Цепи

(…звяк-звяк…) Дазай ходит бесшумно. Он не помнит, когда учится этому, когда нужные движения въедаются в тело и сливаются с переплетениями мышц. Переместить вес с пятки на носок, если идешь вперёд, а с носка на пятку, если пятишься назад. При прыжке спружинить, наклонить корпус. Руки в карманах пальто — меньше шансов задеть что-то потенциально шумное. Дыхание ровное и спокойное, цепкий взгляд замечает и запоминает всё вокруг. И лёгкость. Сама мысль о том, чтобы красться и напряжённо замирать при каждом шорохе, заставляет брезгливо кривиться. (…звяк- Бродячий пёс. -звяк…) Никому ненужная тень, которая шатается улицами. Но не заурядность, смешанная с толпой. Наоборот. Пусть услышат. Пусть заинтересованно просмотрят. А потом побыстрее отвернуться, как от странной собаки, что разлаялась на всю округу, виляя хвостом. И кто знает, что у неё сейчас на уме. Вроде, безобидная, но ну её. Ещё прицепится. Будет выпрашивать чего-то. Хорошо, что такие не кусают. Такие только и способны, что на брехливую браваду. Пусть ошибутся. А когда лай прекратится, облегчённо вздохнут и даже не посмотрят назад. Зачем? Отстала же. (…клац-клац-клац…) Пусть услышат его. Но не его шаги. (… … … … лязг…) Но главное. Пусть не услышат то, что слышит он сам. (…шурх…) Осаму не помнит, когда учится бесшумно ходить. Потому что он никогда не ходит бесшумно. За ним тянется длинная цепь. И кажется, что ей нет конца. Звенья уходят куда-то далеко, в темноту, за которой, в которой не должно ничего существовать. Но Дазай знает, что конец есть. Он одновременно и под землёй, и высоко в небе, и в нежных холодных руках. Дазай знает, что эти руки похожи на кости без плоти. Но не верит в это. Почти не верит. Тонкий страх щекочет ноздри горьким дымом, который портит сладкий дурман тех моментов, когда он падает в желаемые объятия. И он останавливается за шаг от тьмы. Цепь насмешливо звякает. Осаму рвано вдыхает. Воздух вливается в лёгкие расплавленным железом и застывает сотней ножей и их осколков. От собственной трусости хочется блевать. А кончики пальцев подрагивают от облегчения. Дазай не слышит ничего, кроме лихорадки своего сердца. Но знает, что тьма смеётся. (…ши-ши-ши-ши…) Потерянный щенок на привязи у Смерти. (…звяк-клац… лязг…клац-звяк…) Каждое его движение — металлический неживой отзвук. Каждый шаг — напоминание о слабости. Каждый новый вздох — набившее оскомину «зачем?». Усталость от бесконечной вязко-терпкой темноты. И непонятно, что пахнет кровью сильнее. Его бинты. Или зыбкая чернота. (…клац-клац…клац…клац-клац-клац…) Псы не умеют ходить бесшумно. Они стучат и клацают когтями, чтобы хозяин побыстрее услышал их и нашёл. (…шурх…) Коты ступают без единого звука. (…гр-р-р-р-р-р-р-р-р-р…) (…шурх…) Дазай слышит и оборачивается. Но слишком поздно. Зверь уже за его спиной. Осаму смотрит на него не впервые. Но впервые по-настоящему видит. Пронзительные глаза цвета неогранённого иолита. Белоснежная шерсть — тьма рядом с ней дрожит и осыпается прогоревшим пеплом — со смоляными росчерками. Горячее дыхание, полное жизни и силы. Дазай завороженно тянется к совершенству перед собой. К тому, чем он никогда не был. И не сможет быть. Пальцы с упоением сжимают мягкую шерсть — и она серебряными разводами стекает по рукам. Исчезает, запечатывая на губах не успевший слететь с них благоговейный вздох. Который вот-вот превратится в вой. Дазай подаётся вперёд. Натянуто звякает цепь. И он тонет. В иолитовых глазах. И мягкой светлой улыбке. (…скрип…звяк-звяк…) Новые цепи оплетают заботливо и осторожно. Нежно. Любовно. Они тяжелее и массивнее. Отблёскивают чернённым серебром. Старая надсадно звенит и тянет душу назад с отчаянным лязгом. Обещает холодные объятия. Которые не отпустят. Не оставят одного. Никогда. Дазай не слышит. Он учится дышать чужим дыханием у своих губ. И блаженно стонет от сладкой патоки, что вливается в лёгкие. (…гр-р-р-р…лязг…щёлк-щёлк…) Тигр грызет давнюю цепь. Ревностно выдирает её когтями из рук Смерти, и звенья измученно скрипят, дрожа от негодования. Осаму улыбается. И протягивает руки, позволяя сковать и их. Он думает, что должен бояться. Он чувствует, как холодеет от ужаса. И закрывает глаза. Чтобы шагнуть навстречу. Падать в тепло оказывается легче и проще, чем в темноту. К тому же упасть он не успевает. Его ловят и прижимают к груди. И Дазай слышит, как заходится в лихорадке сердце. И его. И чужое. (…дзынь…) Перегрызенная цепь падает с гулким эхом. Осаму делает ещё один глоток из заботливо поднесённой к губам чаши и облегчённо прикрывает глаза. Ласковая ладонь ерошит ему волосы. Дазай на коленях. Он скован. Блики мягкого света завораживающе скользят по металлу. Осаму не может шевелиться. Его держат цепи. Его нежат тёплые руки. Он не один. (…ах…мм-р-р-р-р…звяк…) Иногда ему интересно, как выглядит душа за иолитовыми глазами. Тоже в цепях? (…шурх…мур…м-р-р-р…шурх…) Иногда ему кажется, что тигр, дремлющий рядом, и есть та самая душа. Которая теперь с ним. (…звяк-звяк…) Дазай весь в цепях. Но Дазай знает. Вместе тигр и бродячий пёс ходят бесшумно. (…шурх…)