«Мог бы» - отличное слово

В жизни офисного работника нет ничего примечательного. Даже если ты работник самого Министерства. Бумажки, глупые коллеги, слухи, подставы, фальшивые улыбки, - всё это Джону надоело уже на второй день работы. Необходимость горбатиться здесь много часов подряд угнетала даже больше тотальной невозможности выбрать свою судьбу. Впрочем, парень не отчаивался – в конце концов, у него была цель. Ведь ничто не может быть важнее благополучия семьи, верно? Ради самых близких людей можно и потерпеть монотонную работу и глупых людей, верно? Есть судьбы и хуже, намного хуже, и Стейнбек должен быть благодарен уже за то, что добился места в надземном этаже Министерства. *** Несколько месяцев упорного труда – и первое повышение. Небольшое, конечно, но платить должны были больше, а значит, Джон рад. Рада и его мать, которая могла гордиться сыном. Рады и его сестрёнки, и братишка, которые получили ещё немного более-менее спокойного детства. Рад, наверное, и его покойный отец, из-за смерти которого двадцатилетний парнишка и взвалил себе на плечи столь непосильную ношу, как уход за семьёй. А то, что от этой работы хочется то ли выть, то ли вить верёвку, - это не страшно. Все ведь так живут. Почему он должен хоть чем-то отличаться? Подслушивать слишком болтливых коллег было проще простого, и горшки с цветками стали его помощниками – за ними очень удобно прятаться, попутно грея уши. Здесь подстава, тут шантаж, а здесь и вовсе воровство ради босса – всё как у всех, и никому не противно, и все так живут. Правда ведь? **** Ещё несколько месяцев. Они тянутся словно длинная верёвка, на краю которой болтается спокойствие Стейнбека. Новый начальник просто зверь, пусть и платит за незаконные поступки себе во благо очень и очень щедро. Джон закрывает глаза, он не хочет, не может слышать или видеть окружающую действительность. Он сам не понимает, как оказывается у воды. Броситься головой вниз – идея очень и очень привлекательная, на самом деле. Но образы младших, образ матери… Они смотрят на него. Они ждут, что он им поможет. Хотя бы не умереть с голоду. Пожалуйста, Джон. - Пожалуйста, Джон… - ему кажется, или это шепчет вода? Блондин присаживается на корточки, опускает ладонь в воду. Мягкая и приятная, она обволакивает руку, а после – крепко хватается, едва не утягивая незадачливого парня. Вовремя опомнившись и потянув, Стейнбек… Кажется, вытаскивает рыбу. Если бы только рыбы носили длинные тёмные волосы, тёмные плащи, белые рубашки и были невообразимо похожи на заспанного человека. ***** Говард оказался интересным собеседником. Если так можно назвать человека, который только кивает в ответ на большую часть твоих слов. Впрочем, не стоит его обвинять – чуть позже Джон понял, что тот просто пытался понять, на каком языке с ним разговаривают. Внезапный знакомый не отходил далеко от воды, но приходил каждый раз, когда Стейнбека заносило на берег. Парень не знал, кто это (кроме имени и фамилии, но даже архивы не дали никакой о нём информации) или что ему нужно, однако именно это удивительным образом придало ему спокойствия. Блондин часами сидел на берегу, рассказывая своему новому знакомому – нет, другу, точно другу! – обо всём. Как устроено их общество, где он работает, где живёт, что у него есть в семье и так далее. Говард чаще молчал, иногда скрипучим голосом комментировал – и как комментировал! Джону казалось, что у него внутри начинается буря всякий раз, когда Лавкрафт открывает рот. Он точно не был человеком, и не точно необходимо было узнавать, кто же он такой. Он был, он оценивал быт своей, весьма странной, шкалой ценностей. И он был мощным. Ленивым до невозможности, усталым до нереальности… и одновременно чересчур мощным для создания, что могло принадлежать этой земле. Стейнбек полюбил говорить. Не надеясь на ответ, не боясь быть подслушанным, он просто говорил, упиваясь самим осознанием того, что он может это делать. Словно бы попадал в параллельный мир. ****** Лавкрафт никогда не предлагал чего-то, никогда не высказывал волнения или радости. Он просто был, и его существование делало жизнь Стейнбека чуточку лучше. До определённого момента. В этот день Лавкрафт не был спокоен. Он не слушал своего друга, он держался за виски, морщился, как будто от каких-то сигналов. Он впервые дотронулся до Джона сам, крепко схватив за воротник рубашки, впервые посмотрел в его глаза своими – пронзительно-фиолетовыми, мерцающими… нереальными. - Возвращайся ко мне, Джон, - тихо попросил Говард. – Ты поймёшь, что не так. После этого – возвращайся. Тебе нельзя больше появляться в том месте, где ты… ммм… «работаешь». Верь мне. Стейнбек… конечно же, не понял ничего. Разве только что друг не намерен сегодня разговаривать. Кивнув и попрощавшись, блондин поспешил домой. Сегодня ему дали премию, и он с семьёй мог бы… ******** «Мог бы» - отличное слово. Джона подкосило, когда уже на пороге квартиры он ощутил противный запах крови. Их убили. Всех. Стейнбек даже не мог заставить себя посмотреть на то, что от них осталось, издевательски выглядывая из выбитой двери. Не мог заставить себя подняться и выяснить, кто и за что сотворил это с теми, кто был так дорог его сердцу. В ушах зажурчал голос. «Возвращайся ко мне, Джон» - Я понял, Говард… - губы сложились в улыбку – жалкую, неестественную, исковерканную слезами. – Я всё понял. Ценности он оставил «дома». Место, осквернённое кровью, место, куда он больше не вернётся, по-настоящему домом уже не являлось. Впрочем, теперь у него было куда пойти. И было кого угостить доставшимися по случаю сладостями. ******** Объятия Лавкрафта были робкими и неуверенными. Он явно не знал, что делать, но Стейнбек настаивал. Ему хотелось пойти в гости именно вот так. Два тела медленно погружались на дно. Губы Джона сложились в улыбку – куда как более искреннюю. Последнюю.