение, а потом молча вышел. Он ушел, а музыка осталась. Позже и она собрала вещи, попрощалась с кошкой, все еще напряженной, но понимающей больше, чем в начале. Музыканта она встретила у дверей, и были они посторонними друг другу людьми. Он что-то обсуждал с хозяйкой и были у него удивительно маленькие руки. Позже, когда она ехала домой, в то место, что было сейчас ее домом, она не смела даже включить музыку, чтобы не потерять ненароком извилистую нить истории, сыгранной музыкантом, прежде чем она впитается в нутро. Прежде, чем она впервые за долгое время напишет об этом. Все будет. Все уже есть. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула воздуха. И его было так много, потому что в легких больше не было тревожно.