All The Rest (Все остальное)

      Когда агония вернулась к нему, это было так, словно она никогда не уходила, была постоянной, неотъемлемой частью его. Частью, которую он должен был всегда помнить, а не прятать за стеной. Она был с ним слишком долго, более века, и она никогда не притуплялась, всегда была столь же поразительно острой, как и в первый раз. Ничего не изменилось.       А потом что-то произошло. Он услышал голос. Голос, который был бальзамом для его изуродованной души, он услышал его издалека, как будто кто-то звал его из места, которого уже почти не существовало, даже в его воспоминаниях.       — Сэмми...       Чтобы ни случилось, он знал, что страдает. И владелец голоса тоже страдал, рыдал, произнося его имя, почти без надежды, подвергая пыткам по-своему.       — Сэмми, пожалуйста. Тебя там нет, чувак. Ты в безопасности.       Но он знал, что это была ложь, потому что здесь было небезопасно, он не был дома.       — Я должен был найти способ вытащить тебя раньше, должен был понять, что это не ты. Я… Я подвел тебя и… мне жаль Сэмми, мне так жаль.       Слова смущали, удивляли, словно он не знал что происходит здесь и сейчас. Но он цеплялся за голос. Голос, который пел ему в детстве, чтобы он хорошо спал. Голос, который терпеливо, мягко обучал его всему самому важному в жизни. Голос, который всегда давал ему силу, надежду, когда у него уже ничего не оставалось.       — Я не могу… ничего исправить, не могу изменить то, что произошло, то, чему я позволил случиться. Но ты больше не в аду, и ты не один. Я рядом, и я… Я не уйду.       Он уже слышал это обещание. На кладбище. Слова не были ложью, отчаянными обещаниями, не тогда. Дин не оставил его, остался… даже когда это означало смерть, когда это означало, что придется стоять прямо там на обрыве, рассматривая конец света от руки своего брата. Дин пришел за ним, чтобы быть рядом, сделать все вместе, чтобы покончить с этим вместе.       — Я буду… На этот раз я… прикончу любого и встану рядом с тобой. Чтобы они ни сделали с тобой, они могут просто… остановиться. Пусть делают со мной что угодно. Я тот, кто сказал "Нет " Михаилу, я тоже испортил их шоу. Они могут оставить тебя в покое, пусть забирают меня. Я согласен.       И он понял, что-то, что с ним было сделано, то, как они издевались над ним, как он страдал, уровни агонии, пробудившиеся в его душе, он мог чудесным образом… терпеть это. Потому что Дина там не было, потому что они могли сделать с ним самое худшее, но его брат был в безопасности, был вне их досягаемости, навсегда.       Теперь Дин собирался отнять у него это, собирался прыгнуть в клетку за ним, собирался уничтожить его так, как не смогло самое могучее зло во Вселенной. Его крик исходил скорее из глубин его души, чем из его растрепанных измученных легких.       — Нет!       И как будто барьер был прорван. Какая-то стена рухнула из-за страха за брата, из-за его отчаяния. Он должен сделать что-нибудь, чтобы остановить это, ему нужно защитить своего брата, спасти его, ради любви, которую он чувствовал к Дину.       Вдруг, он почувствовал это: что-то холодное прижалось к его горящему лицу, руки держали его крепко, защищая его от любой угрозы и звука, даже более ценного, чем голос его брата. Он слышал сердцебиение под его ухом. Сердцебиение Дина.       — Просто вернись, Сэм. Мы построим новую стену, ты и я. Мы делали это всю свою жизнь. Вернись ко мне, Сэмми. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, Сэмми.       Это все, о чем он думал в аду: вернуться к Дину. Единственный к кому он хотел вернутьтся — это Дин. Открыв глаза, он вяло моргнул в темноте, сумел разглядеть очертания кровати, камина, ветхий дом, в котором они остановились в Бристоле. Они. Он и Дин. Его дыхание замерло в груди, счастье и надежда, отчаяние и агония накатили волной.       Дин застыл рядом с ним. Заметил, всегда замечал все, что происходило с Сэмом.       — Сэмми? — голос его брата нежный, тоскующий.       Имя его брата вышло шепотом:       — Дин.       Он двинулся, приобняв брата за талию, чтобы удостовериться, что это не какая-то игра в голове, что Дин реален, что Дин не исчезнет, не оставит его. Прижавшись лицом к рубашке старшего брата, он вздохнул с облегчением.       — Дин, — с радостью и счастьем прошептал Сэм.       — О, слава Богу, Сэмми, — в словах Дина звучали слезы, руки, державшие его, обняли крепче. Подбородок, который опирался на его макушку, сдвинулся, и Сэм почувствовал дыхание Дина, когда брат спрятал лицо в его волосах.       Сэм крепче прижался к Дину, к реальности, что он больше не в аду, что он не в агонии, что Дин был рядом с ним. И Дин держал его, просто… держал его. Он будет делать это, пока они оба не умрут, это был путь Дина. Сегодня Сэм позволил бы ему.       Сэм чувствовал, как он буквально вращается вокруг души Дина. У него не было сил беспокоиться, что он может испортить душу брата своей. Он был не таким гуманным, не мог быть. Не тогда, когда он держал в руках то, чего был лишен на протяжении более ста лет: нежные прикосновения, доброта, любовь, его брат.       Он не знал, как долго они сидели, запутанные вместе, как душой, так и конечностями. Сэм не заметил, когда тьма уступила свету, когда тени удлинились. Сердцебиение под его ухом замедлилось, изменилось, когда его владелец поддался истощению, но даже тогда руки его брата никогда не ослабляли хватку.       Не желая беспокоить Дина, Сэм подставил руку под его подбородок, поддержал голову брата, когда выскользнул из-под его щеки. У Сэма перехватило дыхание от рыдания, когда он увидел усталость, напряжение в слабых чертах брата, когда он оценил позицию, в которой Дин сидел на твердом деревянном полу. Ни на что не опираясь, держа своего младшего брата всю ночь. Воздух в заброшенном доме настолько стал таким холодным, что при каждом выдохе появлялись маленькие облачка белого тумана.       Сэм никогда не любил своего брата больше, чем в этот момент. Знал, что слезы, которые появились на его щеках, на этот раз были не от горя. Они были от любви. Что-то, что ад не смог забрать, независимо от того, как долго он там пробыл.       Осторожно сместив руки брата, Сэм сел прямо и выскользнул из-под подбородка Дина и голова старшего брата оказалась у него на плече. Соскользнув ближе к Дину, он изменил свою хватку от цепляния к поддержке и взял одеяло, которым Дин укрыл его. Он обернул одеяло вокруг дрожащего брата.       Это были они в лучшем виде… и в худшем. Измученные, непоправимые, разрушенные, защищенные, исцеленные, спасенные.       — Сэмми, — пробормотал Дин, инстинктивно сгибая пальцы на ткани рубашки младшего брата.       — Ты не один, Дин. Я с тобой.       Затем услышал с резкой ясностью:       — А я был один, — горько сказал Дин, с сожалением, чувством вины.       Сэм закрыл глаза и прижал лоб ко лбу Дина.       — Я не хотел, чтобы ты был один, Дин. Я никогда этого не хотел. Не тогда… и не сейчас. Ты не можешь… обещай мне… — он замолчал, когда Дин сказал таким тоном, словно кричал:        — Я никогда не дам этого обещания.       — Придурок, — прорыдал Сэм, зная, что не сможет остановить Дина, никогда не мог, когда брата вело его сердце.       Дин удовлетворенно выдохнул, как если бы Сэм дал ему обещание которого он хотел.       — Так что великая стена Сэма… ей нужен ремонт?       Сэм рассмеялся.       — Да. Ты угадал, — сказал он, с удивлением и облегчением, от того, что Дин не оттолкнул его. Сэм не пытался напомнить старшему брату, про непобедимый статус, позволил ему отдохнуть.       — Я работал на стройке, когда был с Лизой и Беном. Я хорош в ремонте… стен и прочего.       — Ты во всем хорош, Дин, — похвалил Сэм.       Он знал, что Дин всю свою жизнь защищал его стенами: от монстров, от отсутствия их матери и присутствия их отца. Что его брат построил для него стену против всех темных вещей, которые вцепились в его душу и овладели ею. Дин возводил стену вокруг собственной души после ада, и Сэм будет делать это для себя, по кирпичику, сколько потребуется.       — Сэм, что бы ни случилось, все, что ты помнишь…       — Просто скажи мне, что ты не уйдешь. Мне нужно это… мне нужен ты и я знаю, что это слишком много…       Дин оттолкнул Сэма достаточно далеко, чтобы встретиться с ним глазами. Чтобы убедиться, что Сэм не пропустит ни одного слова или неверно их истолкует.       — Я не уйду, Сэм. Никогда, идиот. Быть вместе — это то, чего я тоже хочу. Да ладно, я сижу здесь отморозив себе задницу, и если это не говорит…       — Говорит, — перебил его Сэм, с нежностью в глазах. Ему не нужно было ничего говорить, им никогда не нужны были слова.       Застигнутый врасплох словами Сэма, Дину потребовалось время, чтобы прийти в себя и проворчать:       — Хорошо, — но затем он обеспокоенно посмотрел на брата. — Сэмми, ты можешь… ты в порядке?       Сэм сглотнул, сбросил все, что всплыло на поверхность, все мучительные страдания, ужасное одиночество, неумолимый страх. Он был не в порядке, может быть, никогда не будет в порядке, может взорвется через час, через год, но он больше не был в аду, больше не был один, и Дин был жив и реален и сидел рядом.       — Я там, где хочу быть, Дин, — он молился, чтобы Дин знал, что дело не в том, чтобы быть живым, не в том, чтобы быть в своем уме, а в том, чтобы быть с ним. — Все остальное… — он пожал плечами, не обращая внимания на слезу, скатившуюся по щеке.       В глазах Дина вспыхнула боль, но он кивнул, протянул руку и обхватил Сэма за затылок. Сердце сжалось, когда младший брат наклонился в его прикосновению, а не отшатнулся.       — Да, — согласился он, потому что никаких других слов не нужно, не между ними.       Все остальное они исправят. Вместе. Так они поддерживали свои стены, так они жили, так они держались друг за друга.