длинные рукава и газировка

Бен Харди с самого детства любил газировку. Почти любую. Маленького мальчика не столько увлекал вкус, сколько шипение тысячи маленьких пузырьков. Глаза и без того счастливого ребёнка начинали блестеть, а рот приоткрывался в завороженном вздохе. Мама часто баловала любимого Бенни шипящими звёздочками в бутылке, а отец лишь недовольно бубнил что-то про испорченные зубы и желудок. Когда Бену было пятнадцать, он впервые узнал, что такое настоящая боль. Оказывается, что это намного хуже, чем удар в переносицу от амбала-одноклассника или «нам нужно остаться друзьями» от самой красивой девочки школы. Оказывается, что у боли тихий и измученный мамин голос, а руки её исхудавшие, холодные и нежные. Оказывается, что боль пахнет отделением реанимации и сырой землёй на кладбище. Ссоры с отцом и синяки от его агрессии никак не сравнятся с настоящей болью. С той, которая болезненным криком рвётся наружу каждую ночь, и которую нет возможности выпустить. В очередной попытке держать всё под контролем, сидя на полу в комнате, Бен закусывает ребро руки с такой силой, что чувствует тошнотворный привкус металла на верхнем резце. И, что самое неприятное -это помогает. Когда Бену было шестнадцать, он уже не скупал бутылки с шипящими звёздочками, а вместо этого носил растянутые свитера, скрывая покрасневшие кисти рук. Когда Бену было восемнадцать, он переехал в Нью-Йорк и устроился на работу в кофейне в одном из спальных районов. Он поменял волшебный разноцветный сахар с тысячами шипящих звёзд на почти что чёрный горький эспрессо (а всё потому, что там не было звёзд, назойливо нашёптывающих её имя). А когда Бену было девятнадцать, то появился он. В первый день мерзкой, пробирающей до костей весны, Бен сидел за кассой, нервно расчёсывая короткими ногтями измученную кожу на запястьях, когда в кофейню в его жизнь ворвался рыжий американец, весело смеясь в трубку мобильника. Джозеф Маццелло с детства был самым весёлым в классе/группе/коллективе (нужное подчеркнуть). Если бы существительное «праздник» имело лицо, то это точно было бы счастливое лицо Маццелло. Джо было двадцать шесть, когда он ворвался в жизнь Бена Харди кофейню, как ураган после долгого штиля. Очень долгого. Джо распространял вокруг себя сильнейшую энергию, словно солнце, которое притягивает к себе любовь и добро со всего мира. Джо заказывает горячий чай с максимальным разнообразием пряностей, ягод и фруктов, на мгновение задерживая взгляд на длинных рукавах лилового цвета и ловких, торчащих из-под них пальцев. И это становится молчаливой традицией обоих. Джозеф изучает блондина шесть пятниц подряд, засиживаясь в углу кофейни до самого закрытия, пока одним апрельским днём не оставляет чаевые в $6 с небрежно записанным номером на салфетке. Проходит две недели, а телефон молчит. Недовольная морщина между бровей Маццелло становится глубже, пока сердце Харди каждый вечер так и норовит сломать рёбра, спрыгнуть на стол и самостоятельно набрать на мобильнике эти чёртовы цифры. Харди (не)хочет чувствовать что-то снова. Вспоминая улыбку единственного в жизни родного человека и щекотку в носу от тысячи разноцветных пузырьков, он лишь нервно сжимает зубами болящее запястье и уходит принимать отрезвляющий душ. Потому что он знает, что чувствовать-это больно.

I've been leaving my heart in all the wrong places Took it back way too soon when I should've been patient I built all these walls so no one could break in Truth is, I miss those nights when my heart could be naked

***

В самом конце апреля Бен переворачивает на двери табличку, гласящую теперь «закрыто» и, вымученно выдохнув, разворачивается на 180 градусов, предвкушая ленивые выходные в компании вкуснейшего (совсем нет) пива. Планы рушатся с таким же грохотом, с каким Харди падает ночью с кровати от очередного кошмара, когда он встречается глазами с рыжим чудом. А затем происходит это. Слово из шести букв, начинающееся на «л», которое люди так легко бросают друг другу в диалогах. Бен совершенно не может контролировать это, потому что, когда рядом появляется Джо, то из поля зрения исчезает совершенно весь мир. Джо находит красоту во всём вокруг и беспрестанно жаждет поделиться этим чувством совершенного счастья и лёгкости с Беном, возбуждённо о чём-то повествуя и активно жестикулируя. Внимание, как кажется блондину, всего человечества приковано к еле заметным ямочкам на щеках, покрытых лёгкой щетиной, к белым зубам, обнажение которых сопровождается самым громким и резким, в то же время самым мелодичным и тёплым смехом, к вееру счастливых морщинок, образующихся вокруг блестящих глаз. И тогда он нежно берёт лицо напротив в свои руки (не забывая придерживать рукава свитера, чтобы те не спали ниже костяшек) и накрывает губами каждую из этих морщинок. Почти пять лет спустя Бен позволяет себе просто чувствует что-то и не может с этим ничего поделать. Бен покупает собаку. Если быть точным, покупает её Джо, принося на порог Харди маленького бигля. У парня блестят глаза почти как при виде газировки десять лет назад. Разве что в нём теперь есть несколько перманентных переломов, организм то и дело сбоит, что придаёт блеску немного страдающий оттенок. Бен думает назвать малышку её именем, но вовремя осекается и выдаёт тихое и восхищённое «Фрэнки», глядя на бело-шоколадный комочек счастья на свои коленях. В конце мая Нью-Йорк начинает расцветать, а Бен собирает все свои вещи в большой чемодан, берёт уже подросшую Фрэнки подмышку, сдаёт квартиру эмигрантам и переезжает на две улицы севернее. У Маццелло двухкомнатная уютная квартирка, оформленная в мягких бежево-коричневых тонах. Бен буквально переезжает в фильм, где они с Джо ходят вместе в продуктовый через дорогу, едят мороженое прямо из банки, сидя ночью на полу, и смотря какую-то драму, готовят друг другу завтраки в постель, танцуют ночью в гостиной, устраивая домашнее караоке, а потом организуют битвы подушками. И Джо думает, что в его руках самое важное сокровище, самая хрупкая жемчужина, которую ни в коем случае нельзя уронить или, даже, неаккуратно погладить, потому что тогда она разобьётся вдребезги (а ведь он только начал его чинить). Поэтому очередным вечером он гладит лежащего у него на груди парня сначала по волосам, а затем опускает руку на спину, невесомо проводя рукой по мягкому свитеру крупной вязки. Одному из нескольких десятков, которыми наполнен гардероб Харди. Маццелло смотрит в потолок, слушая размеренное дыхание задремавшего блондина, а затем тихо-тихо напевает, повторяя четверостишие, как мантру:

Nothing's gonna hurt you baby As long as you're with me you'll be just fine Nothing's gonna hurt you baby Nothing's gonna take you from my side.

***

В первый день осени Бен просыпается, утыкаясь носом в оголённую спину рыжего чуда и на несколько мгновений чувствует спокойствие. А затем его сменяет страх. страх. страх. страх. Страх потери. Бен знает, что в один момент Джо не станет. Даже не важно, по какой причине -не станет ли его вовсе, или он просто уйдет. Просто Бен знает, что так будет. Близкие люди всегда уходят. И страх в очередной раз берёт верх, когда пальцы одной руки отодвигают с запястья мягкую шерсть, а парень скручивается клубком рядом с сопящим чудом и невольно оставляет всё новые и новые следы и синяки на месте уже заживших. Ещё одна причина, почему Джо должен уйти: Бен странный. Совершенно во всех смыслах этого слова. А Джо нормальный и ему нужны нормальные отношения и нормальные люди рядом. Прогулка с Фрэнки-работа-прогулка с Фрэнки-дом. Вечерние кино. Только Джозеф не торопится нажимать на «play», а плавно поворачивается к Харди всем телом, смотря уже как-то виновато. Бен, сидя на диване, невольно сжимается под этим взглядом, желая превратится в маленькую точку, и чуть дёргается, когда рыжеволосый тянется к его рукам. Харди лишь сильнее натягивает рукава на ладони, когда Маццелло тихо произносит: — Пожалуйста. И Харди замирает от этого «пожалуйста», давая мужчине плавно, почти невесомо взять его запястья и сдвинуть с них мягкую шерсть. У Джо как будто заканчивается кислород и он давится воздухом, стараясь резко вдохнуть. Руки Бена от самых кистей почти до локтя по всему периметру покрыты синяками, красными отметинами от зубов, где-то небольшими царапинами и кровоподтёками. Постоянно опухшая кожа походит на горный рельеф, если провести по ней пальцами. Бена начинает бить мелкая дрожь, а глаза, чёрт бы их побрал, наполняются влагой. Всё. Это конец. Сейчас Джо посмотрит на него и, в момент похолодев, попросит уйти из квартиры. Сейчас Харди снова сломается. Он зажмуривается и напрягается, как делают это собаки, зная, что напортачили. Зная, что сейчас их будут отчитывать по делу. Он дрожит и ждёт своего наказания, но ни через минуту, ни через две ничего не происходит. Бен медленно приоткрывает один глаз, даже не зная, чего ждать от взгляда напротив. — Бен, -Джо ещё раз выдыхает, стараясь унять дрожь в голосе, — Надо было сказать, Бен, — И тут мужчина тянется по направлению к Харди, что заставляет второго снова зажмурится. А потом он чувствует влагу. Чуть обветренные тонкие губы начинают трепетно целовать каждое покраснение, посинение, каждый след на зудящих руках обжигает горячим дыханием, и Бен шумно тараторит на выдохе: — Ты меня не выгонишь? — Он встречает вопросительный взгляд, смотрящий на него чуть снизу, — Я ведь… странный — Ты дурак что ли, Бен Харди? И в тот момент, когда Маццелло дарит раненому самую нежную, самую любящую из своих улыбок, последний понимает — не выгонит. и не уйдет, не сбежит, не уедет на поезде. Джо встаёт и отходит к аудиопроигрывателю, нажав там несколько кнопок оборачивается на вставшего с дивана Харди.

One love. Two mouths. One love. One house. No shirt. No blouse. Just us. You find out. Nothing that we don't want to tell you about, no.

В квартире царит полумрак, раздаётся тихий голос Джесси Разерфорда и пахнет пряностями для чая. Джо подходит почти вплотную к Бену, увлекая в поцелуй, который приходится разорвать, когда Маццелло медленно снимает с блондина свитер. Харди в момент теряет пыл, стараясь закрыть себя руками, а руки собой. — Хей, — Джо кладёт ладонь на его предплечье, разворачивает к себе и мягко толкает на диван. Стоя так несколько секунд, он оглядывает смущённого Харди сверху — вниз, а затем наклоняется, опираясь руками по обе стороны от светлой головы, а ноги свои переплетает с ногами Бена. Он начинает исследовать губами накаченную грудь, живот, ключицы, не переставая бормотать похвалу. — Я люблю, — поцелуй, — тебя. — Каждый, — поцелуй, — сантиметр тебя. — Каждый синячок, — поцелуй, — каждый ушиб. — Бен Харди, — поцелуй, — ты чёртово сокровище. — Восьмое чудо света, — поцелуй. Харди готов прямо сейчас сойти с ума от этого рваного шёпота, горячего дыхания, которое, казалось, ощущает каждым миллиметром своей кожи, от рисунков, которые непроизвольно создаёт Джо своим языком на его теле, спускаясь всё ниже.

***

Бен просыпается от дикой боли в затекшей ноге, когда обнаруживает себя полностью голым (т. е. без свитера, что его волнует больше), а Джо — тихо посапывающим у него на груди. Харди хватает нескольких секунд, чтобы вспомнить вчерашние события (настолько бурные события, что даже сил не хватило до спальни дойти) и тихонько рассмеяться. Вылезая из-под недовольно бурчащего Джо, он разминает шею, надевает шорты и выходит на балкон. Глубоко затянувшись, он, слыша шорох из гостиной, высовывает туда голову. — Не могу футболку найти, — Тощий, лохматый и сонный Джо стоит по середине комнаты в джинсах и оглядывается, уперев руки в бока. Усмехнувшись такой картине, Бен, не долго думая, хватает свой тёмно-зелёный свитер и, зажав сигарету в зубах, подходит к Маццелло, натягивая на него предмет гардероба. — Тебе он идёт больше, чем мне, — Свитер крупной вязки больше на размера полтора, чем надо, сидел на Джо просто идеально, делая такого невозможно домашнего человека ещё более уютным. Бен уже не прячет так сильно руки, хотя ему всё ещё неудобно. И он не знает, будет ли паника возвращаться, а количество синяков увеличиваться. Но сейчас это не так важно, — Тем более, на улице холодно, а нам с Френки погулять и до магазина дойти надо. Бен оборачивается, уходя обратно на балкон, и не замечает, как Джозеф сильнее укутывается в мягкую шерсть, вдыхая родной запах, и улыбается, провожая голую спину взглядом. А ещё Бен крепко держит за руку Маццелло, когда кассир пробивает им две бутылки такой любимой «пепси». Глаза Бена вновь засияли, как сияли десять лет назад, когда он со щелчком открыл бутылку, выпуская на волю тысячи шипящих звёздочек. Он, сидя в парке, кладёт голову Джозефу на плечо и вспоминает её улыбку и мягкое «Бенни». В груди разливается тепло. Когда Бену было девятнадцать, он снова любил газировку и снова вспомнил, что такое настоящая любовь.

Cause it's too cold, for you here, And now so let me hold both your hands in, The holes of my sweater.