Хруст

      — Ламбо, ты не хочешь порисовать? — спрашивает Нана и протягивает ребёнку альбом и карандаши. Надеется, что он прекратит разносить гостиную и успокоится хоть ненадолго. Под глазами у Наны синяки размером с вселенную, на лбу — глубокие морщины. В свои тридцать четыре она чувствует себя на восемьдесят.       — Ламбо-сан нарисует великого себя, — важно кивает он головой и хватает альбом.       Тишина воцаряется весьма относительная: Ламбо шморгает носом, шуршит карандашами, чёркает ими по бумаге, дёргает ногой и что-то бубнит.       Тсуна расползается в кресле, вытягивая ноги, и отстранённо наблюдает за Ламбо. В руках у Ламбо Паркер, на столе перед ним — бумажки, которые он хочет — Тсуна по лицу видит — скомкать с громким хрустом и швырнуть на пол, как неудачные рисунки в детстве.       Образы накладываются друг на друга, осыпаются трухой, расслаиваются, путаются, сплетаются и распадаются. Но никогда не исчезают.       Тсуна смотрит на Ламбо. Ламбо пять, он сидит в гостиной среди разведённого им же бардака и рисует. Хмурится, шморгает носом, дёргает ногой, комкает рисунок, выкидывает. Снова рисует.       — Тсуна, — зовёт Ламбо. Ламбо девятнадцать, он цветные карандаши в руках последний раз держал лет десять назад. — Тсуна, ты меня слышишь?       Тсуна моргает, фокусирует взгляд.       — Я запомнил всё, куда деть бумаги?       Ламбо держит в руках листки, которые нужно скомкать с громким хрустом, сжать в руке, швырнуть в сторону. Сгрести в одну кучу и сжечь на заднем дворе.       — Уничтожь, — Тсуна жмёт плечами.       Ламбо не комкает их в руках, Ламбо вырос, повзрослел, он теперь рассудительный и серьёзный. «Такая же тупая корова, что и раньше» говорит кто-то; Тсуна отмахивается от незнакомого голоса. Ламбо аккуратно запихивает листочки в шредер и нажимает на кнопку. Шредер жужжит и пережёвывает бумагу, а Ламбо — её маленький милый Ламбо — молча ждёт.       «Эй, сестрёнка Тсуна, почему эта штуковина так называется? — спрашивает маленький Ламбо. Он скачет вокруг взрослого себя и тычет пальцем в жужжащий автомат. Шморгает носом. — Это в честь Шреддера, да? Как в мультике, который смотрел Ламбо-сан?»       У маленького Ламбо чёртова базука в волосах и с десяток лимонок вперемешку с виноградными леденцами. Ему интересно всё на свете, он носится везде в своём коровьем костюме, постоянно творит что-то странное и, конечно же, бесит Гокудеру. Ламбо сейчас стоит перед ней в строгом костюме, больше никаких пятен. Разве что одно, на груди. Красное.       — Не ходи один, — просит Тсуна. Её голос усталый и сорванный. Она много кричала. Или это был просто сон? — Пусть с тобой пойдёт… — имена соскальзывают с языка и тают. Брови сходятся на переносице. Кто-то же был, да? Точно был, она помнит. — Кто-нибудь. Не ходи один.       — Хорошо, — Ламбо очень послушный, он точно знает, что в этом кабинете слово Тсуны — закон. Тсуна здесь не «сестрёнка Тсуна», не «раб Ламбо-сана». Тсуна здесь — Вонгола. Он пёс в ошейнике, поводок у неё в руках. Она исполняет все команды. Он следует этому закону до самой смерти.       Он следует этому закону после смерти.       Ламбо послушный, серьёзный и очень взрослый. Ламбо неправильный. Ламбо должен играться с лимонками, шморгать носом и комкать бумагу с громким хрустом.       Как говорил Реборн и миллионы разочарованных людей до него: «хочешь сделать хорошо — сделай сам». Тсуна вертит головой. Её стол пустой, не считая пресс-папье в виде слоника с отколотым хоботом.       — Куда же всё делось? — спрашивает она.       Шредер пережёвывает бумагу и жужжит. Всё никак не заткнётся.       — Ламбо, выключи эту ерунду!       Он сидит на диване и совсем не замечает, как маленький Ламбо корчит ему рожицы и ставит рожки. Тсуна цокает языком (звук тонет в жужжании шредера; «это Шреддер, сестрёнка Тсуна!»), встаёт из-за стола. Застывает на месте, услышав тихий шелест под ногами. Она смотрит вниз и радостно улыбается: весь пол усеян бумажными снежками. На журнальном столике перед Ламбо пачка листов. Тсуна подходит, наступая подошвой туфель на бумагу, слушает хруст (ещё ещё ещё) и берет бумагу в руки.       Шредер жужжит.       — Результаты вскрытия, — читает Тсуна. — Ух ты. Ещё результаты вскрытия. И ещё. Ещё, ещё… их так много!       Она улыбается, радуется, как ребёнок самой желанной игрушке. Семь листов бумаги, семь комочков получится. Ей нравится число семь.       — Это так здорово, Ламбо! Ты не знаешь, кто эти люди?       Ламбо молчит.       — Впрочем, какая разница, если это просто бумажки? — Тсуна спрашивает и улыбается. Кивает. — Тем более эти люди всё равно мертвы. Какая уже разница, верно я говорю?       Она садится за свой стол и раскладывает перед собой листы бумаги. Пальцы дрожат (хруст). Бумага ровная, без единого сгиба. Идеально (хруст). Шредер жужжит, Ламбо толкает взрослого себя (хруст). У взрослого Ламбо пятно на рубашке красное (щёлк).       Не то. Тсуна трясёт лохматой головой. Этот Ламбо неправильный и пятна у него неправильные. Вот бумага правильная, она комкается с хрустом.       (Хруст хруст хруст).       Тсуна комкает в руках Гокудеру Хаято. Тсуна комкает Сасагаву Рёхея. Тсуна с наслаждением мнёт в руках Ямамото Такеши. С хрустом сжимаются Рокудо Мукуро и Хибари Кёя.       — Ламбо Бовино? Ламбо, это ты? — Тсуна поднимает голову. Маленький Ламбо вскарабкивается ей на колени и жмётся к животу.       — Нет, сестрёнка Тсуна, Ламбо-сан не там, — он машет головой и шморгает носом. Раскачивает ножкой в своём телячьем костюме. — Ламбо-сан здесь, с тобой. Сестрёнка Тсуна такая глупая.       Тсуна смеётся.       — Ты прав, Ламбо.       Ламбо Бовино сминается пополам и исчезает в бумажном комке.       Остаётся последний лист. Тсуна читает: «Савада Тсунаёши».       — Осталась только ты, сестрёнка Тсуна.       Шредер жужжит, лезвия жуют воздух.       Ламбо дёргает ногой, шморгает носом и улыбается. Подталкивает лист поближе к ней. Ладонь с широко растопыренными пальцами ложится поверх бумаги, закрывая собой корявые буквы, и сжимается в кулак.       В кабинете висит гробовая тишина. Тсуна не слышит своего дыхания.       Хруст.