Откровения на ночь глядя

      Андрей устало ворочает ключом в чужой двери. Когда-то давно этот ключ оказался у него, и теперь пришло его время послужить для благого дела. Дверь Горшка всегда заперта на два оборота. Это Князь уже хорошо выучил, но открывать самому как-то непривычно и страшно, будто вламываешься в чужую квартиру. Хотя, так оно и есть. Андрей осторожно стягивает грязные ботинки, шаркая о коврик. Громко, чтобы было слышно. В квартире Михи темно, будто вырубило свет. И тихо. Так тихо, что Андрей слышит своё сердце. Которое сводит страшное предчувствие.       Михаил находится на кухне. Он неподвижно сидит, развалившись на диване и глядя на огонь зажженной перед ним свечи. Та неизвестно что делает на столе, но слабого света достаточно, чтобы разглядеть осунувшееся больное и какое-то жуткое лицо друга. Будто у живого мертвеца. Глаза горят нездоровым огнем, и выражение у Горшка почти зверское. Человек с таким лицом убьёт не задумываясь. Куда там его обычным оскалам на сцене. Даже пугающая фанатов щербатая улыбка не так страшна, как эти нахмуренные брови и сжатые губы. Редкие тени и блики вырезают на уставшем лице глубокие линии морщин. На секунду Князю кажется, что перед ним не человек. А что-то другое, некогда бывшее его лучшим другом, а сейчас ставшее настоящим чудовищем. Из их песен.       - Всё-таки припёрся. И кто тебя просил? - Михаил наклоняется ниже, так что чёрная тень, падающая на него, густеет ещё больше. Андрей на секунду останавливается. А действительно, зачем? Разве его приход чем-то поможет? Но потом решительно отметает сомнения. Он обязан помочь. Горшок не здоров. И это заметно. По чуть дрожащим рукам, по слишком широким и чёрным зрачкам глаз, по гневно раздувающимся крыльям носа и неподвижной позе.       - Жена твоя просила. Ольга. Помнишь ещё такую? - Андрей огрызается на злой тон Горшка, но потом резко понимает, так не надо было. Слишком тот взведён, видимо, уже успев что-то с собой сделать. Андрей не хочет даже думать, что. Они уже очень давно вместе, всем коллективом, пробовали всякую дрянь, и Князю бы хотелось забыть это, как страшный сон. Но не выходит. Михаил на секунду сжимает руки и резко подрывается из-за стола. Свечку колеблет. Отступая назад, Князь больно бьётся головой о стену и чувствует, как за воротник куртки хватают крепкие пальцы. Он гораздо сильнее, но Горшок словно сам не свой, будто в него кто-то вселился, и это даёт ему силу. Князь изворачивается и срывает холодные руки с шеи. Наверняка останутся синяки. Шея болит настолько сильно, что он не сдерживается и зло хрипит.       - Чёртов придурок! Придушить меня хочешь? Ну так давай, продолжай, может хоть очнешься, когда я сдохну! - Кажется, Горшка пронимает. Да так, что он падает на пол и обхватывает голову руками, качаясь из стороны в сторону. Из глотки вырывается настоящий вой, будто у побитого пса. Ужасное зрелище. Взрослый разумный человек, рычащий словно дикое животное. У Андрея щемит сердце от осознания, что это человеческое существо - его друг. Что бы Горшок там себе не надумал, все ещё друг. Сползая по стене и наверняка запачкав куртку побелкой, Князь вытаскивает из кармана блок сигарет. Крутит колесико зажигалки и затягивается. Горло першит, но это ничего, жить можно. Миха подползает куда-то рядом, беря вторую сигарету и бессильно откидываясь на стену. Подъём сил уже прошёл, и сейчас он не сильнее ребёнка.       - Пидарас ты хренов, вот ты кто. Самый настоящий пидарас. Ольку свою бросил. Дочку бросил. Нас бросил. Меня бросил, ты посмотри. - Князь всплескивает рукой, словно поражаясь, как у Михаила хватило наглости оставить лучшего друга. Выдохнув сизый дым, он тушит сигарету прямо об пол. И бросает окурок в раковину. Судя по звуку - промахивается. Да и пофиг.       - А они тебя любят. Дочка все звонит мне, спрашивает. А где папа? А когда он приедет? А папа, сволочь такая, возвращаться не собирается. - Укоризненный взгляд достигает своей цели, и Горшок ещё ниже опускает голову. Словно хочет провалиться сквозь землю. Прямо в ад, там ему и место.       - Ну не могу я вернуться, не могу! Не мучай ты меня! - Он судорожно стискивает виски, будто боится, что голова разлетится на куски, так все болит. А потом продолжает немилосердно хрипящим голосом.       - Что я им скажу, если вернусь? Что? Вы простите, что папа вас бросил? Что бухал все это время и дурью травился, а? Это я по-твоему должен сказать? - Последнюю фразу он заканчивает, шипя сквозь выбитые зубы. Андрей закатывает глаза. Как же сложно с этим человеком. Как сложно. Нет, легко никогда не было, но все же, сейчас Горшок просто невыносим.       - Ты должен извиниться перед ними. Перед бабой своей извиниться. Ты знаешь, как она по тебе убивается? Нет, ты этого не знаешь, тебе похер. Тебе на все похер. А ты нам нужен, понимаешь? Всем нам. И Ольге, и Сашке. Ей особенно, она ведь не понимает, почему ты уехал. Ты мне нужен, пойми. Всем тем людям, что тебе "Хой" кричат. А ты так... Так себя гробишь.       - Мне страшно. Мне очень и очень страшно - внезапно выдыхает Горшок. И смотрит безумными глазами.       - Я себя самого боюсь до жути. Мне лечиться надо. Я тебя чуть не придушил, куда мне к ним ехать. Меня сейчас так ломает, будто я под поезд лёг, и он по мне едет, едет... - Мужчина качает головой, словно имитируя тряску плацкартного вагона. Андрею больно на это смотреть. На то, во что превратился этот некогда неплохой человек. Он протягивает осторожно руку, будто Горшок может его укусить. Хотя, хрен его знает, вдруг и укусит. От нарика всего можно ожидать. Он легко треплет друга по плечу, будто пытаясь подбодрить. Отдать часть своей силы этому почти сломанному человеку.       - Мы справимся с этим, обещаю. Только, пожалуйста, дай нам тебе помочь. И все станет, как было. - Но Горшок стряхивает руку и орёт.       - Да ничего, блять, не будет, как было! Ничего! У меня кукуха поехала, ты этого не видишь? Да я человека убить могу и глазом не моргну! Ты это понимаешь?! - Он хлопает по выключателю, и у Андрея сводит глаза от яркого света. На котором ещё сильнее видно, как потрепало друга. Кухня вся грязная, но у Горшка вид ещё грязнее и растрепаннее, будто его долго били и валяли по земле, вывозив в грязи. Волосы слиплись, глаза все красные, с лопнувшими сосудами, а под ними - чёрные угольные круги. Жуткое зрелище.       - Я-я, как в наших песнях, поехавший. Чудовище. Псих, придурок, уебок сумасшедший. Покалечить кого-то могу. Доигрался, блядь, допелся. Всё пел про вурдалаков, вот теперь сам как они. Ааа, блядь! - Михаил резко разворачивается и бьёт кулаком в стену, сдирая костяшки. Князь подрывается и перехватывает его руку, не давая начать вредить себе. Кожа стесана, но крови нет, что уже неплохо. Хотя бы не разбил себе руки. А вот Князю очень хочется взять и разбить Михе морду. Эту чертову болезненную морду, раз уж тот так не дорожит собой. Чтобы не мучил их всех и скорее уже решал, хочет он сдохнуть или жить как нормальный человек.       - Успокойся, придурошный! И сядь! - Удивительно, но тот слушается командный тон и падает на диван. У Михаила глаза грустной собаки. А у Андрея - сорванные нервы и вечная тревога. Они стоят друг друга.       - Все ещё можно вернуть, слышишь? Сделать все, как раньше. Только позволь нам помочь. Не отталкивай нас, мы тебе добра хотим. Ты подумай, как мы жить без тебя будем? Ты ж нам всем как брат. Как член семьи. Наше сердце. А куда мы без сердца? Без сердца никуда. Мы все исправим. Ты все исправишь, слышишь? Все будет хорошо. Я обещаю. - Князь на секунду сам верит в свои слова, так уверенно говорит. Хотя знает, от такого не лечатся. Но ему и не обязательно в это верить. Главное, чтобы Горшок поверил. И тот, кажется, верит. По крайней мере, не смотрит больше безумным взглядом, а глядит вполне осмысленно. И улыбается. Грустно-грустно.       - Спасибо...       Иногда Князю кажется, что Михаил знал, что с ним будет. Был уверен, ничего не изменить, как бы он не старался. И Андрею грустно и больно от этой мысли, как никогда. Но прошлое не вернуть. Он смотрит на чёрный гроб, опускаемый в землю. И тихо шепчет. Хой.