Она

Так больно дышать, так жмёт изнутри… Сердце, сердце колит, рёбра ноют, как волки скулят, и всё об одном, об одном. Кричат: «Верни!» Не могу, я не знаю где… Голова раскалывается от этих мыслей, но они нападают, нападают! Они ранят, убивают, но я ещё жив. Я бессмертен? Нет, она меня спасает, чувства к ней лечат, но в то же время так режут сердце, как осколок зеркала. Зеркало! Её зеркало! Оно тут… На столике, там осталось всё, её пудреница, даже пуховка на месте, она так приятно пахнет ею… Боль, боль, поганая боль сильным ударом бьёт изнутри, она бунтует, заставляет, и я бы вернул, вернул! Но не знаю где, куда сбежала моя любовь… Это было так давно, месяц, нет, так скоро… Утро, день, вечер, ночь. Утром ушла в типографию ругаться о неоправданной цензуре, я верно поклялся ждать, ждать возвращения временем в сутки, клялся дождаться один; днём пришёл Ленз, чтоб горел он в аду! Он был подвыпивший… Я знал что это не привёт к ничему хорошему, знал! Но впустил, впустил его в дом, в свою душу и позволил вытравить всё, что было во мне и у меня… Он уговаривал выпить с ним, я отказывался, я не мог, я не… Шнапс пах так пряно и сладко, я чувствовал его запах с полуметра, боже, нет! Или да! Я согласился… Мы выпили один стакан, или не его… Чашка, бокал, чёртова тара! В ней был шнапс! Его принёс он. Генрих! Чтоб он сдох! Снова больно, изнутри, колит жмёт, зачем я это вспоминаю?! Шнапс был так сладок, да. Потом как в тумане… Прекрати! Я сойду с ума! Я уже! Почему оно так, почему самые поганые мысли, те, которых ты стыдишься, боишься, а они лезут, лезут! Лезут как тараканы во все щели, выедают всё, что только в твоей башке есть.! Они как алкоголь, курение… Дым сигарет, поганых сигарет, зачем я только начал? Надо, оно помогает, мне легче… Но они так душат изнутри, когда тебе хорошо, когда ты не один, они вынуждают тебя курить, курить, курить, убивать себя. Но в одиночестве так приятно, ты даже не чувствуешь дыма, хорошо… Хорошо… Хорошо было с ней, а сейчас так плохо, я обманываю себя, ищу поводы заглушить боль, но рана сквозная. Ветер так и воет через неё, воет как сердце! Боже, Господь, где же она…? Я поднялся, жаль, только на софе, а не в её глазах… Боль, въедливая боль, она так колит в голове, от чего, алкоголь, воспоминания? Что во мне так болит?! Всё… Нет, только она моя головная боль! Самая сладкая боль в мире; если закрыть глаза и представить её, то мир снова нежно-розовый, как лепесток бутона… Цветы, я дарил цветы, она всегда пахла чем-то сладким и цветочным, сладко… А сейчас горько… И сладко, так спутанно и смешанно; хочу к ней, нет, она меня не примет, я же чёртов мудак, может, уже пора? Туда? Ввысь или вниз? Нет, она не простит, но ей плевать, она не рядом, но я так хочу и не могу. Больно, от этого так больно, но воображение так и кормит меня; я совсем ничего не ем. Её еда была восхитительна, но шнапс! Как же режет изнутри, Генрих, будь ты проклят! Как и я… Мы такие нелюди, чёрт нас возьми, она сущий ангел… Ангел, белый, солнце, да, солнце, я был её солнцем в тот дождливый день, а последующие года — она моим, и по сей день. Тучи, тучи, солнце, солнце, родное, выйди… Выйди из-за горизонта, вернись ко мне, моё солнце… Мой ангел! Моё самое дорогое, моя радость, моё счастье, моё всё… А сейчас ничто, нет, она все, что у меня было и есть, но её нет… Луч, звезда, посланник Бога — Кристен… Так иронично, что у неё день рождение в Рождество, нет, не иронично, всё верно, она именно его дочь, а не тех… Тех… Нет слов в нашем языке, таких же гадких и низких. Да, гадко, гадко мне, сейчас так гадко. Шнапс! Чёрт возьми… Может, чаю? Она любила чай… Нет, хватит! Её любимый чёрный с ягодами… Я самоубийца… Я встал, все такое мелкое и хрупкое вокруг, я помню, как она прибиралась здесь, как я ей помогал, хорошие деньки… Я оглянулся: софа, диван, кресло, столик; Кристен любила это кресло, она так часто спала в нём. Чаю… Кухня, я так и не убрал эту чашку, может, сейчас? Да… Я медленно пошёл, пол приятно и уютно скрипел под ногами, наверное, я потолстел, хотя, на вряд ли, я же страшнее чумы… Чашка, я опустил её под тёплую струю воды, а губка где? Посеял? Вот чёрт, а с ней никогда такого не было. Она такая внимательная, настолько, что поняла все сразу без моих объяснений и молча ушла… Она умная, она такая, такая, что сердце приятно щемит о каждом воспоминании, его так греет, греет что? Кристен… Я медленно промывал чашку, пальцы терлись о фарфор, у чашки такой интересный цвет, он похож на сухой листик цветка. Цветы… Её волосы, боже, какие они длинные и шёлковые, у неё такая длинная чёлка, мне она так нравилась, чёлка смешно вилась, закручиваясь в слабую спираль, а остальные волосы прямые… Так странно. Чашка чистая, даже скрипит от касания, вода, чай. Чайник, надо поставить. Мы так часто пили чай за этим столом, и с Генрихом… Генрих! Шнапс! День! Ночь! Не помню, нет… Но помню её глаза, большие и мокрые. Она плакала, я такой подлец, хочется провалиться под землю… Боль растекается по телу, так скверно, в руках немного тянет, я, может, нет, или да… Отлежал, но тогда не чувствуется вообще, что тогда? Нервы? Нервы… Я их так убиваю, я виноват, пусть… Он тоже, а ему все равно? Чего я хотел, он мертвая душа… Нет, он бездушный, он пустой… А моя так и готова сдохнуть, да, она помрёт… Загублю свою душу сам же, зачем? Не знаю… Будет проще, или, нет, будет ещё труднее, но я не знаю… Чай. Он на верхней полке, душа, она в пятках, что она там забыла? Ей стыдно… Нет, стыдно мне, совесть, спасибо тебе, чувствую себя живым. Но я мёртв, мёртв для неё, для неё я труп, никто, пустое место, и на деле… Кипяток полился в чашку, а зачем? Сначала же заварка… Я подлил самого чая, может крепче? Она не любила такой, но её нет, каждая чашка будто для неё. Надо попить, горячо… Разбавить, но она полная, так забавно и грустно… Моя жизнь была полной, но чаша опрокинулась, я так… Я никак… Нет сил кричать «шнапс»… Для кого это? Именно, я один, тут пусто, чашка, кухня, я, окно, стул, пусто… Шнапс… Он сейчас такой горький, как чай, в нем нет сахара… Сахара нет в доме, я же не пью с ним… Всё горько, мне тошно и тяжело. Внутри так… Невнятно, я не знаю, глупо, душит… Я вдохнул. Прохладно, все хорошо, наверное… Чай все ещё горячий, долго он… Выдох; тепло. Руку греет. Я посмотрел на стену, вечер. Утро, день, вечер… Мне плохо… Я её ждал… Надо остановиться. Но пришёл Генрих… Хочу пропасть. Навсегда. Если бы я не пустил… Навсегда, мы навсегда… Хочу взять клячку и стереть всё: все эти мучения, все слезы, особенно с её лица, она так часто плакала, я уверен. Я не знаю, но тут, в груди, оно чувствуется… Художник собственной судьбы пролил краски и замешал всё в грязь… Ирония, злая ирония. Доброта… Крайности. Может, нет, он горячий, внутри тоже все горячо, горит… Она… Кристен… Нельзя, мне нельзя… Я же только… Так тянет тело, снова, я определённо не здоров. Да, я давно болен. Стеклянный грохот в голове. Отвратительно, но я не могу. Зависим. Как от неё. Господь, нет, не слушай. Шнапс… Как он вовремя впился в голову, у меня есть бутылка, нельзя. Я не знаю. Он мне и так жизнь испортил, куда ещё? Я взял чашку, чай такой пряный, его вкус щекотал язык, я чувствую корицу. Она так бодрит с утра. День. Вечер. Ночь. Я же ждал, я же, да? Не один, Генрих. Что мы с ним натворили? Я почти не помню. Так темно, пусто. Не вспоминай. Это. Так… Может… Нет, трудно внутри, стягивает воедино, душит… Я изменил. Солнце вышло, закат, да? Из окна хорошо его видно, но мне бы лучик другого… И рассвет. Возможно, это фантазии, но вдруг мы встретимся. Я в бреду. Пора уходить прочь. Нет, я не могу… Она книгу напишет, я не увижу её, да, ради книги можно. Она так хорошо пишет. Письма. Зарисовки. Все на столе, я люблю их читать. У неё такой красивый почерк. Чай будто пахнет ею. Хочу перечитать всё. Будет больно. И приятно. Я так не люблю себя, да, ведь я люблю её, она так хороша. Слишком хороша для меня, возможно и правильно, что я один. Нет! Не ври! Я мог измениться для неё, я был на пути, а где я сейчас? Дома… Без неё дом не дом, он как чужой, тут прохладно… А с ней всегда было тепло, даже жарко. Будто температура, знобит, или совесть так холодит тело. Возможно, но так сильно лучше. Сейчас душно. Или душно мне, мне тошно. Похожие слова. Чай приятен. Он порядком лучше той мерзости, лучше… Шнапса… Я не успокоюсь. Сегодня день такой. Пройдёт. Я поставил чашку, она звякнула, смешно. Я пошёл к лестнице. В комнате столик. Я помню. Я спокоен. Да? Или это мне все равно? Нет, я в трепете. Столик, сколько там всего. Ступеньки из дерева тоже скрипят, как и пол, приятно, я как великан. Дверь. Вторая. Надо в спальню. Её место, она любила эту комнату. Тут всегда тихо, вот её уголок. Там всегда светло. Стопки бумаг, я собрал их по всему дому, как они дороги. Но не дороже её. Я зациклен. Я влюблен. Я зависим. Я. Нет. Не я, только она. Она. Она. Она.