Шаг в будущее

Kodaline ‘All I want’

Оранжевое полуденное солнце изо всех сил пыталось пробиться своими лучами под полосатый навес оливково цвета. Все вокруг цвело, виноградная лоза облюбовала б/у сетку рабицы и раскинулась по ней плотной завесой. Нежно-жемчужные пучки флоксов млели под тёплыми лучами, старая калина заготавливала яркие, но кислые ягоды на осень, пока её болезненные суставы получили облегчение от тепла. Огромные туи-старожилы обрамляли дачный домик, сея в его комнатах тени. Где-то негромко стрекотал залетный кузнечик. А в воздухе, в гуще травы, носились упитанные матёрые шмели, стараясь как можно быстрее собрать в свою собственность весь нектар клевера. Его было много, оно был разбросан малиновыми пятнами по траве и создавал подобия коралловых рифов в море. На маленькой кухне Сара и Джинджер готовили суп, все помещение было наполнено влажным, горячим паром, который клубами собирался под потолком. Пахло приправами, в особенности — красным перцем. Кипела на плите вода, в которую уже бросили нарезанный неаккуратными кубиками картофель, жужжали динамики старого радио, чередуя прогноз погоды и местное сообщение о скидках на фермерские куриные яйца и молоко. Билась о стекло в старой деревянной раме мушка. То и дело поскрипывали открывающиеся дверцы шкафчиков, звенела о стенки кастрюли поварёшка и громкий, заливистый смех. На веранде в плетёном кресле-качалке, с серьезным лицом уткнувшись в книгу, сидел в панамке «Buffalo» мальчик лет шести. — Баки! От неожиданности он поднял глаза и увидел, что так удивило Стивена — на поднятую в воздух руку уселась бабочка по расцветке похожая на махаона. Мальчик смотрел на неё огромными голубыми глазами и часто хлопал ресницами, стараясь, казалось, не дышать, чтобы не спугнуть чудесное создание. — Красивая, — одними губами прошептал Роджерс, забавно поднимая брови вверх, Баки кивнул, перелистывая страницу. Оттого, что он резко дернул рукой, чтобы не уронить книжку, кислородный баллон, стоявший рядом, накренился и почти упал, заставив мальчика тихо шикнуть. То была одна из немногих вещей, которая могла ввести Барнса в бешенство за несколько секунд — все эти трубки, проводки, винтики и шашечки, точно он не ребёнок, а наступившее будущее. Тем временем баллон невнятно пшикнул, заставив Джеймса сделать резкий выдох. И, несмотря на то, что технологии в двадцатые могли облегчить его участь, как говорил отец, посредствам медикаментов и странных систем воздухоснабжения, боль не уходила. Маленькая неприятность заставила Баки впервые вспомнить ту ужасную ночь, когда грудная клетка болела так сильно, как будто разрывалась изнутри на части, ломая рёбра. Он кашлял, как при бронхите, который не раз перебарывал, но легче не стало. В ванной вместо мокроты, на которую врач списывал боли в горле и гортани, что это такое, ребёнок тогда ещё не знал, в раковину плюхнулась непонятная субстанция, пронизанная кровяными ниточками. Он закашлялся и помотал головой, отгоняя прошлогодние инциденты. И тогда поймал на себе настороженный взгляд Стива, который бросил бегать с насекомыми наперегонки и замер, точно монумент, сцепив пальцы в замок. — Опять, Джейми? — его худенькие руки нервно ползали по воротнику, расстегивая и застегивая пуговицы на рубашке, и он сконфуженно переминался с ноги на ногу. — Нет, все в порядке, — Баки собирался махнуть рукой, но та неожиданно резко дрогнула, и он прижал её к сиденью. Боль не уходила, он почувствовал, как на глаза накатываются слезы, поэтому чуть крепче сжал губы и вцепился в книгу, упорно пробегая по строчкам, которые размывались перед глазами. Стив теребил ремешок подтяжки на шортах и все никак не мог вернуться к своему занятию. Он уселся на траву, разложил свои баночки с гуашью и уже открыл альбом, но снова поднял глаза. — Позвать маму? — Стив вздернул светлые, тонкие брови и чуть подался вперёд, точно рассматривал что-то на бледном личике. — Что? Зачем? — замялся Джеймс, передвигаясь чуть выше, чтобы принять более уверенный вид. — Потому что ты болеешь, — кивнул мальчик, не спуская с друга не по возрасту критический взгляд. — Да, — выдал Баки куда-то в пустоту, прищуривая глаза от яркого света. — И я правда не знаю, есть ли лекарство, которое мне поможет. — Фу, — театрально скривился Роджерс, прижимая руки к груди. — Не строй из себя взрослого, Джейми, — и в ту же секунду вскочил на ноги, загораясь чем-то снова. — Я могу сбегать за шоколадом в палатку у миссис Райли! — Не стоит, — опешил брюнет, потирая рукой глаза. — Возражения не принимаются, — воскликнул Стив, взмахивая рукой, точно главный герой фильма «Парень, ты попал!». — Ты получишь свой шоколад во что бы то ни стало, — Джеймс вздохнул и окончательно развалился в кресле. Отговаривать его было бесполезно, точно так же, как уверять поэта, потерявшего музу, что вдохновение ещё придёт. Если Роджерс загорался идеей, то ни оттащить его от этого костра, ни потушить было невозможно, поэтому Баки молчал, пока тот стремглав побежал через веранду в кухню, чтобы попросить у матери два доллара и тринадцать центов на плитку шоколада с карамельной начинкой. Сладость была одной из лучших вещей в этой стране, если не в мире. Большой и сладкий квадрат двадцать на двадцать, завёрнутый в шуршащую золотую фольгу и обвязанный ленточкой, цвет которой можно было выбрать среди множества мотков, мостившихся в лавке. На жаре, когда молочный шоколад немного подтаивал и стенки карамельного домика становились тоньше, был риск случайно продавить подушечку пальцем. Тогда оттуда апельсиново-оранжевым потоком начинала сползать начинка, точно ленивая лисица оставляя на пальцах следы. Сара дала денег, а Джинджер вышла с кухни, и Стива почему-то отправили через другую дверь с москитной сеткой и скрипящей при малейшем движении задвижкой, солнце играло светлыми прожекторами, роняя на половицы ровные овалы света. В лавке разлеглись тягучие, томные ароматы, на сколоченных из брусков этажерках стояли разносортные упаковки, коробки, горшочки и украшения. У прилавка примостился огромный белый бидон с брусничным морсом, который давали в граненом стакане в подарок всем посетителям, покупавшим легендарные кексы и печенья с шоколадными каплями. Хозяйка заведения носила чуткое имя «Тёна», которое явно было производным от какого-нибудь более длинного и официального. Убранные в хвостик на затылке волосы, рассыпанные по лицу мелкие крапинки веснушек, аккуратные брови и большие зеленые глаза. Она сидела в рубашке за прилавком на табурете, так что из-за столешницы было видно только макушку. Белая рубашка на несколько размеров больше шуршала и возмущалась каждый раз, когда девушка поправляла браслеты на руках. Классические чёрные брюки-сигареты, какие носили все женщины в поздние двадцатые, почувствовав свою свободу. На ногах простые пробковые тапочки-эспадрильи, те самые, которые клацают по полу, стоит только ступить на паркет. — Вам не жарко, — с неподдельным интересом спросил мальчик, шлепая на стол шоколадку. — Нет, очень даже удобно, — она сразу оживилась, поднялась и вытянулась по струнке, как молодая Американская сосна. Руки отрезали кусок бежевой ленты с катушки и завязали пышным бантом, обмотав вокруг плитки. — Ты у меня постоянный клиент, — девушка прикрепила на ленточку пару крупных бусин, напоминавших бы жемчуг, если бы не отверстие для нитки. — Это все Баки, — поправил её Стивен, нетерпеливо постукивая пальцами по пластмассовой витрине. — Ему снова грустно, и я решил сделать ему подарок. — Опять заболел? — улыбнулась Тёна, убирая шоколадку в бумажный пакет. Баки, мальчика с каштановыми волосами и проникновенными, снующими глазёнками, она помнила отчетливо, но давно не видела. — Он давно болеет, — грустно кивнул Стивен в ответ, выкладывая в пиалу, предназначенную для мелочи, деньги. Она задумчиво склонила голову набок, рассматривая два помятых лица Вашингтона* у себя на стойке и наконец забрала только одного, попутно соскребая мелочь. — Ещё один, — заметил Стив, подталкивая сложённую пополам банкноту поближе к ней. — Постоянным клиентам скидка, — подмигнула девушка, и глаза мальчика тут же засветились снова, будто и не было разговора, затронувшего больное. Стив упорно делал вид, что совсем не понимает, что происходит с Барнсом, нарочито изгибал брови домиком, закусывал щеку изнутри, когда родители начинали говорить о невозможности операции в очередной раз, задумчиво смотрел на них исподлобья, но, как только кто-то ловил его взгляд, отворачивался и строил непонятливое детское выражение. Когда Джеймса кашлял, он думал, что у того опять осточертевшая простуда в разгар «вирусного сезона» — осени, и подпихивал ему в карманы куртки и под подушку разные мелочи, которые веселили последнего. Потом была неделя, когда Джеймс лежал, смотрел в потолок, изредка хрипел с закрытыми глазами, потом к нему приставили баллон и морфий и несмотря на то, что мальчику стало намного легче, он все же медленно угасал. Стив, чувствовавший чуть острее, чем взрослые, понимал, что впавшие, когда-то румяные щёчки, сероватый оттенок кожи, постоянная слабость и меланхоличное лицо — ещё и отражение внутренней пустотой, точно система дыхания медленно, но верно высасывала из Баки того самого «энергичного мальчика с вечно смеющимися глазами и вздернутым носиком» (таким он оставался для родителей и других отдаленных от него людей). Солнце заметно теряло позиции, сползало ближе к линии горизонта, оставляя место зарождавшимся сумеречным облакам, распускавшимся на небосводе грубыми грязно-красными бересклетами. Гремел оркестр кузнечиков, зажегся свет на первом этаже, окно было завешено легким японским тюлем, привезённым отцом Джеймса из Киото. Стив зашёл, ощущая всем телом кричащий дискомфорт. Они обе сидели за столом, монотонно помешивая дымящийся чай, ложечки в унисон постукивали о глазурные стенки, они молчали, переглядывались и словно говорили на своём личном, приватном языке, доступном только некоторым и способном передать все то, на что не найдётся слов. Роджерс мышкой скользнул к крутой осиновой лестнице на второй этаж, где царил сумрак, он мог видеть это в лестничном пролёте, и по ступенькам, ступая на цыпочках и старясь не дышать, поднялся наверх. Все двери были закрыты, но в щели под одной слабо поблескивал белый больничный свет. На тумбе стоял ночник в виде свинки, её пятачок был выключателем, а тельце излучало слабый ореол, освещая достаточно большое пространство вокруг себя, чтобы пройти к выбеленной кровати с резным изголовьем, не споткнуться и не шуметь. Он, как не парадоксально, лежал здесь и в этом безжизненном свете его лицо казалось ещё прозрачнее, так что венки на веках бежали к линии ресниц яркими реками на контурной карте. Стиву на секунду показалось, что в углу, согнувшись в три погибели, сидит ужасное подкроватное чудовище из детских страхов. Сложило свои длинные, покрытые струпьями пальцы домиком, и ждёт момента, когда он отвлечется, чтобы схватить и утащить в своё царство пыли и потерянных вещей. Ему казалось, что оно косматое, полностью чёрное, и только два янтарных, огромных, как две плошки, глаза внимательно следят за каждым его движением. Но что-то подсказывало Роджерсу, что прыгать оно пока не собиралось, а уселось на пол, обвив руками угловатые колени тонких ног с пальцами-веточками, склонило голову на грудь и молча дозволяет посетителю говорить, пока таймер где-нибудь глубоко в его затылке не закончится и не прийдет время… А вот для чего, мальчик не знал, может, и к счастью. Положив шоколад на тумбу так, чтобы не сдвинуть ночник, Стив бросил случайный взгляд на лицо и увидел мелкую былинку, какие обычно летают в воздухе в отсветах заката и заставляют мать говорить, о неряшливости и не протертых от пыли полках. Она нахально кружилась сначала высоко над его лицом, по прямой спускаясь все ниже, потом по-хозяйски упала прямо на лоб и застыла, непоколебимая ни одним выдохом. Роллера вздрогнул, посмотрел в сторону темного угла, где уже заерзало существо, намекая на истёкшее время свидания, поправил отброшенный край одеяла и мимолетно коснулся чужой руки, такой же холодной и бледной, как и её обладатель.