***
За всё то время, что мы гуляли по парку, я только и мог что отвечать на его вопросы, и то односложно. Излишняя разговорчивость, вместо молчания, и вопросы, переходящие из крайности в крайность, — вот на что я подписался. «Какой твой любимый цвет? Ты единственный ребенок в семье? В каких тонах ты любишь рисовать? Пейзаж или натюрморт? История или литература?» и так далее… Какое отношение имели эти вопросы к тому, чтобы просто нарисовать портрет — я не знаю, но раздражать раздражало. — Почему ты решил пойти на курс рисования, а не на какой-то другой? — он смотрел мне прямо в глаза, что очень сильно меня смущало, поэтому я всё время отводил взгляд. — Я в принципе не хотел идти на какие-то дополнительные курсы. Меня заставила староста. — То есть ты и на курс рисования не хотел? — этот его высокий голос с удивленной интонацией. — Нет… — Это же интересно! — он воскликнул, размахнув руками. — Нет. — Да! — твердо ответив, он облокотился о скамейку. — Кому как. — Я всегда думал, что такие глубокие и сдержанные люди, вроде тебя, любят что-то такое умиротворенное, например поэзию, литературу или то же рисование, — он опустил голову и посмотрел на асфальт. За счет своего невысокого роста он не доставал до земли, от чего его ноги болтались. — Ну, как видишь, ты был не прав. — А что ты тогда любишь? — он резко поднял голову и снова посмотрел мне в глаза. — Танцы. — Вау! Ты умеешь танцевать? — Ченле раскрыл рот в удивлении. — Нет. Я их люблю, но не занимаюсь… — А хочешь? — застал прямо врасплох. Танцы, конечно, хобби хорошее, но не настолько, чтобы я жаждал этим заниматься. Мысли были, но быстро проходили. Вообще в принципе, всё чем я думал заниматься — быстро сменялись чем-то другим, так что я никогда ничего не доводил до конца. — Не знаю. — Ну, я думаю, что ты ещё определишься.***
Проект мы сдали на отличные оценки и общаться не перестали. Теперь эти рисунки висят у нас в комнатах для напоминания о начале дружбы. Все мои друзья, в основном, никогда не отличались разговорчивостью. Именно по этой причине мне было с ними комфортно. Но Ченле… Это иной случай. Его гиперактивность то отталкивала, то притягивала к себе. Например сидишь ты, никого не трогая, видишь его на горизонте и сразу говоришь себе: «Только не он…», а затем он подбегает к тебе, аж подпрыгивая, и начинает свой монолог, в котором ты лишь слушатель, и в какой-то момент даже проскакивает мысль: «Ну ладно, всё не так уж плохо.» Незаметно для себя мне стало комфортно его присутствие, даже вопроса: «Какого чёрта ему ещё надо от меня?» не появлялось. Поэтому общение затянулось примерно на года четыре точно. Мы начали играть в эту глупую игру с жёлтой машиной совсем недавно. Никогда не понимал её смысла, но азарт брал верх, когда ты видел жёлтую легковушку где-то неподалеку. Гулять Ченле любил часто, поэтому и синяки на плече у меня почти никогда не проходили. Знаете этот переход от дружеских чувств к совсем не дружеским? Я тоже не знаю, но так получилось. Мои родители довольно консервативны в этом отношении, так что и у меня сформировалось впечатление, что это неправильно. Я пытался подавить в себе эти чувства, но всё заканчивалось провалом. Признаться? ни за что… никогда. Ни себе, ни ему. В жизни, нет. Но иногда, всё же, стоит набраться храбрости и сказать как есть, иначе потом будет поздно. Понимаете о чём я? Этот случай, который останется в моей памяти навечно Ченле просто шел рядом со мной. Я лишь остановился на секунду, чтобы завязать шнурки, а он пошел дальше, не заметив, что меня рядом нет. А дальше всё как в тумане. Гудок машины, летящей на бешеной скорости, звук тормозящих колес, а затем падающее на асфальт тело, и мой немой шок и парализованность. Люди вокруг суетятся, пытаются помочь, но я лишь стою и смотрю. Кто-то вызывает скорую, кто-то тормошит меня по плечу, а я и пошевелиться не могу. Ирония судьбы, не правда ли? Тебя сбила жёлтая машина. Если бы не те чёртовы развязавшиеся шнурки, я бы, возможно, остановил тебя и мы бы продолжили гулять в тот день. Я бы остановил тебя и слушал твой звонкий, «дельфинистый», как я его называю, смех, а не сидел в этой палате, держа тебя за руку и смотря, в надежде, что ты придешь в себя. Слышишь ли ты меня, когда я прихожу к тебе в палату и сажусь в кресло? Слышишь ли ты своих родителей, которые каждый день приходят к тебе, меняют цветы, разговаривают с тобой? — Ченле… — по привычке ставлю кресло рядом с больничной койкой и беру тебя за руку. Сложно что-то говорить, когда видишь своего неподвижно лежащего друга… близкого… — ты в порядке? — не ответишь… Мы будто обменялись ролями. Теперь я говорю вместо тебя. Веду монолог. Интересно что происходит у тебя в голове. Что ты видишь? Что ты чувствуешь? — да, ты в порядке, — смотрю на кардиомонитор и понимаю, что ты в норме, — доктор говорит, что с тобой всё будет хорошо, и что ты скоро придёшь в себя. Прогноз хороший, да? — улыбаюсь сам себе на мгновение, фантазируя, как ты возвращаешься в реальный мир, как ты улыбаешься так ярко, что аж слепит глаза, как мы снова идем гулять, как слушаю тебя, твой звонкий, высокий голос, — Я недавно думал над нашей первой встречей. О том, как ты сказал, что для того, чтобы нарисовать удачный портрет, нужно хорошо знать человека. Я не понимал в этом смысла, ведь это обычный портрет. Ты сидишь, смотришь на того кто позирует и повторяешь это на полотне. Для этого не нужна какая-то личная привязанность. Может это лишь моё предположение и оно не сходится с тем смыслом, который ты пытался мне донести, но… Но в моем понимании ты пытался сказать мне о том, что важно настроение картины. Те вопросы о тонах, любимых предметах, о любимом цвете — всё это могло помочь передать настроение изображенного человека, — Снова ухмыляюсь, опуская голову. «Может стоит уже признаться ему?» Я не уверен, — Ченле… Знаешь, каждый раз, когда я видел эту жёлтую машину, я пытался ударить тебя первее, не потому что хотел быть первым, а потому что… — замолкаю, а затем чуть тише продолжаю, — потому что хотел лишний раз прикоснуться к тебе… — этот ответственный момент, когда, набравшись смелости, я могу это сделать, признаться тебе, — я… — замолкаю. Нет, не могу. Но зря я не сделал этого в тот момент ведь возможно, что если бы я признался, то всё обернулось бы по-другому возможно, ты бы очнулся возможно… ты бы выжил