Свобода

Мы совсем разные. Характер, внешность, поведение, стиль. Мы абсолютно разные. Но даже у противоположностей бывают некие точки соприкосновения, и в том, что их между нами больше одной исключительно моя вина. Альфред спит, подложив под голову обе подушки и раскинувшись на всю кровать, и мне остается совсем немного места.Как-то получается, что я рядом с ним в большом пространстве и не нуждаюсь. - Идиот, - говорю я уже привычно, толкая его локтем в ребра. В ответ мне раздается сонное бормотание, и сдвигаться этот дурак даже не собирается. То недолгое время, что я воспитывал его, я был ему отцом. Я не смог научить его достаточно хорошим манерам, не смог научить, как правильно выбирать костюм, чтобы не выглядеть еще большым придурком в глазах других, я не смог научить его хорошо готовить (хотя бы перед самим собой я могу признать, что сам я готовлю отвратно). - Сам идиот, - шепчет Америка мне в плечо и я вздрагиваю от неожиданности. Он улыбается, целует мою кожу, трется о неё носом. Мне так непривычно чувствовать прикосновение его лица, и при этом не ощущать очков на его переносице: они сейчас лежат на тумбочке. Я сделал куда больше, чем хотел. Я привил ему любовь к свободе, которая не позволила ни кому, даже винососу Франции за столько-то лет, захватить меня. И теперь моя свобода обернулась против меня, хотя я тогда только-только свыкся с мыслью о том, что я - отец. - У тебя на лбу все написано, зануда, - продолжает шептать Альфед, целуя меня в шею. Я привычно кривлюсь и отталкиваю его, но без особой охоты. - Я знаю, о чем ты думаешь, я не такой уж и дурак, как ты считаешь. - Такой, такой, - морщусь я в ответ, но не сопротивляюсь, когда он, все-таки подвинувшись, обнимает меня и укладывает рядом. Он никогда не видел во мне отца, и мне - и моей свободе - было тяжело с этим смириться потом. Потом, когда я увидел его другим, взрослым, в этой летной куртке и с пятью десятками штатов. Когда он смотрел на меня все собрание, слишком пристально и внимательно, не переставая, впрочем, выдвигать свои дурацкие невыполнимые идеи. Когда он взял меня за запястье во время прощания вместо рукопожатия и поцеловал тыльную сторону ладони. Я испугался. Правда, очень испугался тогда. Я даже не понял, как оказался у себя в баре, а потом в постели у него. Почти сутки, большую часть которых занял перелет, прошли мимо меня, и осозновать происходящее я начал уже под Альфредом, кусая его плечи. - Заткнись и спи, - бормочу я, и он снова послушно засыпает. Свобода. Какая глупость, правда?