На войне

Войну Клаус представлял себе совершенно иначе. И не сказать, чтобы она оказалась проще или не такой страшной. И наоборот, она не была сложнее и страшнее. Это несомненно было чудовище. Просто другое. Первое, что удивило Клауса, — слёзы. Все эти парни, большинство из которых были младше него на десять лет, ревели по ночам, как маленькие дети. Но не Клаус. Наверное, ему было нечего оплакивать. Не свою же жизнь. С тех пор, как умер Бен, он ничего не оплакивал. Страх смерти витал над ними постоянно, из-за этого он переставал быть таким острым, становился чем-то вроде постоянной задней мысли. Иногда кто-то просыпался с криком «Я не хочу умирать!» или «Мама!» Его затыкали, и все продолжали спать. Порой страх становился сильнее — в окопах, под бомбардировщиками. Но в те моменты думаешь не о том, что сейчас умрёшь, а о том, как выжить. В этом, пожалуй, у Клауса было преимущество. Он провёл детство в борьбе с преступностью. Он знал страх смерти как старого приятеля. Пожалуй, сейчас у него было даже меньше шансов склеить ласты. Хотя Бен сказал, что статистически это не так. Но Бен был мёртв и не имел права голоса в данной ситуации. Бытовуха была вторым шоком для Клауса. Не сказать, чтобы он привык к комфорту. Жизнь по впискам и рехабам этому не способствует, знаете ли. Но пицца и еда из китайской доставки не шла ни в какое сравнение с консервированными бобами. А консервированные бобы были главным блюдом военного стола. Это было невыносимо. Их невозможно было есть, от них нестерпимо болели кишки. Первые пара ночей на койках была адом, хотя Клаус вроде бы был привычен спать на полу во всяких обрыгаловках. Койки скрипели, из матрасов сыпались тараканы. У многих солдат были вши. Они бегали по телу и неприятно щекотали в самых неожиданных местах. Война была адом. Клаус понял это в первые же дни. Нет, он, конечно, понимал это и раньше, но отстранённо, не примеряя на себя. А потом ад закончился и начались настоящие испытания. У Клауса началась ломка. Поднялась температура, он крутился на койке волчком, выворачивая и выкручивая все суставы. Пот тёк с него водопадом. Болело всё, начиная от глаз и заканчивая пальцами рук, которые будто бы были сломаны. Дэйв гладил его по лицу и говорил, что это пройдёт. Дэйв был рядом всё время, держал за руку, давал попить водички, когда горло пересыхало. Он понимал, что с Клаусом что-то не так, что он не отсюда, но никогда не спрашивал. Ему было всё равно. — А я думал, на войне полно медсестричек, — сказал Клаус, прижимая руку Дэйва к своему лицу, — которые показывают умирающим солдатам сиськи. — Ты не умираешь. Но когда соберёшься, обязательно покажу тебе своё декольте. Уверен, ты будешь впечатлён. Дэйв был хорошим, Дэйв был весёлым. Он вёлся на все идиотские шутки Клауса и смеялся так искренне. Клаусу казалось, что если Дэйв умрёт, вот тогда война победит. Дэйв в конце концов умер и война победила. Война победила, а Клаус проиграл. — Я могу вколоть ему морфин, — сказал врач с усталыми глазами после осмотра. — Должно стать легче. — Разве это не вызовет привыкания? Врач безразлично пожал плечами. У него пачка парней с оторванными ногами и шрапнелью в брюхе, ему не до одного торчка. Его можно было понять. Дэйв сжал руку Клауса, тело которого взорвалось новым приступом вездесущей боли, вкручивающейся шурупами. Зубы стучали. Руки тряслись так, что не получилось держать стакан с водой. — Давайте немного подождём. Я уверен, что он справится. В Дэйве веры и надежды были за двоих. Время, увы, показало, что зря. Ещё два с половиной дня прошли в агонии, которую однополчане искренне считали предсмертной. А потом Клаус увидел их. Их было около полусотни. Все солдаты, погибшие в этом полку. Бен присвистнул: «Ну ничего себе». Все они были окровавленные, искорёженные, кричащие. Кто-то звал маму, кто-то девушку, некоторые проклинали бога, а кто-то просто орал, как ему больно. Дырки в животе, оторванные конечности, сломанные шеи. Клаус в мгновение ока оказался полностью погребён под чужим горем, чужой болью и чужой кровью. Он стал проводником. Господи, как сильно он хотел закинуться кислотой и больше ничего не чувствовать. — Клаус? — Дэйв вытирал пот с его лба. Жетоны касались его губ. — Что с тобой? Ты что-то видишь? При сильной лихорадке могут быть галлюцинации. Наверное, Дэйв думал, что это они. — Ничего страшного, — усмехнулся Клаус сквозь сжатые зубы. — Черти танцуют макарену. — Что танцуют? — Не обращай внимания, у меня бред. Как бы он хотел, чтобы это был бред. Хоть черти, хоть ангелы, лишь бы не настоящие мальчишки, которые умерли слишком рано, да ещё и такой страшной смертью. — Если тебе что-то понадобится, я буду рядом, — сказал Дэйв и прилёг на соседнюю койку. Клаус не помнил, когда тот в последний раз спал. — Бен? — позвал Клаус, когда Дэйв мерно задышал. — Бен, ты меня слышишь? — Конечно, чувак. Херово выглядишь. — Спасибо, братан. Сделай что-нибудь, умоляю, иначе я вскроюсь. Поговори с ними. Заставь их замолчать. — Ты же знаешь, что я не могу. Но Бен попытался. Подходил к каждому, находил какие-то слова, успокаивал. Некоторые начинали реветь ещё сильнее, другие впадали в ступор. Клаус хотел только одного — никогда не видеть войны. — Они хотят домой, — сказал Бен грустно. — Пусть катятся к себе домой. Что им мешает? — Они привязаны к этому месту. Теперь здесь их дом. — А ты? Почему ты не привязан к какому-то месту? — Клаус впервые об этом подумал. — Потому что я привязан к тебе, — серьёзно сказал Бен. «Потому что мой дом — это ты», — осталось не озвученным.

***

Потом стало чуть лучше, и его выпустили в окоп. Сверху сыпалась земля. Дэйв рядом отстреливался. Клаус резко почувствовал сильную дурноту. Его вырвало. По каске стучало. Клаус чувствовал свой череп — очень странное ощущение. Рядом орал совсем молоденький солдатик. В тот вечер они потеряли человек пять, не больше. Все они выстроились терзать нервы Клауса к тем, что уже были. — Я горжусь тобой, — сказал Дэйв. Лицо его сияло. — Ты самый сильный из всех, кого я когда-либо знал. Победить… такое — нужна исключительная сила. Было в нём что-то такое, что вызывало желание быть лучше, чем ты есть. Клаусу было немного стыдно за то, кем он являлся на самом деле. Он ведь обманывал Дэйва, обманывал его доверие. И рано или поздно… Конечно же, рано. Клаус чувствовал себя уже не так паршиво, он прошёлся немного по лагерю, посмотрел, чем занимаются солдаты в свободное время. Кто-то резался в карты (у Клауса не было денег по понятным причинам), кто-то вдохновлённо рассказывал о своих эротических приключениях (вряд ли они оценили бы похождения Клауса), а вот ещё одна группа… — И-и-и что тут у нас за веселье? — спросил Клаус. Он отлично знал эти симптомы. — Поделитесь? Солдаты переглянулись. — У местных этого дерьма дохрена. Дешевле пива стоит. Клаус вспомнил уроки истории сэра Реджинальда Харгривза. Кажется, он что-то такое слышал. — Героин? Солдат — видимо, главный — сплюнул. — А ты догадливый, я посмотрю. — Чем платить будешь? Клаус усмехнулся и качнул бёдрами. — Натурой возьмёте? Солдаты заржали. — Да хер с тобой, гомик, готовь вены. Зря Дэйв не спал столько ночей и так сильно верил. Очень зря.