Let It Burn

"Is your world just a broken promise? Is your love just a drop of rain? Will we all just burn our fire, Are you still there?"

— Сегодня столкнулся с вашим дядей. Мне кажется, мое пребывание здесь настолько действует ему на нервы, что скоро он совсем замучает бедных учеников. Лань Юань уже дважды переписывал одно и то же, потому что допустил ошибку в одном слове. Конечно, допустил, если их заставляют писать вверх ногами! Предполагалось, что это моя очередная шутка, кто же знал, что он правда начнет применять это на практике? Лань Чжань говорит, что это успокаивает разум и что он сам так делал. А вы пробовали? Хотя, конечно, наверное, пробовали и ошибки в словах не делали. Лань Чжань вот делал. В одном точно — сам видел пометки Лань Цижэня в его рукописях. Вот жалко ему было разок сделать вид, что не заметил, это же его лучший ученик? Снаружи слышатся какая-то возня, шуршание одежд и шелест. В небольшую щель под дверью проскальзывает исписанный аккуратными иероглифами: черта к черте, лист, чуть скрутившийся с краев от времени. Он по инерции едет по деревянному полу, прежде чем застыть светлым пятном посреди залитой тенью комнаты. — Это давно было, в тот год, когда я еще здесь учился. Какая у Лань Чжаня выдержка — я так много и часто выводил его из себя, что это удивительно, что он сделал ошибку только в одном слове. Пусть пока эти рукописи побудут у вас, а то он накануне пытался их у меня отобрать. Хотя было бы отчего смущаться, я в те годы и не такие ошибки делал. Но слово простое, так что это даже забавно. Эта фраза заканчивается тихим смешком, а потом — едва слышным вздохом, который очень быстро обрывается, словно говоривший вовремя спохватился. Окно в комнате круглое, не очень большое, выходит на склон некрутого холма, который весь усеян синей цветущей горечавкой. Уже вечереет, а потому кусочек неба, заметный с места у стены, окрашен медной рыжиной. — Лань Сичэнь, вы любите кроликов? — продолжает голос снаружи, где, наверное, долгожданная вечерняя прохлада растекается в воздухе и сладковато пахнет цветами. — Тут как раз приблудился один. Ух, тяжелый. Или это она? Точно, это самочка. Толстенькая такая, ты чего какая пухлая? Похоже, Лань Чжань тебя очень любит и много кормит. Нужно сказать ему, чтобы был поосторожнее. Эй-эй, я пошутил, не жуй мои волосы! Лань Сичэнь медленно переводит взгляд от окна, к которому очень сложно подобраться с внешних стен дома — оно и высоковато, и пробираться придется по камням, нагроможденным друг на друга. Да никто и не пытается, все-таки это дом уединения. Он смотрит на запертую дверь, потом прикрывает глаза, крепче сцепляя пальцы, сомкнутые в замок. Так почему-то легче. Кажется, что себя держишь в этих стиснутых ладонях и сжатых пальцах — так сильно, что белеют костяшки. Лань Ванцзи сегодня не придет. Дядя попросил его сопровождать учеников на ночную охоту, так что они, наверное, уже на полпути вниз мимо Стены Послушания. Но побыть в полном одиночестве и желанной тишине не получается все равно. — Вот настырная, да нет у меня еды. Это не еда, это лента! Или ты не можешь отличить листья зелени от ленты? Хотя я бы сам не отказался от чего-нибудь вкусного, нельзя же постоянно питаться только этим полезным супом. Он горький. Лань Сичэнь не отвечает, но есть ощущение, что этому монологу обо всем на свете и не требуется второй участник. Не хочется говорить. Спать. Есть. Ничего не хочется. * * * Вэй Ин едва успевает нырнуть под одеяло, когда тихо открывается дверь, и он по шагам и шороху одежд узнает Лань Ванцзи, даже смотреть не требуется. Тот, наверное, думает, что он спит, хотя пора бы уже привыкнуть к тому, что Вэй Ин заснуть в одиночестве не может уже очень давно. — Я знаю, что ты не спишь, — тут же опровергает эти мысли Лань Чжань, усаживаясь на край кровати. Вэй Ин переворачивается на спину и приоткрывает один глаз. — И как ты догадался? — По дыханию, — спокойно отзывается Лань Ванцзи, прикасаясь ладонью к его лбу и убирая одним движением с него выбившиеся из узла ленты волосы. Наклоняется, целует в переносицу. От него пахнет привычно сандалом и немного — дымом. Похоже, ученики, что помладше, опять устроили переполох на охоте. Хотя Вэнь Нин нередко говорит, что охотиться с ними очень интересно и немного забавно. Ему вообще нравится проводить время с детьми. — Лань Юань в порядке? Вопрос как-то сам собой вырывается, Вэй Ин не планировал его задавать. — М. Почему ты спрашиваешь? Вэй Усянь пожимает плечами. Наверное, просто хочется это знать. Не каждый день удается увидеться с адептами, потому что они заняты то учебой, то наказаниями за какие-нибудь проступки, которых стало больше, когда Вэй Ин начал жить в Облачных Глубинах, и уж Лань Цижэнь точно может провести все нужные параллели, чтобы установить причину, отчего зверствует все больше, придумывая новые и новые способы отработать ошибки учеников. Скоро этих способов будет столько же, сколько самих правил. — Ты не заходил к брату? — так и не ответив на вопрос, продолжает Вэй Ин, неосознанно накручивая на палец край чужой лобной ленты. Лань Чжань не меняется в лице, но взгляд его будто тяжелеет. Может, кому-то это будет незаметно, но Вэй Усянь давно умеет различать массу оттенков и эмоций в этих светлых глазах. А когда-то и он полагал, что это невозможно, удивляясь таланту Лань Сичэня считывать настроение брата. — Нет, я сразу пришел сюда, как вернулся. Он не называет причины, но Вэй Ин ее и так прекрасно знает. Лань Ванцзи в курсе, что спать без него он не может, сколько бы Вэй Ин его ни убеждал в том, что в этом нет ничего страшного, уснуть можно и попозже. Он даже ночные охоты, в которых участвует, заканчивает раньше обычного, чтобы успеть вернуться. Если только Вэй Ин не ходит с ним. Они никогда не обсуждают то, что происходит по ночам. Не каждую, но очень часто. Вэй Усянь вообще предпочитает не спать, а шутить, дурачиться и заводить Лань Чжаня, всякий раз добиваясь того, чтобы тот едва ли не с рычащим стоном прижимал его к себе, сминая губы поцелуем и дразня укусами, и любил его так, чтобы все мысли испарялись из головы, оставляя легкий и звенящий вакуум. Но бывают и другие ночи. Когда Вэй Ин просыпается с бьющимся в горле сердцем, которое мешает сделать нормальный вдох. Просыпается, не сразу понимая, где он, и осознавая до конца происходящее лишь тогда, когда слышит раз за разом повторенное шепотом собственное имя у своего уха, чувствует чужое дыхание на мокрой от испарины коже. Они никогда не обсуждают, что ему снится, он предпочитает закапывать это в собственном сознании настолько глубоко, чтобы и самому не найти, а Лань Ванцзи не задает никаких вопросов, только сидит долго, обнимая, вплетая успокаивающе пальцы в волосы и просто называя по имени, словно и себя самого уговаривая, что — здесь, в руках, рядом, не привиделось. Что реальность наконец-то намного лучше ночных кошмаров. И сейчас его целуют глубоко, медленно, неспешно, но очень чувственно, надолго задерживаясь губами на губах, заставляя почти задыхаться от желания сорваться, обхватить руками голову, притянуть за затылок и не отпускать, пока не загорится в легких нехваткой воздуха. Но так даже лучше. Так — правильнее. Они уже достаточно друг другу синяков наставили в первое время, не соизмеряя силу собственной страсти, когда только изучали, привыкали, понимали оба, что наконец-то — можно. А теперь торопиться некуда. Хотя все равно каждый раз мелькает ощущение, что еще мгновение — и все исчезнет, размоется дождем, превратится в недосягаемые звезды над головой. Что на самом деле это — сон. А реальность… реальность в кошмарах, от которых Вэй Ин давится слезами, маскируя их каждый раз смехом, когда Лань Чжань будит его в такие ночи, зовя по имени. Часто смеясь и улыбаясь, можно всех вокруг заставить думать, что тебе все равно. До сих пор не верит этому, наверное, только один Лань Ванцзи. * * * — Лань Сичэнь, ваш брат сегодня ходил в город и принес для Яблочка целую корзину яблок. Они такие вкусные, что я решил не скармливать все, а припасти немного. Яблочко, по-моему, уже сильно прибавил в весе. Ему-то хорошо траву жевать и яблоки, а я вот, кажется, скоро отощаю на вашей еде. И вы так питаетесь всю жизнь? Это же ужас. Вот в Пристани Лотоса во время фестивалей всегда жарили мясо. Все поселение приходило на праздник, и дети в слезах потом умоляли родителей отдать их учиться в Юньмэн Цзян. Какая сила у хорошей еды! Может, вашему дяде стоит задуматься о корректировке правил, как думаете? Хотя бы пару раз в год придумать повод съесть что-нибудь повкуснее овощей и трав! Сначала Вэй Ин приходил пару раз в неделю, а теперь появляется у двери дома уединения почти каждый вечер. Иногда он говорит так долго, что Лань Сичэнь начинает чувствовать себя в наступающей потом тишине неуютно без собственного раздражения его болтовней. Он никогда не отвечает, ни словом, ни звуком не показывая, что слышит. Что он вообще находится в комнате, но Вэй Ин с завидным упорством продолжает рассказывать все на свете. Иногда — об учениках и о том, что происходило в Гусу Лань в этот день. Иногда — о ночных охотах и пойманной нечисти. О Лань Ванцзи. О периодических спорах с Лань Цижэнем. Лань Сичэнь сам не замечает, как привыкает к его голосу за дверью по вечерам. Если Вэй Ина застукают за тем, что он ходит к дому уединения, у него могут быть неприятности. Конечно, Лань Чжань в обиду его не даст и вряд ли будут какие-то последствия, но вопросов возникнет море. Он даже не уверен, что брат в курсе того, куда его супруг на пару часов отлучается почти каждый вечер. Раздражение из-за нарушения его добровольного уединения и заточения на удивление отвлекает даже лучше медитации. Переключает на себя все внимание, отгоняя тяжелые мысли и воспоминания. Боль от случившегося так никуда и не ушла, но думать о ней не дают постоянные и нескончаемые рассказы. Вэй Ин сваливает все в одну кучу: и истории из своего прошлого, причем из обеих жизней, и сплетни из города, которые вообще в Гусу рассказывать запрещено, потому что мирским пересудам не место в Облачных Глубинах, и успехи, достижения учеников. Больше всего он говорит о Лань Сычжуе, и голос его в этот момент становится спокойнее, теплее. Лань Сичэнь не знает, зачем, но почему-то замечает это, учится даже определять чужое настроение по интонации. Вэй Ин обычно говорит со смехом, на эмоциях, перескакивая с одного на другое и снова возвращаясь к предыдущей теме, но всегда можно различить, пусть и едва уловимо, приятно ему об этом рассказывать или нет. Иногда он бывает в крайне хорошем расположении духа. Иногда немного взбешенным — обычно в такие вечера он безостановочно жалуется на Лань Цижэня. Иногда странно задумчивым, что даже не договаривает фразы до конца, замолкая на пару мгновений. И бывают вечера, когда он не говорит, а просто играет на флейте. Обычно что-то простое, почти не несущее никакого настроения, легкое и приятное. Наверное, такие дни Лань Сичэнь ценит больше всего. Это превращается в игру. Что будет в этот вечер? Музыка, укоры в сторону дяди или рассказ о ночной охоте? — Лань Сичэнь, я оставлю вам пару яблок! Обязательно попробуйте, не знаю, где Лань Чжань нашел такие, но я не пробовал ничего подобного с юности. Помните, мне тогда подарили локву? Так вот это даже лучше. У вас поднимется настроение, я уверен. Лань Сичэнь хмыкает едва слышно, глядя все на тот же кусочек неба в окне, подернутый легкими облаками. — О, кстати! Тут снова эта крольчиха, помните? Кажется, она стала еще больше. Ого, Лань Сичэнь, я, похоже, понял, в чем дело. У нас скоро будет новый выводок крольчат! Когда его навещает брат, он предусмотрительно не рассказывает об этих визитах. И сам даже не знает, почему, просто складывается ощущение, что Вэй Усянь хотел бы оставить это в тайне. Но однажды все идет не так, как обычно. В этот вечер небо затянуто тучами, такими пронзительно-серыми, свинцовыми, что от одного взгляда на них тяжелеет на душе. Вэй Ин приходит снова — Лань Сичэнь уже давно узнает его по шагам. По его представлениям, он всегда сидит на крыльце рядом с дверью, упираясь спиной в деревянную стену дома и вытянув перед собой ноги. Или, может, согнув их в коленях. Иногда кажется, что его голос немного приглушен, будто он кладет на них подбородок. — Лань Сичэнь, я знаю, что вы слышите меня. До этого я никогда не просил, чтобы вы мне ответили, но сегодня, может, вы скажете мне кое-что? Интонация, с которой это произносится, заставляет натянуться струну в груди. Лань Сичэнь поворачивает голову к двери, но остается на месте, сидя на полу на коленях, как проводит большую часть времени в своем добровольном заточении, пытаясь успокоить сердце и разум после случившегося с его названым братом. Снаружи слышатся знакомые шорохи — Вэй Ин устраивается на привычном месте, скользит сапогом по деревянному настилу, усаживаясь удобнее. — Мне снятся кошмары. Это и раньше случалось, но сейчас все по-другому. Мне снится время, когда я был мертв. Не то, что произошло до этого. Не смерть шицзе, не осада Луаньцзан, даже не сожжение Пристани Лотоса. А именно те годы, когда… Такое вообще бывает? Память души, думает Лань Сичэнь, по-прежнему храня молчание. Тело, может, и другое, но ведь душу не изменишь. И она тоже способна помнить. — Лань Сичэнь. Цзэу-цзюнь, пожалуйста. Расскажите мне, что происходило в это время. Я не могу спросить об этом вашего брата, не хочу заставлять его снова все это вспоминать, — просит Вэй Ин необычно для себя тихо и даже отчаянно. Лань Сичэнь выдыхает, подбирая полы белых одежд, вставая и неслышно подходя ближе к двери. — Мне снится, что он зовет меня. — Он звал, — откликается Лань Сичэнь, и голос его звучит хрипло от долгого молчания, нарушаемого изредка лишь в моменты, когда приходит Лань Ванцзи. За дверью слышится короткий и шумный вдох. Будто Вэй Ин вообще не ожидал, что ему ответят. Но почему-то все равно просил об этом. — А я… я что-нибудь отвечал? — Нет, — помолчав, говорит Лань Сичэнь. — Господин Вэй, я не знаю, что происходило в тот момент с вашей душой. Кто-то предполагал, что от нее ничего не осталось, но мы уже все осознали, что это было не так. — Я не хотел мучить его еще больше. Если бы я отвечал на «Расспрос», это сделало бы только хуже. Лань Сичэнь сжимает зубы до боли в челюстях, но все же заставляет себя успокоиться. — Господин Вэй, вы правда считаете, что существуют обстоятельства, при которых моему брату было бы без вас легче? — Да, — звучит через некоторое время через стену. — Вы неисправимы. Вэй Ин усмехается, но смех его настолько горький, что Лань Сичэнь тяжело вздыхает и опускается на пол, устраиваясь тоже спиной у стены, только с внутренней части дома. После короткого молчания Лань Сичэнь все же продолжает: — Мой брат всегда был упрямым. А мы это заметили так поздно. Да и не все осознали еще, по-моему. Даже вы, будучи скрепленным с ним нерушимыми узами перед Небесами, не видите главного, раз говорите такое. Он всегда в вас верил. И ни разу не усомнился, никогда не колебался в выборе стороны, даже когда вы творили все эти… жуткие вещи. Теряли контроль. Раз за разом уходили все дальше и дальше по пути тьмы. С чего вы решили, что ваша смерть могла что-то изменить, я не знаю. Комната вдруг озаряется белым ярким светом на мгновение, а потом грохочет небо. Собирается гроза, которая сама по себе — явление довольно редкое в Облачных Глубинах. — Знаете, когда я впервые увидел слезы своего брата? — упираясь затылком в стену, спрашивает Лань Сичэнь, разглядывая сгущающиеся фиолетово-синие краски на небе в окне напротив. Не дожидаясь ответа, он говорит: — И я не о тех моментах, когда он позволял себе одну мелькнувшую слезу на щеке. Он не переставал вас искать. Мне кажется, никто в таком совершенстве, как он, никогда не сможет выучить «Расспрос» во всех тонкостях этого музыкального языка, потому что он практиковал его изо дня в день, надеясь, что рано или поздно вы ответите. Но, спустя десять лет после вашей гибели, он сдался. Возможно, понял, что вы, если и слышите, не отзоветесь. Этого я не знаю. — Лань Сичэнь слышит чужой подрагивающий вздох — он сидит совсем близко; их разделяет лишь тонкий слой дерева, так что любой звук, даже самый тихий, достигает слуха. Тем более перед грозой, когда замирает даже ветер. — Я застал его в момент, когда он играл одну фразу. «Я буду ждать встречи с тобой». А потом он начал набирать на струнах ваше имя. Именно в этот момент струна гуциня порвалась и ударила его по руке. Кожа была рассечена, текла кровь, и я подошел к нему, чтобы помочь. И брат заплакал. Не тихо, как порой бывало, хоть и очень редко, а навзрыд. На тот момент вас не было в живых уже десять лет. Снаружи царит такая тишина, что Лань Сичэню приходится даже прислушаться, чтобы различить дыхание Вэй Ина и понять, что тот никуда не ушел и слышал все, что он произнес. И дыхание это дрожит, как пламя на ветру. По земле начинают стучать капли дождя. Тяжелые и крупные, они рушатся с неба и разбиваются о крышу, деревянное крыльцо, своды окна и листву дерева, которое разрослось так сильно, что закрывает ветвями почти всю левую половину дома. — Я слышу это по ночам, — тихо раздается, кажется, совсем рядом, будто Вэй Ин развернулся и уткнулся в стену лбом с той стороны. — Во сне. — Вера в людей, в которых хочется верить, порой губительна, — произносит Лань Сичэнь, давя в груди тяжелый вздох. И здесь он говорит не только о брате, но и о себе. — Но я вижу, что моему брату в этом повезло все же больше. Господин Вэй, пообещайте мне кое-что. — Что? — Никогда не отпускайте больше его руки. Вы поклялись в этом перед Небесами, но не передо мной. Брат — единственное родное и светлое, что у меня осталось. И я прошу у вас прощения за свою просьбу, но… — Я клянусь, — голос Вэй Ина звучит совсем хрипло, заглушается дождем. И дрожит слезами, которые слышно очень явно. — Даже если настанет время, когда придет мой черед искать его душу. Сердце Лань Сичэня почему-то начинает колотиться быстрее, а потом резко успокаивается, возвращаясь к нормальному ритму. И в груди становится теплее. — Вэй Ин? — воцарившееся между ними молчание нарушает голос Лань Ванцзи. — Вэй Ин, что ты здесь делаешь? Слышны глухие и поспешные шаги брата по настилу крыльца. Вэй Ин, похоже, хочет подняться на ноги, но Лань Чжань оказывается быстрее. Опустив взгляд, Лань Сичэнь видит край его белых одежд через щель под дверью. — Лань Чжань. — Я искал тебя. Почему ты?.. — Я рассказывал Лань Сичэню, как Лань Юань сегодня целый час выслеживал Вэнь Нина, думая, что это другой лютый мертвец. А потом оказалось, что тот специально решил над ним подшутить. Ты уже слышал об этом? Вэй Ин смеется, а Лань Сичэнь слышит, как вздыхает Лань Ванцзи и как резко прерывается смех Вэй Ина — наверное, оттого, что его порывисто и крепко обнимают. * * * — Они такие мелкие! — Учитель Вэй, по-моему, вы злите крольчиху. — Чем это я ее злю? Разве мне нельзя посмотреть? Между прочим, это я подкармливал ее, пока она их вынашивала! — Осмелюсь возразить, мне кажется, она этого не помнит. — Как можно забыть того, кто давал тебе вкусную еду?! Лань Юань выразительно закатывает глаза, но потом все же опускается рядом с Вэй Усянем, разглядывая крошечных белых крольчат, которые копошатся в пухе матери. — Надо придумать им имена. Лань Чжань, что скажешь? — предлагает Вэй Ин, усаживаясь прямо на траву и протягивая ладонь к живности. — Я не даю имена кроликам. — Очень зря, это же так забавно! — Господин Вэй, в Облачных Глубинах сотни кроликов, вы их всех запомните? — спрашивает Лань Сичэнь, скармливая Яблочку локву. Вэй Ин всегда забавно ревнует, потому что ему кажется, что этот ослик любит главу клана Гусу Лань куда больше, чем их всех вместе взятых. — Вот вместо правил пусть ученики пишут имена кроликов. И то будет больше пользы. — А это ответ на вопрос, почему вам не дают ничего преподавать у адептов, — совершенно искренне улыбается Лань Сичэнь. Прошла лишь неделя с момента, как он прервал свое добровольное заточение, чтобы вновь вернуться к привычной жизни. И к обязанностям главы клана, сменив на этом временном посту дядю. Лань Цижэнь, казалось, выдохнул тогда с облегчением. Они вряд ли когда-нибудь заговорят об этом, но те визиты Вэй Ина помогли со временем оставить позади терзавшие душу мысли. Несмотря на тоску и чувство вины, Лань Сичэнь нашел в себе силы двигаться дальше. Лань Ванцзи переводит на него взгляд, отвлекаясь от наблюдения за Лань Юанем и Вэй Ином. На его лице отражаются спокойствие и… счастье? Никто не увидит этого, но Лань Сичэнь читает мгновенно. И от этого — тепло. — Я рад, что ты снова улыбаешься, брат.