Мерная ложечка любви

      В шкафчике была записка: «Ты лучше всех. Я тебя люблю». Санджи перечитал ее для уверенности трижды. Сердце всякий раз делало небольшой кульбит, как бы он ни старался быть зрелым, уверенным в себе мужчиной. Ну ладно, признался он сам себе: когда тебя любят — это приятно. Но вот кто написал записку? Она была определенно ему, ошибка исключена, шкафчик Санджи стоял в отдалении от других.       Здорово, если бы Нами-сан… но почерк навигатора мелькал на всех картах и счетах, Санджи знал его до кончиков изящных «у». Это была не Нами. Ну, только если она не изменила специально почерк, чтобы остаться инкогнито, ведь и сама записка не подписана. От этой мысли щеки Санджи опять запылали, что и заметил оказавшийся какого-то хера с утра на камбузе Зоро. — Я думал, ты в город уперся, — брякнул Санджи. А сам вспомнил: точно, город! Значит, это не Усопп, тот ушел еще до заката, а вечером записки точно не было… Луффи возвращался ночью, Робин уходила вместе с Фрэнки погулять по ночному городу. Здорово, если бы Робин, но так жалко беднягу Фрэнки. Хотя кого Санджи обманывает, в любви не место жалости, леди выбрала тебя, потому что сердцу не прикажешь.       Санджи глупо захихикал своим мыслям, вот бы Робин! Так здорово бы было! — Ты извращения думаешь, — прокомментировал его смех Зоро, разворачивая к себе лицом. Санджи неосознанно коснулся рукой нагрудного кармана, где хрустнула бумажка с запиской, и зло посмотрел на мечника. — Угадал, — усмехнулся Зоро и прижал Санджи спиной к мойке, совершенно по-сатрапски его лапая и заставляя для удобства откинуть назад открытую шею. Спрятанная записка мялась в кармане.       Ладно, снизим градус ожиданий, может быть, только может быть — это кто-то из парней. Усоппа на корабле не было, но он ведь тот еще фокусник. Придумал какие-нибудь самопроявляющиеся чернила, самовозникающую записку, чтобы Санджи его не поймал — Усопп трусишка.       Но все равно, когда тебя любят — это приятно. Санджи знал, свою любовь к команде он старался распределять словно мерной ложечкой из сахарницы — этому ложку, этому ложку, леди две ложки, ведь им так тяжело быть нежными цветками среди этих грубиянов, рыгающих прямо за столом после ужина. Только с Зоро он промахнулся, нечаянно наклонил сахарницу слишком низко, у той слетела крышечка, и сахар сыпанулся в чашку с горкой без всяких мерных ложек. Подобные неудачи случались с Санджи в отрочестве на «Барати», когда он выходил в зал и засматривался на слишком красивых клиенток. Они всегда так мило смеялись, когда он краснел до корней волос от своей постыдной оплошности. — Значит, я так понравилась молодому человеку, что он решил посыпать мне сахара больше всех, чтобы моя жизнь была сладкой, — подмигивала ему клиентка, и Санджи улыбался, уже счастливо кивая. Потому такие случайности он считал добрыми приметами. Ну, до встречи с Зоро. — Сколько раз говорил: не на кухне, — зашипел он на Зоро, когда понял, что его усаживают на мойку. Точнее — запихивают в мойку. — Заткнись, — отмахнулся Зоро, неловко расстегивая его штаны, Санджи даже слышал варварский треск дорогой ткани.       Или Луффи. Хотя тот парень прямой, сказал бы сам. А может, в этот раз это не просто: «Я люблю Сан-тяна, потому что он готовит мясо лучше всех». А совсем по-другому, в смысле любит не то, что Санджи батрачит на прожорливое брюхо каждый день, как раб на галерах, а любит просто Санджи. Даже не совсем как накама, а сильнее. Потому для нового чувства потребовалась новая, такая робкая и трогательная форма выражения. — Хватит дрыхнуть, кок, — Зоро укусил его зубами за плечо. Санджи зашипел и вернулся в реальность, оказывается, у них тут уже секс в самом разгаре. Спасибо хоть не на столе, он запретил осквернять рабочие поверхности. Хотя когда Зоро его слушал? Зоро потянулся избавить Санджи от пиджака. — Не надо, — прохрипел он и отбил руку Зоро, тот надулся и вжал его плотнее к мойке. Пришлось обхватить Зоро руками и положить подбородок на плечо. Хрустнула записка в нагрудном кармане. Сегодня Санджи хотелось, чтобы она осталась при нем. Потому что тот, кто ее написал, любил Санджи, а Зоро просто трахал.       Фрэнки он спросил прямо и просто. Зашел с колой в мастерскую после обеда и бросил: «Ты мне записок в шкафчик не кидал?». Фрэнки чистосердечный парень, он честно бы ответил: да — да, нет — нет. Он и ответил — нет. Брукк был душой поэтической, потому вполне мог наваять любовное послание. Но на вопрос Санджи Брукк только всполошился: «А что, Санджи-сан, вы нашли мои ноты? Написал новую мелодию и посеял где-то. Там ведь ноты?». Нет, покачал Санджи головой, не ноты. Зажатый в угол, чтобы не утек, Усопп потел и пугался, но все отрицал. Санджи его отпустил, хотя не до конца поверил.       Тупое Маримо не пришел на ужин, потому вместо того, чтобы остаться наедине с Нами-сан и не обязывающими ни к чему намеками получить легкий кивок: да, это была я, пришлось тащить в Воронье гнездо ужин.       Зоро качался. Санджи даже глаза закатил. А что он ожидал увидеть, как Зоро в шахматы играет и потому не удостоил притащить свою задницу на ужин, над которым Санджи бился три часа? — Я тебя, блять, на проценты как Нами поставлю за каждый принесенный ужин. Потому что я кок, а не гарсон, — цыкнул он, ставя поднос прямо на пол перед Зоро. — Ведьм ты что-то на проценты не ставишь, даже если они тебя среди ночи ради стакана воды разбудят. — Прекрасные леди достойны почитания и любви, — привычно отбрил Санджи и замер в конце фразы, рука неосознанно легла на нагрудный карман, хрустнула приветливо записка: «Ты лучше всех. Я люблю тебя».       А здорово все-таки быть вот настолько любимым. Санджи любила мама, он немножко помнил. А еще, кажется, Зефф, но он смешно это прятал, а чувство лезло из него, как поднявшееся тесто из плохо прикрытой кастрюли. Больше, кажется, никто не припоминается. А здорово бы, если бы Робин, почему-то подумалось Санджи.       Зоро довольно едко ответил коку, что он просто любит пресмыкаться, так что приносить ужины Зоро лично ему тоже втайне приятно. Но кок ничего не ответил, постоял с каким-то отрешенным видом, в очередной раз сделал этот странный жест: прикоснулся к нагрудному карману, и двинул к люку. Санджи только собирался шагнуть на лестницу, как загорелая рука поймала его за лодыжку. — Стоять, кок! — Иди к черту, мне еще готовиться к завтраку, — Санджи попытался стряхнуть руку Зоро, как вцепившуюся в ногу шавку. Иногда он хотел доказать себе, что силен, что для него это тоже просто секс, как и для Зоро. Но тот лишь сильнее дернул кока, довольно болезненно роняя на спину. Из легких у Санджи вышибло воздух, и пока он ловил его ртом, Зоро навис над ним. — Тебе, кок, как бабе, обязательно надо поломаться, — ухмылялся Зоро.       А Санджи подумал: и все-таки, лучше бы не Нами. Его сердце разобьется отказывать этой дивной, храброй, но нежной меллорин. Простите, Нами-сан, я проносил сахарницу над всеми чашками, но вот дурацкая судьба, крышечка сорвалась над чашкой Зоро, и ее засыпало с верхом, да так, что постоянно ссыпается через край. А он ведь даже не ест сладкого. Каждый день, каждый еба... о, прошу прощения за грязный язык, моя прекрасная принцесса. Каждый день я мерной ложечкой стараюсь аккуратно перекладывать эту невозможную кучу в чашки другим накама, и когда-нибудь я исправлю все последствия этой неосторожной оплошности. Но пока… — Иди нахуй, — сказал кок и попытался выползти на локтях из-под Зоро. Не потому что был особо против провести с мечником ночь, но просто кто же спит с любовью твоей жизни после фразы: «Ну чо ты, не ломайся». Хотелось хоть какого-то класса. Вот пусть Зоро спит с ним после посылательства. Так ему, не одному же Санджи страдать. Хотя вряд ли Зоро даже заметил. Зоро ухватил его за ноги и притянул обратно, старательно повозюкав о пол Вороньего гнезда. Пол тут был гладкий, натертый, Санджи подозревал, что это потому что по нему часто возюкают неким коком. Так часто, что команда уже начала о чем-то подозревать, но пока хранит скромное молчание.       А может, этот кто-то решил сделать ход до того, как их связь с мечником станет настолько явной? Перехватить Санджи? Кто-то смелый и отчаянный в своей любви. Как же здорово быть любимым…       Зоро откинул руку Санджи от нагрудного кармана, она мешала стаскивать с того пиджак вместе с рубашкой. Зловредный кок в последние дни совсем уж строил из себя принца голубых кровей. За это Зоро еще немного повозюкал его по полу: туда-сюда. Кок хохотнул, и Зоро выдохнул: ну вот же, нормальный кок вернулся.       Это же надо было продрыхнуть до утра! Он собирался расслабиться пару часиков после секса, а потом прибраться на кухне! Теперь Санджи в панике собирал раскиданные по полу вороньего гнезда вещи. Надевая на ходу носок, перепрыгнул через храпевшего с раскинутыми руками Зоро, выдернул из-под его башки галстук, тот только всхрапнул громче, но не проснулся. Санджи привел себя в порядок, еще раз одернул ворот рубашки, бросил через плечо взгляд на уютно храпящего в утреннем слабом свете Маримо и скрылся в люке. Из-за спешки он не заметил, что в нагрудном кармане больше нет записки.       «Ты лучше всех. Я люблю тебя» — гласила записка из хуевого тайника эро-кока. То есть кок реально думал, что он там ее спрятал, что ли? Не то чтобы Зоро любил читать чужие письма, он просто хотел разгадать секрет этого странного нового жеста кока. Потому что кок говорил жестами. Ртом он только матерился и обзывался. С Зоро обычно говорили руки кока: ерошили его волосы, гладили спину, подавали выпивку. Или брови кока: они смешно скручивались, когда тот не по-правде сердился, и приподнимались домиком, когда он расстраивался. Завитушки не умели врать. А говорить с коком ртом, Зоро что — ебанутый? И вот этот новый неуверенный робкий жест касания к нагрудному карману пугал Зоро, заставлял его сердце почему-то холодеть.       И вот на тебе — написал же кто-то. Записка появилась недавно, и на берег кок не ходил, значит, это кто-то из накама. Зоро бы подозревал в первую очередь этого хмурого Хирурга Смерти, слишком уж продолжительные взгляды тот бросал на кока, пока тот подавал всем на стол. Зоро даже пришлось перехватить его взгляд и многозначительно поднять бровь, и как настоящий мечник, Ло понял, что Зоро приглашал к вызову, если тот осмелится посягнуть… Но Пираты Сердца уплыли куда-то по своим делам вот уже как месяц. Так кто из своих? Фрэнки, Луффи, Усопп? В то, что это кто-то из девчонок, Зоро не верил. Не под настолько счастливой звездой ты у нас родился, мишенебровый.       Зоро не любил тянуть кота за хвост. Он спустился из Вороньего гнезда практически сразу после кока. Проследил, как тот скрылся в камбузе, и двинул к мужской каюте. Все были там, дрались подушками в семь утра — отличное начало дня. Зоро прислонился к дверному косяку, блокируя широкими плечами проход. — Это кто из вас написал? — он показал издалека, чтобы не прочли, любовное послание коку. Гвалт подушечной драки сразу прекратился, все пришибленно уставились на Зоро. — Ну? — зло буркнул он, не замечая, как сгущается вокруг него аура. — Санджи-бро уже спрашивал… — Да, и я думал, что тогда было страшно. Я ошибался, — прошептал Усопп, натягивающий подушку на голову. — Твоя что ли? — повернулся Зоро к Фрэнки.       Фрэнки уже увидел содержимое послания благодаря глазу киборга и покачал головой. — Я бы написал, что Санджи-бро SUPER!!! А тут нет ни одного супер.       Зоро перевел взгляд на Усоппа. Тот завопил, что в какие бы жуткие игры они с коком ни играли, Усопп тут совершенно ни при чем, ему очень жаль, простите его пожалуйста. Чоппер спрятался за Фрэнки. Луффи хохотал, как умалишенный.       Короче, это были не парни. И это было дерьмово, потому что оставались только девушки. Неужели Ведьма повелась таки на тысячный слащавый комплимент? Она что — дура? Ведь Зоро знает, разговаривает кок совсем не ртом, а руками, бровями и, иногда, линией напряженной или расслабленной спины. Зоро брякнул с порога картографической: — Это ты коку записки пишешь?       Ведьма даже головы от чертежа не подняла. Ответила монотонно: — Санджи-кун уже давно не брал в долг, так что никаких расписок я ему не писала. В отличие от тебя, Зоро. Где моя прошлая тысяча белли? — Да не расписок, а записок! — цыкнул Зоро, вот ведь черт, забыл про долг и сам в лапы к ней пришел. Чертов кок и его нагрудный карман. — А что, есть какая-то разница? — теперь уже Нами удивленно приподняла голову и спустила на нос очки.       Зоро вышел с плюс пятью процентами к долгу. На что кок надеется, даже Зоро больше понимает в любовных записках, чем его дорогая «меллорин».       От Робин, как и ожидалось, не удалось ничего добиться. Она все загадочно улыбалась и отвечала вопросом на вопрос. «А вам хотелось бы, чтобы это была я, мечник-сан?». Вот нельзя нормально, что ли, ответить?!       На обеде кок снова задумчиво дотронулся до нагрудного кармана и вздрогнул: записки не было. Зоро отвел взгляд. Не потому что ему было стыдно за воровство записки, а потому что неприятно так кок вздрогнул — очень расстроенно. Словно потерял что-то очень ценное.       К вечеру Зоро был злой, как черт, потому на ужин не пошел. Пусть кок сам к нему притащится! Жрать хотелось невыразимо, но Зоро собирался стать лучшим мечником, потому он положил записку перед собой и принялся медитировать. Рано или поздно кок явится, он не может оставить накама голодным.       Кок не шел, и медитировать не выходило. Зоро все больше злился на бровастого, купившегося на такую дешевку, явно тоже не выяснившего, кто это был… Или выяснившего? Порой, но только порой, Зоро не отказывал дуро-коку в способности логически мыслить не хуже самой Ведьмы. Ну и что, что кок выяснил! Что это за записка такая любовная, если за ее автором еще гоняться нужно, как угорелому. Херня какая-то, а не любовь. И тут Зоро осенило — вот как он поступит.       В полночь в люке Вороньего гнезда появился поднос с продуктами. Кок поднял его, привычно балансируя на голове, за подносом появилась недовольная мина. — Я не шучу, Маримо, завязывай. В следующий раз не ужин тебе приволоку, а велю Луффи приволочь тебя на ужин, — брови кока были сдвинуты, но так… не по-настоящему. На самом деле он совсем не злился. Но когда кок поднялся из люка, и его взгляд упал на лежащую перед Зоро записку, и брови высоко встали домиком. Это значило: коку больно где-то в сердце. Но он только сигарету в рот засунул и бухнул пред мечником ароматный ужин. — Нашел, кто написал? — Зоро бровью показал на записку. Дескать, мы тоже не лыком шиты, умеем говорить на бровном. — Пфф, нет. Да и не надо. Этот человек не хотел, чтобы его нашли. Иначе бы подписался. Так что грубостью было бы даже искать, — фыркнул кок, закуривая в окно. — А Усопп сказал, что ты искал.       Спина кока дернулась и выпрямилась. Спина кока всегда была честной с Зоро, ее он понимал лучше любых слов Санджи. — И что ты всех спросил, а меня даже не спросил, — немного обиженно добавил Зоро. — Ха, Маримо! Ну это элементарно. Все же знают, что ты пишешь «лудший», и как правильно даже не знаешь. — Э! Если вы все знали, чего мне не сказали, как правильно писать! — Ради комического эффекта, Маримо, — кок забывает стряхивать пепел с сигареты, и это снова говорит Зоро больше любых его острых подколок. Зоро решает — хватит. — А правда не стоило искать, Завитушка, — кок с удивлением поворачивает к нему голову. — Потому что зачем тебе любовь такого труса.  — Полегче, Мари… — Я тоже спросил. И никто не признался.       Вот надо же тупому мечнику все испоганить. Санджи кто-то любил, и Санджи от этого было хорошо. От Зоро что — убудет, что ли? Ведь для него все будет по-старому, трахай — не хочу, никуда от него кок не денется. Разве может Санджи своей мерной ложечкой так быстро переложить всю ту гору сахара в другую чашку? Санджи много что хочет сказать: чтобы Маримо завалило хлебало, что тот болтает о том, о чем понятия не имеет. Любовь — это не название соуса в Ист Блю, чтобы ты знал, Зеленая башка. Она сложнее, она прекраснее, и тебе-то откуда знать… Но Санджи молчит. В это время говорят для Зоро нервно смявшие сигарету пальцы, изогнувшиеся у переносицы смешные завитушки.       Зоро неуклюже нагибается, лезет под диванчик, там валялся где-то… вытаскивает запыленный карандаш, недолго думая обсасывает кончик, чтобы лучше писал, как первоклассник какой.       И размашисто подписывает записку внизу: Зоро.       Глаза у кока вот-вот, да выпадут из глазниц, как он их пучит. Он вдыхает дым, сглатывает его и закашливается. А потом начинает орать. — Долбаное Маримо! Это не твоя записка! Это моя! И ты мне ее изгадил! — Да где же изгадил, — Зоро реально не понимает. — Кто-то признавался мне в чувствах, а ты своими тупыми шутками! — кок наконец отошел от окна, орет уже прямо Зоро в лицо. — Почему тупыми шутками? Это ты тупой, кок. К черту тех, кто боится признаться честно. К черту тех, кто скрывается, он не заслуживает тебя. На любовь имеют право только те, кто берет ответственность за свои слова. А если он жалкий трус, то я возьму ответственность за его слова. — …сушеные мозги… — поток ругательств кока схлапывается. — Ты — что? — Это не я написал записку. Я не хорош в этих всяких… выражениях. Но он не может подписаться под такими словами. А я — могу. Потому он тебя не заслуживает.       Кок плюхается на задницу от удивления. Очумело смотрит на Зоро. На уже затасканную ими всего за пару дней записку. Опять на Зоро. Тот поразительно спокоен. — И… тебя не волнует, что я по этому поводу думаю? — С чего бы? — хмыкает Зоро. — Ты же уже сказал.       И кок правда давно все сказал — тем, как иногда аккуратно хлопает его по плечу, когда Зоро вечером смотрит на море. Тем, что Зоро никогда никому не говорил, что не любит лук, но в его тарелке никогда нет лука, даже если он есть у остальных. Тем, что Зоро единственный, при виде кого кок не перестает тихо напевать себе под нос, вытирая посуду. И эту фразу каждый раз на разный мотив повторяют ему руки Санджи, когда они вдвоем. Хах, да и стал бы Зоро в этом бескрайнем море, полном врагов и опасностей, делить постель с тем, кто действительно его терпеть не может, а не только пыжится из-за вздорного характера.       Вид у Санджи сконфуженный, озадаченный, и это странно. Все еще злится за то, что Зоро вытащил записку? — Хм, не думал, что тебе есть дело, — говорит кок, и тут приходит пора Зоро удивляться. С чего бы кок не думал? Зоро говорил это всегда: тем, что не ложился спать до глубокой ночи, если кок задерживался по своим непонятным кухонным делам. Тем, как терпеливо ждал, или как нетерпеливо избавлял от одежды, когда наконец было можно. Тем, как легко и быстро засыпал рядом, полностью доверившись чуткой воле наблюдения кока. Больше, чем собственной. Тем, как проводил всегда рукой от лопаток до позвоночника. Тем, как читал каждое «да» в его движениях, и был покорен любому «нет», что говорили его руки, а не рот.       А кок витает в облаках целый день, стоит какому-то жалкому трусу нашкрябать… Вот же тупица-кок!       Тот как раз собирался уже встать и уйти, как Зоро снова повалил его спиной на пол. Кок только глаза закатил: ну сколько можно, вчера мной уже пол протирали. — Кок, ты тупой, — сообщает ему Зоро, будто он первооткрыватель. Но ведь кок и правда тупица. Он не понимает всего, что говорит ему Зоро на самом простом, самом понятном языке любви. Как слепой не может прочесть написанного, или глухой услышать сказанного. Так и кок не понимал того, что говорил ему Зоро. Надо подобрать другой способ, вот только черт… Зоро очень плох в словах. — Ты любишь меня, — начинает Зоро. И кок выпаливает: «Да ты охренел», и как ни странно и брови, и глаза кока говорят то же самое: Зоро совсем охренел. Зоро немного напрягается, но старается дальше. — И я тебя. И явно больше, чем какой-то трус. Кто вообще пишет такие записки и не подписывается. Потому я не понимаю, чем ты так потрясен, кок. Ведь те же самые слова я лично мог сказать тебе, если бы умел. Я мог бы сказать больше, если бы умел. Просто, слова кажутся мне такими маленькими. В них не помещается все, что я ощущаю. Я ума не приложу, как в словах можно выразить все те десять килотонн любви, что я к тебе испытываю. Как какая-то мелкая бумажка может значить для тебя больше…       Кок перестает злиться, смотрит как-то испуганно. Кончики его ушей краснеют. — Ты… реально не знал? — Зоро потрясен. И когда кок коротко мотает головой, уточняет: — Только не говори, что и ребята тоже не знают. Я… довольно жестко спросил.       Кок снова мотает головой. А потом вдруг выпаливает со смехом: — Сколько это вообще, Маримо, десять килотонн?       О господи, Санджи прикрывает глаза, воображая картину. Десять килотонн никогда не перечерпать мерной ложечкой в другую тару. Тут и пытаться не стоит, Санджи обречен. Что же, мужчина тем и мужчина, что имеет смелость принять свою судьбу.       И он закидывает Зоро на шею руку, пригибая того для поцелуя. Дальше Зоро говорит на своем языке торопливо сдернутой одежды и слишком поспешных движений и толчков. Но он больше не кажется Санджи варварской тарабарщиной.       Утром Зоро опоздал на завтрак. Не то чтобы специально, просто проспал после вчерашней ночи. Все уже сидели за столом, один кок стоял у раковины и жадно пил уже второй стакан воды. Вчерашней ночью он потерял немало жидкости.       Зоро остановился в проходе, обвел всех суровым взглядом. — Так не вы записку написали? — Нееет, — затянула мужская часть команды, вконец запуганная мечником. На их фоне затерялся робко тянущий вверх копытце Чоппер. Это он написал записку. В одном из девчачьих журналов Нами было написано, что когда девушка думает, что у нее есть тайный поклонник, в ней будто второе дыхание открывается, и она ощущает прилив сил. Чоппер любил журналы Нами, в них были красивые картинки, а еще он решил научно проверить медицинский факт. Письмо помогла написать Робин. Он не хотел нарушать эксперимента, но так долго врать друзьям так стыдно… Зоро довольно кивнул: — Ну хорошо. Потому что на этом корабле я люблю кока. — Ээээ?! — затянула мужская половина команды. — Пфрпфы! — сказал кок, захлебнувшийся водой из стакана.