Одно целое.

Он злился. Она чувствовала это по тому, как сильно он сжимал в руках руль автомобиля. Она замечала, как автомобиль медленно, но уверенно набирает скорость. Она бы могла его остановить, но у нее не хватало смелости. Кэтрин понимала, что она виновата. Очень сильно. Ей не стоило так говорить о нем, за его же спиной. Она рано или поздно догадывалась, что ее слова дойдут до него, что он будет злиться. Но у нее не хватало смелости сказать ему это в лицо. Просто не хватало. Она боялась, что не воспримет ее слова всерьез или же наоборот будет сильно злиться. Собственно, а сейчас что он делает? Доминик не злится. Он всего лишь обижен. Обижен до дрожи в руках, до сильной головной боли, до неприятного покалывания в груди. Сильно хочется закурить. Но он сидит и сдерживается, вспоминая, как она переносит запах никотина. Руки уже начинают чесаться от желания вытянуть из кармана брюк пачку Мальборо и сделать затяжку. Но он не мог себе позволить такой роскоши. Он был все еще обижен. Она может принять это за злость, но, к сожалению, это не так. Доминик, как маленький мальчишка, был обижен. Он не ожидал от нее такого подвоха. Хотелось накричать на нее, отчитать как собственное дитя. Ключевое слово — «хотелось». Но обида засела настолько глубоко, что молчание — это принципиальная позиция Шервуда. Кэтрин пользовалась тем, что уже было темно. Она немного повернулась в сторону Доминика, и в открытую рассматривала его. Замечала каждое изменение на его лице. Она уже давно осознала свою вину, но не знала, как начать. Не знала, как сделать так, чтобы Доминик не разозлился еще больше. Время в этот момент будто бы остановилось. Эти жалкие десять минут поездки казались для Кэтрин целым часом. Она рассматривала то Доминика, то спидометр, то старалась рассмотреть ночной пейзаж (но разве в такую темень что-то было видно?). МакНамара сделала медленный, но глубокий вдох, как бы невзначай привлекая к себе внимание, и чуть приоткрыла губы, собираясь с мыслями и решаясь на такой отважный шаг. Она медленно посчитала в мыслях до трех и тихо-тихо произнесла: — Дом… — ей было стыдно. Она хотела как можно быстрее извиниться за свои слова и жить так, будто этого не было. Но Кэтрин даже представить не могла, что будет через секунду, минуту или же час. Она боялась неизвестности. — Мы одно целое, Кэтрин. Мы, блядь, одно гребаное целое! — девушка вздрогнула, замечая, как Доминик сильнее сжал руль в руках, а его голос к концу фразы становился жестким. — Я понимаю… — она пытается оправдаться. Осторожно, боясь спугнуть, она тянет руку к нему и аккуратно кладет ее на плечо. Ее пальцы мягко впиваются в его тело, начиная медленно и осторожно массировать плечо. Она всегда знала, что это сможет его успокоить. — Да в том то и дело, что ты нихрена не понимаешь! — зло процедил мужчина, дернув плечом, выражая тем самым протест. — Я доверял тебе и доверяю по сей день! Я делаю это не для того, что ты, в конечном итоге, опускала меня за моей же спиной! Это предательство, Кэтрин. Я не ожидал от тебя такого, — к концу речи из его голоса пропала злость, осталась лишь грусть. Он немного выговорился и начинал потихоньку остывать, — я не ожидал, что ты способна на такое. — Я понимаю, ты разочарован во мне, но послушай меня, пожалуйста. — Тихо ответила Кэтрин, спустив руку с его плеча к предплечью. Она последний раз собралась с мыслями и, подготовившись к худшему, продолжила. — Я виновата, я знаю. Я не должна была так поступать, я знаю. Я, правда, не знаю, что на меня нашло. Я понятие не имею, что мне теперь с этим сделать. Мне стыдно. Мне искренне стыдно за свои слова и за этот грязный и подлый поступок. Если ты сможешь, то, пожалуйста, прости меня. — Кэтрин потянулась рукой к его руке, находящейся на коробке передач, но потом резко отдернула руку, положив ее к себе на колено. Казалось, что эти секунды длились вечно. Она внимательно смотрела на него, будто бы изучая. Как будто это поможет ей определить его последующие действия. Доминик Шервуд — самая непредсказуемая персона, которую ей приходилось встречать. Сейчас он может делать одно, но в следующую секунду совершенно другое. Она понимала его гнев и его негодование. Она бы делала на его место тоже самое. Но сейчас девушке больше всего на свете хотелось, чтобы это прекратилось. Ее нервы были на пределе, она уже чувствовала, как в глазах начали собираться слезы. Ей хотелось плакать из-за собственной глупости, но сейчас нужно немного потерпеть. Нужно узнать, что же он скажет. И скажет ли он вообще что-нибудь… Будто прочитав ее мысли, Доминик резко дернулся, грубо схватив девушку за руку и положив ее руку на коробку передач, тут же накрывая ее ладонь своей и переключая скорость. — Запомни, Кэтрин. Сейчас мы с тобой одно целое. Мы неделимы, мы должны держаться друг за друга и быть готовыми в любую секунду порвать друг за друга в клочья. Ты моя ответственность, а я — твоя. Пока так. Сейчас этот сериал закончится, и иди на все четыре стороны, поливай меня дерьмом и делай прочую фигню, которую посчитаешь нужным. Но сейчас ты не имеешь права это делать. Я за это время ни разу не опустился до такого, потому что я уважаю тебя. Наши взаимоотношения не будут строиться как надо, если ты не будешь уважать меня, как я уважаю тебя. Это простые закономерности, которые ты уже в свои годы должна понимать. Но я не могу доверять тебе после того, как ты поступила по отношению ко мне, но должен. Мы должны быть терпеливее к друг другу, иначе у нас ничего не получится. Ты меня поняла? Доминик шумно выдохнул. На душе стало немного спокойнее от осознания, что он, наконец-таки, высказался. Понимал, что это может быть грубо, но тем не менее, осознавал, что по-другому Кэтрин не поймет этого. Она повернула голову, позволив себе посмотреть на нее в течении нескольких секунд, увидеть ее кивок и посмотреть обратно на дорогу. Железная хватка на ее руке ослабла, теперь лишь палец его руки медленно поглаживал ее ладонь.