Deine Wahl als Gift

Смотреть на него было почти эстетическим удовольствием. Может потому что миловидное, почти женское личико уродовал багровый шрам идущий от левой брови и пересекающий нижнюю губу. А может из-за того что он являл собой олицетворение некой черты самого Мелькора. Тонкие руки ловко провели над пробиркой, едва встряхивая ее, и мутноватая жижа стала прозрачной. Безжалостно, но аккуратно вылил ставший ненужным раствор и бережно снял со стенок осадок, раскладывая сушиться на металлическом лотке. Мелькор в который раз подивился красоте и кажущейся хрупкости этого двадцати-семилетнего парня. Мягкая рыжая прядь выскользнула из тугого хвоста на затылке и упала на скулу, мешая своему обладателю. Он лениво затянулся в последний раз и, выкинув окурок в окно, небрежно спрыгнул с подоконника. Почти звериные шаги, неслышные в вечернем шуме небольшого приморского городка. — Артано… — Вздрогнул, сдул мешающие пушистые волосы с носа и улыбнулся — Чего тебе, чудовище? — Обзывается, кривит губы в усмешке, а потом резко начинает кашлять. Стирает с красиво очерченных бледных губ кровь тонким платком и вновь поднимает нахальный взгляд. — Закончил? — Голос хриплый, низкий от природы, он давно потерял свою изначальную певческую звонкость от постоянного курения. Кивает на блестящий в лучах заходящего солнца лист металла и вновь содрогается в судорогах лихорадки и с отвращением швыряет некогда белоснежную ткань на пол. — Останешься сегодня дома, я отнесу все сам — Обычно он не разговаривает так с ним, в приказном, не терпящем возражений тоне. Да и говорить так с Гортхауром как минимум опасно для здоровья. Никогда не знаешь что выкинет этот псих в следующий момент. Он может просто расхохотаться, а может и молниеносно приставив к виску пистолет медленно, с улыбкой, нажать на курок, довольно наблюдая как взгляд камикадзе перестает быть осмысленным, а по противоположной стене растекается отвратительная жижа мозгов с осколками черепа. Но сегодня он только молча кивает. Возможно потому что спорить с Мелом бесполезно, возможно рядом нет оружия, а может и просто не хватает сил на язвительный ответ. Неожиданное подозрение дергает всю высшую нервную систему холодом. — Покажи руку. Правую. — Скалится в издевательской усмешке. — Перебьешься. Я не твоя собственность чтобы делать все что прикажешь — Прав, прав, как же ужасающе он прав. Артано не принадлежит никому, за свою свободу он готов убивать, что делает постоянно. Сделать вид что смирился с ответом, а затем в мгновение прижаться со спины, заворачивая одну руку и сдергивая рукав с другой. Так и есть. Несколько потемневших пятен на вене. — Ты же сказал что не употребляешь ни ту дурь, что варим мы, ни чью либо ещё! — — Не веришь мне? — Шипит в лицо глядя больными глазами. Не вырывается. Хоть что-то. Еще одна маленькая победа Мелькора над этим строптивым существом. — Не верю. И не стану говорить то, что ты хочешь услышать. Ты такая сволочь, Артано. — — У тебя учусь! — Вырывается, пытается вцепиться в руку необыкновенно длинными клыками и неожиданно замирает в нелепых попытках сдержать внутри болезнь, рвущуюся наружу резким кашлем. — Что сказал Герр Кёниг? Отвечай, сколько тебе осталось?! Ну! — Встряхнуть это непослушное существо, лишь бы ответил. Эру, пусть ничего страшного, очередная лихорадка или простуда. Мозг усиленно сопротивлялся мысли что в этот раз все серьезно, что не может просто так человека мучить невинная простуда уже пол года, что… — Два года в лучшем случае. А то что ты увидел… Это хоть как-то держит меня здесь. Забавно, я всю жизнь нещадно убивал людей, а меня самого сгубила непонятная паршивая болезнь… — В этот раз смех звучит уже не издевательски. Это невроз, он знает что умрет и ничего не сделать. — Но ведь это не приговор, Артано… Можно же что-то сделать? — Выворачивается уже не из захвата, объятий. — Нет, Мел, нельзя. Это конец… — — Этого не может быть… — Они каждый раз вдвоем выпутывались из всего и теперь ему предлагают опустить руки, сдаться. Он не понял как оказалось что сидит на полу прижавшись пылающим лбом к ледяным рукам парня. — Давай ты сходишь в клинику еще раз, может они ошиблись? — — Если тебе так будет легче… — Поддался в этот раз без уговоров и угроз. — Артано, да что ж с тобой твориться?.. — Он лишь головой покачал, улыбаясь так, как не делал этого последние пять лет. Как раз с того момента как образовался этот непонятный, неправильный союз. Тогда этот мальчишка ушёл с ним. Зачем? Не сказал… А Мел не спрашивал. Может надо было хоть немного думать не о том что хочется ему, а о том, кого звал с собой в эту пучину из которой нет хода назад? Раскаяние. Как всегда слишком поздно. А теперь получается… Он мог не сойти с ума. Мог быть бы инженером, общался с друзьями, а не прикрывал спину опального оперного певца в очередной перестрелке, не варил бы наркоту в непонятном городке, где ничего кроме пальм и теплого моря считай нет. Ах ну да, еще кабаки на каждом шагу, куда он периодически сбегает играть на расстроенном пианино или разломанной виолончели. Сколько уже раз Мел находил его в этих оркестрах. Любимец публики, он не отказывал никому в радости прикоснуться к себе. В один раз он держал на коленях пятилетнюю девочку, внимательно слушая перемешанный со слезами рассказ о судьбе тяжелой, а потом, заметив взгляд Мела, подарил ребенку цветок из вазы, стоящей на рояле и попросил уходить оттуда навсегда. Девочка лишь кивнула и убежала, а когда мужчина подошел, карие до желтизны глаза смотрели совершенно с другим выражением, в котором не было и капли того тепла и участия, что он выражал неизвестному ребенку. . — Споешь? Как пел однажды в «Кабаре» — В тот день они сидели в одном из самых приличных баров, в конце концов Мелькор не выдержал фальшивого подвывания девочки обернутой в небольшой кусок блестящей ткани по нелепости названный платьем. Отобрав у нее микрофон и шепнув пару слов оркестру запел на немецком. Артано простил тогда все, любовь к музыке пересилила обиду, но заставить спеть Мелькора еще раз он уже не смог. Мелькор дернулся от непрошенных воспоминаний и поднял безумные, синие глаза, закрытые черненной вуалью отросшей челки. — Почему? Почему ты не сказал мне раньше? Все было можно изменить, изменить… — Мужчина плохо понимал уже, что он говорит. Осознание било по всей душе безжалостно и жестоко. Нельзя, нельзя было звать хрупкого парнишку в клуб, ради того, чтобы развеять скуку. Нельзя было звонить ему на следующий день, только по тому, что он стал личным наркотиком Мелькора за один лишь вечер. Спасением. Лекарством от всепоглощающего одиночества, нещадно дерущего сознание ночами и прячущегося днем в шуме диких и разнузданных сборищ, именуемых собраниями клуба. Рыжий, наглый мальчишка жесткой рукой прогнал его прочь и остался рядом. Навсегда. В шутку клялся в нешуточной верности. Год Мелькор прожил в Бонне. За это время Артано стал его другом, верным и преданным, стал его правой рукой. Злой, жестокий, мятежный мальчишка разругался со всеми: со скандалом ушел из института, порвав все отношения с приходящимися ему родственниками герром Манвэ Сулимо, директором, и Ауле Махалом, который, помимо того, что был зав. кафедрой, так еще и родным дядей Артано. Он сбрасывал все звонки, сидя в кресле напротив Мелькора, в огромной квартире певца и скалился в ответ на все вопросы. А затем Мелькору надоело. Он купил билеты на поезд и позвал Гортхаура. И тот пошел вслед. На кануне отъезда, с Артано встретилась Варда. Жена Сулимо, уважаемого человека, всегда склонная к жалости, не смогла отказать золотым глазам в приюте, и видеть, как гибнет, почти что собственный сын ей было невыносимо. Артано, жестокий, злой, но талантливый и прекрасный Артано обнял ее быстрым, резким движением и запрыгнул на ступеньку отходящего состава, позволяя матери увидеть в клубах дыма и сажи, как на его плечо легла тяжелая, бледная ладонь Бауглира. Варда осталась на перроне. Там же осталось все то, что было жизнью Артано. Красивая внешность, еще без шрама, надежда на хорошую жизнь, знакомые, родственники… И все это умерло в шуме колес отходящего навсегда поезда. Они всегда путешествовали вместе. Мелькор бы не смог остаться один, а Артано не говорил что заставляет его оставаться, впрочем как всегда. А теперь, теперь было поздно спрашивать. Душа мальчишки напрочь пропиталась сажей и мазутом от частых переездов, затхлым воздухом чердаков, которые они снимали, путешествуя по Европе, холодным снегом, вонью рыбы в портах и соленым воздухом океана. Влюбленный в корабли и дирижабли, рыжий дьявол тянул Мелькора все дальше и дальше, пока сам не запутался в своих же сетях. Неизвестно, что сыграло роковой аккорд в этой страшной симфонии зла, толи испарения изготовляемых ими наркотиков, толи дым сигарет самого Мелькора, толи слабое здоровье, не рассчитанное на такое количество потрясений и больных туберкулезом вокруг, толи дым и копоть, вперемешку с плохо сгоревшей нефтью, но Артано неожиданно вдруг словно выцвел, стал кашлять кровью и впадать периодически в горячку. Мелькор не выдержал и недели, они бросили все и уехали в Америку, на теплое побережье. Вначале лихорадка словно разжала свои когти, но затем вцепилась в мальчишку с удвоенной силой. Уже пол года, целых шесть месяцев ни один из них не находит покоя. Багрово-золотые лучи начинающегося заката коснулись подоконника. Резкие выкрики чаек, шум прибоя, голоса местных и туристов, все почти разом вернулось и навалилось на истерзанного душевными муками мужчину. Он резко встал, сгреб со стола готовые упаковки в сумку и резко вышел, глухо бросив на последок: — Жди меня здесь. Прошу… — Последнее слово едва колыхнуло воздух, но Мелькор почувствовал спиной, что Артано кивнул. Он вернулся через два часа. Под самой крышей, в их окнах не горел свет. Это заставило герра Бауглира взлететь на третий этаж в секунду и почти что выбить дверь. Артано лежал на потертом диване и тяжело хрипло дышал. На раскаленный лоб легла прохладная ладонь и воспаленные золотые глаза закрылись. — Спой мне… — Мелькор вздрогнул от этой просьбы, накинул на тонкое тело на диване плед, и сел на грязный пол. Несколько минут он думал, а затем тихо и неуверенно запел старую французскую колыбельную. Болезненный кашель скрутил Артано, выгибая того и заставляя давиться металлической кровью. — Спасибо, Мел… Я не жалею ни о чем… Не говори никому ничего, я не любил ни родителей, ни котят. А ты, мой друг… Я доверяю и и доверяюсь… На тумбе морфий… — Артано обнимал его руку, своими, шептал немного бредово, плохо связывая слова, но точно зная, он умрет сегодня и просил в последний раз, просил того, что требовало от Мелькора всей смелости и всей силы воли. Потянувшись, он нащупал холодный шприц и резко, не давая себе ни секунды раздумий воткнул в руку. Артано уснул минут через пятнадцать, запутав пальцы в буйных кудрях друга, а Мелькор остался сидеть на полу, уткнув голову куда-то в бок рыжего парня. Утро разбудило его веселыми криками и ощущением безраздельного одиночества, которое вновь оплелось вокруг тела и проникло внутрь, мешая дышать, думать… Он вскочил и заметался по крохотной квартирке в бешенстве швыряя вещи и воя раненым зверем, затем оскалился улыбкой Артано и прошипел в холодный утренний воздух: — Нет! Никогда я не отдамся тебе, отвратительное чувство… — Дуло пистолета неприятно холодно касалось виска, а в спину давили острые края дивана. Два дома, в Венеции и Кельне, огромный счет в банке, все это не имеет уже значения. Осталось только… Нажать..... На… Курок.