Сюрприз длиною в год

Врождённая странность и непохожесть ни на кого всегда действует на людей, как красная тряпка на быка. Богдан неосознанно приподнял чуть широкий рукав казённого бордово-красного пиджака и невольно улыбнулся набок фирменной кривой улыбкой, хаотично выцепляя в толпе знакомую темноволосую макушку. Зато врождённая странность и непохожесть ни на кого с раннего детства помогает Лисевскому заметить странности у других, особенно если это важные для него люди, и эта зашкаливающая сверхчувствительность заставляла его нервничать и потеть, вытирая влажные ладони о реквизитные штаны, даже несмотря на комфортные плюс двадцать три в Светлогорске. Илья нашёлся в дальнем углу служебного помещения, служившего кавээнщикам не то репетиционной базой, не то местом обсудить последние внутряковые сплетни. У окна, дыша балтийской прохладой, столпились парни из разных команд, травя грязные анекдоты, но Богдан не обнаружил Белякова там, хоть и отчётливо слышал его смех. И лишь тогда Лисевский окинул мутным взглядом помещение ещё раз и наконец разглядел друга в компании Шуренко — в самый раз подойти и наконец выполнить поручение капитана найти этого засранца, опаздывающего на последнюю перед показом репетицию, и привести его за шкварник сюда, но когда Илья уткнулся носом в пухлую, гладковыбритую щёку, Богдан не смог и сдвинуться с места. Пришлось ограничиться кратким смс «Кэп негодует» и почесать недоумённо затылок, быстрее, чем нужно, отправляясь на выход. *** Неладное почуял Богдан ещё не раз и не два: сначала Беляков всё больше говорил о том, что на шашлыки, традиционно завершающие летний сезон, было бы неплохо позвать кого-нибудь из КВНовской среды, «Дэна, например». Лисевский непонимающе сощурился, мысленно перебирая знакомых Денисов, но их было так много, что Илья только недовольно закатил глаза и цокнул, щёлкая пальцами перед носом у залипшего Богдана. — Шуренко Дениса. Дядь Пашу, блять, — глядя на всё так же невключившийся взгляд друга, Беляков оставил эту глупую затею и коротко вздохнул. — Ну, или ещё кого-нибудь. Затем вышеупомянутый Шуренко стал частым предметом их дружеских бесед: «Дэн» в какой-то момент превратился в издевательски-нежного «Дэнчика», а ещё в речи Белякова то и дело проскальзывали его интонации, его «охламоны» и вскользь брошенные фразы о его ненормальной радости от предстоящего тура на пару с «Борцами» и, главное, «Дорогой». — И ты бы тоже брал быка за рога, Богдан, пока есть возможность, — многозначительно обронил Илья, стреляя глазами и вынуждая Лисевского думать над значением слова «тоже» вместо того, чтобы привычно отмахнуться от постоянных наставлений куда более смелого друга. — Или с Андреем поговорю я. *** Ещё больше подозрений вылилось на голову Богдана, когда Беляков, напросившись вместе с ним на второй полуфинал, не пришёл по ранней договорённости на курилку после игры, а позвонил спустя десять минут и лаконично сообщил, чтобы ехал на квартиру, «а мы с Дэном скоро подтянемся». Не то чтобы Лисевский горел желанием ещё раз отметить своё двадцатипятилетие, но Илья настаивал в своей не терпящей возражения мажорной манере, а теперь сам же и занялся приглашением гостей. Хотя Шуренко Богдан по-дружески любил, не без удовольствия разговаривая с ним на обыденные темы на курилке, и мог даже сердечно обнять на играх, но сегодня интуиция вопила о том, что опять, чёрт возьми, что-то не так. Так оно и было, когда Беляков, изрядно пьяный и выклянчивший у чуть грустного после проигрыша Дениса милицейскую фуражку, орал: «Но судьба мне, мне послала кавалера — необыкновенного милиционера». И Шуренко коротко улыбнулся, не то смеясь, не то закашливаясь себе в ладонь, которая спустя минуту со звонким шлепком опустилась на скрытую свободными шортами ягодицу. Что и говорить: Лисевскому не нужно было становиться экстрасенсом, чтобы понять всё без лишних слов и заметить, как почему-то краснеют собственные щёки. *** Если для Богдана двухнедельный тур стал настоящей пыткой и беспощадной проверкой на прочность, то Илья с каждым днём всё больше и больше сиял, как начищенная монета. Шуренко в автобусе веселил приунывших от долгих, изнурительных поездок коллег по цеху пошлыми анекдотами и рассказами из жизни, Илья громче всех ржал над его шутками и придумывал альтернативные концовки: как лучше приковать нарушителя общественного спокойствия наручниками к кровати и почему именно этот метод будет самым действенным. Лисевский вновь прятал глаза и на все надоедливые вопросы неугомонного друга отвечал привычным и коротким: «Да подставь ты ему уже задницу наконец, ты палишься», игнорируя, впрочем, ответное замечание о том, что сам он, позволяя Кэпу виснуть на себе и спать в автобусе на его плече, палится ещё больше. О том, что всё это Бабич творит с его подачи, Илья, конечно же, благоразумно промолчал. В Кирове наконец Богдан вскользь бросил фразу о том, что с Андреем они впервые проснулись вместе, а Беляков в красках описал Лисевскому то, как грубо и до синяков он впервые трахнулся сегодня. *** Врождённая странность и непохожесть на других всегда выделяла Богдана из толпы, с которой порой ему так хотелось слиться. Но сегодня в глазах Ильи он видел нечто, что видел всегда в конце очередного витка игр в собственных: тогда они с Андреем разъезжались по домам, в разные уголки родной Твери, и у Лисевского не было чёткой уверенности в том, что следующая их встреча состоится скоро. Теперь же такая мрачная обречённость плескалась во взгляде лучшего друга, и Богдан невольно сжимал кулаки, понимая: с Андреем они хотя бы в теории могли увидеться в любой момент. Между Тверью и Армавиром полторы тысячи километров, да ещё тысяча с лишним сомнений и переживаний — чувства, в общем-то, малознакомые неунывающему Илье, но тем они сильнее и тяжелее ему обойдутся. Лисевский ободряюще хлопнул Белякова по плечу и послушно поплёлся за кивком головы увлекающего его за собой капитана, оборачиваясь напоследок назад и успев заметить в резко сереющих глазах друга тень ещё одного неизвестного ему чувства — зависти. *** Богдан не любил говорить по телефону, даже с Андреем предпочитая обмениваться сообщениями, если тот был занят, но сегодня несколько часов посвятил этому неприятному занятию, договариваясь и обсуждая детали. Настя обещала помочь, чем сможет, хоть и дала потом ещё несколько номеров организаторов, с которыми нужно всё обговорить, зато Шуренко долго уговаривать не пришлось — конечно, он прекрасно понимал, зачем всё это нужно, и долго ржал над тем, что, мол, совсем Богдан самую сладкую задницу в мире не жалеет, раз предлагает ему такое. Лисевский привычно улыбнулся набок, смеясь в трубку, но мысленно не соглашаясь, впрочем, с Денисом: он ведь знает задницу и слаще. *** Полноценно вступала в свои права календарная весна, старалась не уступать ей и весна естественная, и фестивалю Верхневолжской лиги-2019 аккомпанировала капель и разливающиеся ручейками лужи. Илья пинал почти растаявший снег чуть зауженным носком щегольского ботинка и довольно смеялся, рассказывая вышедшему покурить Богдану о их первой встрече в его тверской квартире. — В Сочи мы полдня оббегали в поисках фиксирующей верёвки, но фигня, надо было сразу наручники брать, так надёжнее, — чем больше и откровеннее рассказывал Беляков, тем сильнее затягивался Лисевский сигаретой, понимая, правда, что все эти россказни уже не вызывают в нём былого смущения, а всё больше добавляют обычной радости за друга. — Сегодня ещё кое-что попробуем. Кстати, ничего необычного не замечаешь? — Кроме твоей дебильной счастливой рожи, нет, — выдохнул дым Богдан, не отводя флегматичного взгляда от играющих в талой воде бликов закатного солнца. — Идём покажу. Войдя в выданную им как редакторам гримёрку, служившую в обыденной жизни подсобкой ДК «Химволокно», Илья перехватил ладонь Богдана и опустил себе на ягодицы, удерживая за запястье руку, которую Лисевский тут же поспешил оторвать, чуть округляя от неожиданности глаза. — Да ты потрогай, — заржал Илья, чуть вильнув бёдрами и устраивая чужую пятерню у себя аккурат между ягодиц. — Да не собираюсь я твою задницу лапать, блять, — Богдан только успел чуть повысить голос, что для него означало разговаривать как большинство людей, когда пальцы нащупали нечто круглое и наощупь твёрдое, но гибкое и, судя по всему, пластиковое, и щёки вспыхнули с невиданной силой, передавая красноту ушам и даже щетине в верху шеи. — Пиздец, — Лисевского хватило только на эту лаконичную экспрессивную оценку, но Беляков и не думал останавливаться: — Сюрприз для «папочки». Он сказал, что постарается сегодня не оставлять на моей заднице много синяков, если я его чем-нибудь удивлю, правда, думаю, после такого он их оставит ещё больше, — Илья рассмеялся, играя пляшущими похотливыми чёртиками в глазах. — Кстати, если хочешь, могу вам с Андрюхой одолжить этот офигенный агрегат на выходные. — Спасибо, своим обойдёмся, — туманно обронил Богдан, инстинктивно нашаривая в кармане сигареты, и вышел на курилку снова, чувствуя острое желание ещё раз затянуться никотином, оставляя друга гадать, чем же именно «своим» он собирается воспользоваться. *** На правах члена жюри Шуренко втихаря «одолжил» таблички с баллами, с довольным видом разложив их на кровати, и за каждое своё действие Илья получал определённую оценку. На этот раз он заработал целых три пятёрки за страстный, животный секс и одну двойку за излишнюю болтливость (находчивость и богатую фантазию подстебнул даже с виду строгий и консервативный коллега по судейскому столу и капитан команды «Плюшки» — пусть он друг и «свой» человек, но «Это залёт, охламон!»). — А твоему длинному языку мы найдём другое применение, — Богдан сделал вид, что не расслышал сладкую угрозу Шуренко во время прощальной пьянки на четверых, и пересел поближе к заскучавшему Андрею, почти скромно положив руку на его колено. Пусть у них всё далеко не так интересно, зато чувствовать, как всегда вздрагивает Бабич от его прикосновений и подаётся навстречу, будто в первый раз, тепло улыбаясь, ему никогда не надоест. Как и неугомонному Илье не надоест его изобретательный «кавалер-милиционер».