Пять звезд

— Осторожно, не споткнись! — его мягко, но решительно подтолкнули в спину, придержали за локоть, не давая упасть. — Еще чуть-чуть, вот так. Он потянул носом: свежо пахло ее духами и еще чем-то приятным, вроде как цветами. Розы, что ли? В цветах он разбираться так и не научился. К запаху примешивалась странная, смутно знакомая, сладковатая нотка, от которой слегка кружилась голова и в ней начинали мелькать всякие такие мысли… Хотя рядом с ней такие мысли у него и так постоянно мелькали, приходилось сдерживаться из последних сил, и сил становилось все меньше. А как же иначе, когда у нее такая гладкая кожа, и грудь видно под блузкой, и родинка над губой, и каштановые волосы во все стороны? И еще она умеет так смотреть, что в груди становится тесно, и хочется взять и… Хочется, в общем. — Теперь стой, — скомандовала за спиной Гермиона, и Рон послушно остановился. Ее духами пахнуло сильнее, стянутый на затылке узел задергался, ослаб, потом Гермиона сняла повязку и Рон заморгал, привыкая к обрушившемуся свету. — Ничего себе, — осмотревшись, присвистнул он, сделал шаг вперед и обернулся к Гермионе. — Вот это… А это вообще что? “Это” оказалось огромным — вся мамина кухня влезла бы вместе с его собственной комнатой, да еще место для кладовки с метлами осталось бы — залитым светом помещением, половину которого занимала покрытая белоснежным, блестящим и гладким на вид покрывалом кровать с резной спинкой. Потрясенный видом кровати, на которой, по его прикидкам, вполне поместилась бы команда Гриффиндора по квиддичу, и тесно им бы не было, Рон практически не обратил внимания на остальное. А оно того стоило! Обои цвета, который он определил бы как “почти белый, но не совсем” и который наверняка как-то по-особому назывался, широченное, почти во всю стену, окно, завешенное подходящими в тон обоям шторами, круглый столик на крученой ножке, ваза с ярко-красными розами. Свечи, от которых и исходил тот странный будоражащий запах. Отражающийся в громадном зеркале Рон Уизли, в потертых джинсах и растянутом свитере с большой буквой “Р” на груди, с встрепанными рыжими волосами и румянцем на веснушчатых щеках, казался здесь явно лишним. А вот стоящая за ним Гермиона — нет. — Это Кенсингтон-отель. Маггловский отель, пять звезд. Мне мама с папой рассказывали, как они тут останавливались… Рон не очень понял, что это за звезды, но на всякий случай кивнул. — Круто. Он старался смотреть только на Гермиону, потому что вид лежбища на полкомнаты наводил на определенные мысли, и сопротивляться им становилось все труднее. Но зачем-то же Гермиона привела его сюда? Это же она все придумала! После Победы и всего остального их отношения покатились снежным комом с горы, все набирая скорость, а потом как-то притормозили, так и не дойдя до самого главного. Рон и сам не знал, почему. Он хотел Гермиону до черных мушек перед глазами, понимал, что, скорее всего, она совсем не против, и даже вполне и абсолютно за — а вот не мог переступить черту, и все тут. Может, ей уже надоело… ждать? Гермиона казалась спокойной, только сжатые пальцы чуть подрагивали, да в глазах горел непонятный огонь. — Ты такая красивая, — вырвалось у Рона. Она облегченно выдохнула и шагнула ближе, взяв его за руку. Ее ладонь была влажной и теплой. — Рон… Я просто подумала — мы с тобой уже полгода вместе, да? И до сих пор еще не… Нет, я не тороплю! — быстро добавила она, крепче сжимая его руку и подходя ближе. — Если ты хочешь еще подождать, я пойму, конечно. Я не знаю, может, у волшебников так принято, я пыталась в книгах поискать, но там везде разное… Но вот Гарри с Джинни уже, а мы… — Стоп, — приказав — не очень успешно — разбежавшемуся сердцу успокоиться и заткнуться, Рон привлек ее к себе, зарылся носом в волосы, дыша знакомым запахом. — Совершенно не собираюсь еще и от тебя слушать, чем занимаются моя сестра и мой лучший друг, мне Гарри хватает. Гермиона усмехнулась, пряча раскрасневшееся лицо у него на груди. У Рона стояло так, что, казалось, вот-вот треснет молния на джинсах, и он понимал, что она не может этого не почувствовать... — Я думал, ты хочешь подождать, пока мы будем… ну, готовы. — Я не хочу ждать. Я хочу, чтобы это случилось. Сейчас. Если… если ты хочешь. Ты хочешь, Рон? Она еще спрашивает! Нет, все-таки у девчонок мозги точно каким-то неправильным образом устроены. В широко распахнутых глазах Гермионы плескалось ожидание, возбуждение и странная, совершенно не свойственная ей неуверенность. Она закусила нижнюю губу, и у Рона защемило в груди. — Я не просто хочу. Я… Одним движением подхватив ее на руки, он двинулся к кровати, лихорадочно пытаясь вспомнить, что там рассказывал ему Гарри, и не выдать накатившего откуда-то из темной глубины страха. — Знаешь, чему я всегда удивлялся? — спросил он. — Ты такая легкая, как пушинка. Как в тебя вмещается столько всего? Столько ума, столько доброты, столько упрямства? — Рон! — она рассмеялась, когда он аккуратно положил ее на кровать и, опустившись рядом, провел пальцами по щеке. — Ты такая красивая… Самая красивая из всех девушек на свете! — Даже красивее, чем официантка в том... Он наклонился, закрывая ей рот поцелуем. Гермиона ответила. От поцелуев с ней ему всегда казалось, что мир вокруг начинает кружиться, и от этого в голове все плыло, так что приходилось держаться за нее, чтобы не упасть с высоты — но сейчас, в первый раз за их полгода, он понял, что и у нее так же. Она вцепилась в его плечи, тихо застонала в губы, прижимаясь всем телом и дрожа под его ладонями. Тяжело дыша, Рон отстранился и приподнялся на локте. Ему хотелось смотреть на нее — просто смотреть на разгоревшиеся щеки, припухшие губы, сияющие глаза, растрепавшиеся волосы. Гермиона потянулась к краю его свитера, дернула вверх. — Слушай, — перехватив ее руку и чувствуя себя окончательным и безнадежным идиотом, сказал Рон, — Гермиона… Ты точно-точно уверена? Потому что мы еще можем… — Рональд Уизли! — она резко села и больно ткнула пальцем ему в грудь. — Я затащила тебя в самый дорогой свит пятизвездочного отеля, в номер для новобрачных! С кроватью, на которой можно в футбол играть — не спрашивай! Заказала свечи с иланг-илангом… Между прочим, белье купила специально, несколько магазинов обошла, пока выбрала! И заклинание у Джинни выспросила, чтобы без последствий обошлось, потому что ты о таком точно не подумаешь! И если ты сейчас решишь, что мы еще не готовы, я… я… я тебя… Что именно она его, Рон выяснять не стал. Он одним рывком избавился от чертова свитера, снова опрокинул Гермиону на кровать и принялся целовать губы, шею, ключицы в вырезке блузки. Она охнула, обхватила его руками, царапая голую спину. Рон все бормотал между поцелуями, понятия не имея, слышит ли она вообще — какая она классная, потрясающая, самая охренительная в мире, как сладко от нее пахнет, какая нежная у нее кожа и все такое прочее, что только приходило на ум. Потом слова кончились, потому что он наконец сообразил расстегнуть и снять с нее блузку, а под ней оказалось что-то белое с розовым, кружевное и прозрачное, и сквозь это прозрачное проступала ее грудь. Он провел ладонями по ее ногам — гладкое и атласное закончилось под юбкой тоже чем-то кружевным, а за кружевным была ее кожа, теплая и чуть влажная от возбуждения, и намокшие трусики, и… Гермиона выпуталась из юбки и тоже принялась целовать его — сама, она всегда была очень смелая, его Гермиона! Он таял под ее поцелуями, горел там, где его трогали ее губы и любопытные пальцы. Она исследовала его тело с той же тщательной аккуратностью, с которой готовилась к экзамену и варила оборотное зелье, не пропуская ни миллиметра пылающей кожи. Потом, закусив губу, Гермиона принялась стягивать с него джинсы. Рон зашипел, когда плотная ткань прошлась по распирающему трусы члену, и тихо выругался, когда Гермиона, чуть помедлив, решительно опустила пальцы на торчащую выпуклость. — Стой! — он дернулся, отодвигаясь от ее руки. — Подожди. — Я что-то сделала не так? Но я читала… — Все так, — Рон торопливо вызвал в памяти празднование стопятилетия тетушки Мюриель. Помогло, хотя и не очень. — Все слишком так. Я просто… У парней это по-другому, понимаешь? — О. Да… Да, конечно. Рон, — она испытующе посмотрела на него, склонив голову набок. Рон приложил неимоверные усилия, чтобы смотреть ей в глаза, а не на торчащие в кружевной прозрачности соски, и ему это даже почти удалось. — Я пообещала себе, что никогда тебя об этом не спрошу, но… у тебя что-то было с Лавандой? — Что? — это оказалось эффективнее, чем воспоминание о шляпке тетушки Мюриэль. — Я подумала… Понимаешь, я, конечно, читала, и Джинни рассказывала, но это же не то, что самой попробовать. И я подумала — если ты знаешь, как, если ты уже занимался… — она сглотнула и решительно продолжила: — Занимался с кем-то сексом, то у тебя есть опыт. Вот. И ты знаешь, как правильно. Рон долго смотрел на нее. На невозможную, совершенно немыслимую девушку, которая могла получить кого угодно — а выбрала почему-то его. Потом притянул ее к себе и снова поцеловал, нежным, легким поцелуем, лишь слегка касаясь губ. — Нет. У меня ни с кем ничего не было — до тебя. Но мы как-нибудь справимся. И они действительно справились, хотя сердце билось, как сумасшедшее, когда он наконец снял с нее невесомые трусики, и она лежала перед ним, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, разведя в стороны колени, и он опустился на нее сверху, очень осторожно, опираясь на локти, чтобы — не дай Мерлин! — не придавить ее собой. Гермиона вскрикнула, когда он надавил членом между ее раздвинутых ног. Рон попытался было остановиться и отодвинуться, но она замотала головой, ухватила его за плечи и потянула на себя. — Все в порядке, Рон, — выдохнула она, глядя ему прямо в глаза. — Все хорошо. Хорошо-о-о. Это было… странно. Рон сам не знал, что именно представлял и чего ожидал. Его бросало попеременно в жар и в холод, было стыдно и неимоверно прекрасно, а Гермиона двигалась под ним, обхватывала руками и ногами, стонала, запрокидывая голову. В рот щекотно лезли ее волосы, на лбу выступил пот, и Рону никогда-никогда-никогда, черт бы все это побрал, в жизни не было так зашибись! — Я люблю тебя, — сказал он, из совсем уже последних сил сдерживаясь, чтобы не кончить. — Я так тебя люблю… Гермиона впилась ногтями в его плечи, и эта боль оказалась последней каплей. Потом была ванна, теплая, ароматная, полная лезущей в нос пены. Гермиона расслабленно лежала на его груди, водя пальцами по руке. Рона клонило в сон, но уснуть он не мог, потому что очень нужно было выяснить одну вещь. — Гермиона… — М-м-м? — А ты… Это было больно? — Терпимо. — А. Они еще помолчали, слушая, как потрескивают огоньки свечей и лопаются пенные пузырики. — Гермиона? — М-м-м? — А ты же… То есть ты же не… Ну, я хотел сказать… — Рон, — она чуть повернула голову, встречаясь с ним взглядом. — Девушка очень редко испытывает оргазм от первой близости. У нас это по-другому. — То есть, тебе не было… — Мне было. Мне было с тобой очень хорошо, Рон. И мы обязательно повторим завтра утром. А теперь, знаешь, давай спать. Завтрак в пятизвездочном отеле — не то событие, которое ты захочешь пропустить, можешь мне поверить! — Гермиона... — Ну что еще? — Значит, пять звезд — это хорошо? Она обернулась, плеснув водой, поцеловала его в кончик носа и рассмеялась. — Пять звезд, Рон Уизли, это просто замечательно!