липкие сахар и страх.
После того, как Джозеф узнал диагноз Бена, он тут же переехал к нему, чтобы быть рядом как можно чаще. Но в этот раз, задержавшись в театре из-за внеплановой смены расписания, он вернулся домой позднее обычного. Свет везде был выключен, так что актер был уверен — его возлюбленный уже спит. Заплетающимися от усталости пальцами актер закрывает дверь, стараясь не шуметь. Не получается. Маццелло роняет ключи, а те предательски громко дребезжат, достигая пола. Подняв ключи, Джо замер, прислушиваясь — не разбудил ли? Было тихо. Разувшись и, стягивая пиджак на ходу, он направился в спальню. Он уже представил, как упадет сейчас рядом с... Харди в комнате не оказалось. Парой размашистых шагов актер переносится в гостиную. Никого. Зарождающаяся тревога маленьким металлическим молоточком застучала где-то в затылке. Больше всего Джо боялся оставить любимого в неподходящий момент. Боялся, что тогда Бен будет один. Боялся, что тогда вообще настанет. И страх этот неприятно лип к горлу и душил, склеивая все внутренности при единой только мысли о неизбежном. Джо нашел Бена в ванной комнате, лежащим у унитаза. Небольшие сгустки крови вокруг многое объясняли. Сердце пропустило удар. На ватных ногах опустившись рядом, мужчина дрожащими руками потянулся к бледному лицу. Теплый. Еле уловимое дыхание парня коснулось его запястий. Маццелло с облегчением шумно выдохнул, вскинув лицо к потолку. — Эй, — практически беззвучно просипел мужчина, мягко трепля возлюбленного за плечо. — Давай-ка мы тебя умоем и уложим в постель.***
На следующий день Джо вернулся пораньше. Он принес букет легких примул, которые так нравились Бену. Тот встретил его чуть не с разбега глубоким поцелуем, наполненным благодарностью и бесконечной любовью, разведенными с болью. Парни провели вечер за совместной готовкой пасты и тихим романтическим ужином. Его завершением стал совместный просмотр незамысловатой комедии. Они, укрытые тонким пледом, полулежали в одноместном, но тем не менее широком кресле. Бен пристроился головой на груди Джо. — Бенни, милый, ты же помнишь про завтрашний осмотр? С заботой сказанные слова отчего-то заставляют Бена рассмеяться, в то время как на дне его мятно-зеленых глаз плещется отчаяние. — Перестань, Джо... Зачем ты так возишься со мной? Я же не сахарный, не растаю. Немного поболею и... — Харди не успел договорить, зайдясь новым приступом кашля. Такое случалось. Однако это только опровергало убедительность его речи. — Тшш... — мужчина приобнял его, ласково водя рукой по спутанным и немного влажным от жара пшеничным локонам. — Сахарный, и еще какой. — в подтверждение своим словам он запечатлел на макушке парня легкий поцелуй и прижался к нему щекой. За время болезни Харди совсем поплохел. С каждым днем он слабел и терял в весе. Любое движение, не входившее в разряд привычных стоило ему огромных усилий. Его кашель рвал связки, оставляя после себя на ладонях кровавые следы. Маццелло глядел на него со своего положения снизу вверх и не мог оторвать взгляд. Харди очень изменился. Джо старался запечатлеть каждое мгновение, проведенное с его Бенни. Парень, лежащий на его груди, такой худой, казался практически невесомым, словно хрупкое безе. Словно одно лишнее касание превратило бы его молочно-белые кости в порошок. Одно неловкое движение и все пошло бы прахом. Этого совершенно нельзя было допустить, поэтому Джо со всей нежностью, какую он только мог в себе найти, практически невесомо касается лба Харди, смахивая с него непослушные пряди светлых волос и заправляя их за ухо. На пару мгновений он задерживает руку в уголке нижней челюсти, чувствуя подушечками пальцев пульсирующую жилку. «Только бы не рассыпался» — вторит себе в такт сердцебиению мужчина. Вопреки своему возражению, Бен сейчас плавился, будто действительно был сахарным. Он медленно превращался в сладкую патоку, намертво приставая к всегда теплым тонким пальцам Джозефа. — Расскажи что-нибудь. Прочти свою роль наизусть. — разморенно бубнит Харди, не поднимая головы. Бен любит слушать голос Джо. Он всегда звучит мягко, точно ириска, тающая в чашке терпкого чая с чабрецом, который они так любят пить вместе по вечерам. Мужчина без возражений начинает свой трогательный монолог из чеховской «Чайки» о том, как мать не любит своего сына. «Любит — не любит, любит — не любит...» Голос Джозефа, вибрациями доносящийся до Бена от груди мужчины, действует на него как сказка на ночь, и тот засыпает, не дослушав и до середины. Актер не сразу понимает, что его уже несколько реплик как не слушают. Тихо хихикнув умильно спящему на нем Харди и, боднув того в висок, он стал осторожно выпутываться из-под него. Джо бережно отнес парня в спальню и, переодев его в пижаму, уложил в кровать. Сам он ушел на кухню, пытаясь заглушить боль и навязчивые мысли остатками скотча, бутылку которого они с Беном привезли из самой Шотландии, когда тот был здоров. С каждым днем страх потери близкого человека разливался в жилах Джозефа с новой и новой силой, когда казалось, что хуже уже некуда. Страх облепливал все его тело, заставляя цепенеть, каждый раз, когда Бена охватывала волна безудержного кашля или когда тот колко отшучивался на обеспокоенные речи мужчины. Страх овладевал им, но показывать этого Харди было решительно нельзя. Поэтому он сидел на кухне, глуша четвертый шот виски. Практически без чувств Джозеф укладывается в постель. Мужчина прижимается к сопящему Бену, оставляя на его щеках невесомые поцелуи-касания и нашептывая ему слова обожания. Зарывшись носом в золотистые волосы, пахнущие шампунем со вкусом дыни, Джо незаметно проваливается в сон.***
Этим светлым весенним утром солнечные лучи напрасно пытались пробиться сквозь плотно зашторенные окна квартиры очередной высотки. Эти усилия совершенно не имели смысла, как и теперь жизнь Джо Маццелло. К сожалению, время пришло слишком рано. Бену Харди не было суждено встретить это ослепительное утро. Сахарный мальчик рассыпался, растворившись в вечернем чае, оставляя после себя отвратительное горькое послевкусие.