олимп

юнги нельзя назвать типичным сыном бога войны. он не такой накачанный и коренастый, как другие сыновья ареса. там, где у других воинов загар от постоянного пребывания на солнце, у юнги сухие мышцы и бледная кожа. он двигается легко и изящно, а не с дюжим напором. он унаследовал логичную часть войны, ту, что отвечает за стратегию, хитрость и смекалку. не сказать, что он не умеет драться. годами противники недооценивали юнги из-за роста — из сыновей ареса он меньше всех на него похож — и многих из них юнги отправил в могилу раньше времени. он умеет обращаться с мечом и кинжалом, луком и стрелами, секирой и копьем. юнги знает, куда ударить больнее — и этого достаточно. другие младшие боги и богини уже научились его не трогать — он вознесся от статуса полубога с помощью собственной силы. юнги унаследовал от отца пронзительный взгляд, напряжение в плечах и постоянную бдительность. издали юнги выглядит слабым, но вблизи сила, наполняющая его движения, очевидна. однако, как и у других богов и богинь, рожденных полукровками, у юнги есть слабое место. конечно, и у богов тоже есть слабые места, но говорить им это в лицо — не самая удачная затея. юнги был рожден человеком, и знает, как ощущается слабость. знает, что всех сыновей и дочерей ареса объединяет эта слабость — любовь. это забавно: детей войны губит то единственное, что способно остановить насилие — любовь. быть пораженным манящей улыбкой, красивыми глазами или надушенными волосами. юнги никогда не понимал прелестей любви, пока она чуть не достала его самого, когда он стал полубогом. чувства богов достаточно эфемерны — что есть любовь в бессмертии? фантомные и недолговечные бутоны. любовь не остается навсегда, она ходит по кругу. юнги был тому свидетелем: боги оставляли своих супругов, преследуя смертных, но всегда возвращались обратно. смерть людей, живущих мгновения, заставляла богов опуститься на колени, а после они возвращались на золотой олимп, приковывая себя к бесконечному циклу. юнги не желает в этом участвовать. — ты говоришь так сейчас, — говорит ему сын афины намджун, — но никогда не знаешь, что изменится в будущем. — поверь, если я и паду, то не из-за любви, — сухо отвечает юнги. — говоришь, любовь останавливает насилие, — намджун что-то рисует на свитке, и слушает юнги вполуха, — но забываешь, что величайшие войны начинались из-за нее же. любовь не просто несет в себе слабость, она не такая как ты ее себе представляешь, юнги. иногда она кровавее самых жестоких войн. юнги не особенно прислушивается к намджуну, хотя знает бога много тысячелетий. намджун из тех, кто вечно попадает под влияние прочитанного. философские книги хорошо на него влияют. юнги проводит дни, обучая обитателей олимпа боевым искусствам, дабы убедиться, что они хорошо защищают границы. отца он видит нечасто: слишком много заварушек в смертном мире, где время так летит. никто из них не встречает изначальный пантеон кроме тех случаев, когда с олимпом что-то не так. юнги не ждет никого у себя на арене — сегодня вечер большого пиршества, и все там. сам юнги вовсе не фанат общества в целом, а уж тем более богов, богинь и нимф, которые раздражают его бесконечной болтовней. он предпочитает поесть в одиночестве, а потом гулять по арене в тишине или оттачивать свои навыки там же. юнги не успевает зайти на арену, как замечает странную фигуру возле стойки с оружием. он тормозит за колонной и внимательно наблюдает. фигура не похожа на завсегдатаев арены — сатиров, которых юнги обучает, или духов, с которыми общается каждый день. во-первых, неправильное одеяние — не видно ни защитного доспеха, ни бронзового нагрудника, наплечников или шлема. нет, фигура облачена в длинный белый хитон. тот закреплен на плече золотой булавкой в виде голубя, которая сверкает на свету. фигура наклоняется, становится на колени и рассматривает коллекцию мечей на стойке. юнги медленно подходит ближе. он неожиданно заинтригован, в конце концов, это его территория. по мере приближения юнги замечает и другие детали: как хитон спадает с гибкого тела с длинными ногами и узкими бедрами. у фигуры — сейчас юнги уже видит, что мужской, — темные и мягкие на вид волосы и румянец на лице. когда юноша тянется рукой к одному из мечей, юнги тихо цедит: — и что, по-твоему, ты делаешь? рука резко останавливается, и парень тут же встает, поправляя примятые складки ткани. он оборачивает к юнги — большеглазый и красивый — а потом делает шаг назад. юнги открывает рот, но понимает, что не может издать ни звука при виде кого-то настолько прекрасного. в этот миг, пока юнги застигнут врасплох, незнакомец — юнги без понятия, сколько ему лет, лицо слишком юное — оборачивается и убегает. юнги не успевает и двинуться, как фигура бесследно исчезает за колоннами. юнги шагает вперед, но решает не устраивать за юношей погоню. он смотрит на мечи на стойке, отполированные и острые, и представляет набухающие на пальцах юноши капли крови, попытайся тот коснуться их режущих краев. юнги отмахивается от образа и возвращается к своим делам. / — ну давай же, будет хорошо, — говорит намджун. он пытается подвинуть юнги — тот занял место в мастерской, где они с ребенком гефеста работают над новым мечом. он бронзовый, легче всех остальных, сделанных раньше, и удобный в бою. юнги стирает с лица пот и отталкивает намджуна. тот, хотя и подкован в стратегии не хуже юнги, не любит тяжелую работу. — это будет последний пир перед окончанием весны. твое появление — малый вклад. — нет, спасибо, — кряхтит юнги. — не пойдешь со мной — придет сокджин и потащит тебя, — серьезно говорит намджун. юнги морщится. сокджин — один из муз, а еще они с намджуном встречаются. и он определенно не из тех, кому стоит переступать дорогу. сокджин на олимпе дольше всех, всех знает и может превратить жизнь юнги в тартар. — ладно, ладно, — вздыхает юнги. он откладывает меч в сторону, чтобы поработать потом, и оставляет на нем клеймо. юнги вытирается тряпкой и закрепляет булавками одежду: плащ, что развевается за ним по-военному. запах масла и железа тянется следом. последний пир весны яркий и красочный: нимфы постарались с украшениями. везде цветы, в центре зала журчит фонтан, а воздух замечательно свеж. небо ясное, и звучит легкая музыка. вопреки обыкновению юнги даже немного нравится. — ну же. намджун тянет юнги за плащ в сторону крайнего стола, где деревья становятся пышнее. — сюда, сокджин сказал, что с ним чимин и тэхён… «еще две музы», — услужливо подсказывает юнги мозг. — а они сказали, что пригласили еще друзей. — отлично, больше небожителей, — бормочет юнги, но намджун его игнорирует. при виде знакомого профиля юнги быстро меняет свое отношение к празднику. это тот загадочный юноша, на этот раз в винно-красном одеянии с изящным венком на голове. провожая взглядом открытые ключицы, юнги отвлеченно думает, что красный ему идет. сокджин, увидев их, широко улыбается. — а, намджун! вижу, ты вытащил юнги из его темницы, — усмехается сокджин, — иди сюда, садись, хосок ушел за едой. перед ними море деликатесов: с одной стороны расставлены зеленые и свежие салаты. в середине лежит большая фаршированная птица. вяленые овощи и масло, свежий хлеб и выпечка, яркие и сочные фрукты. чимин и тэхён, юные музы, с которыми юнги знаком, радостно его приветствуют. они оба не отставали от юнги, даже когда юнги об этом просил, и он за это немного, но благодарен. а еще эта красивая загадка, которая поворачивается, и их глаза встречаются. юнги поднимает бровь, и глаза парня округляются еще больше, а губы сжимаются в тонкую линию. он отворачивается от юнги. сын ареса удивляется и решает обойти стол и сесть напротив парня. рядом оказывается чимин, который ужасно рад, что юнги не просто сел за столом где придется — обычно он так и делает. — чонгукки, смотри, теперь все здесь! — восклицает чимин. он хватает чонгука за руку и возбужденно подпрыгивает. юнги начинает жалеть, что выбрал это место. — это юнги, сын ареса, о котором я говорил! юнги, это чонгук, один из младших богов. он сын афродиты. чимин так тянет руку чонгука, что у того на правом бицепсе показывается небольшой браслет. блестящая золотая штуковина, розовая лоза с маленькими рубинами в качестве бутонов. украшение спускается от плеча до локтя, приковывая взгляды. булавки на хитоне тоже золотые, простые листья в тон венку в волосах. он выглядит сыном афродиты, о да. — и что ребенок афродиты делал на моей арене? — прямо спрашивает юнги, не волнуясь, услышит ли их кто-то еще. юнги ожидает, что сын афродиты с притворной скромностью уставится себе на колени. но тот просто задирает подбородок и смеряет юнги строптивым взглядом. — не знал, что тренировочные арены — чья-то личная собственность. юнги скрывает улыбку, удивляя самого себя. — это верно. — тогда мне не нужно объясняться, — отвечает чонгук. — но ты убежал, как только я с тобой заговорил. — я испугался, — продолжает чонгук и берет из корзины хлеб. уже сейчас видно, он непохож на тех детей афродиты, что юнги встречал ранее — чонгук смел в своей дерзости и немного упрям. он не хлопает ресницами и не улыбается юнги соблазнительно. он не смеется и не флиртует напоказ. есть какая-то искренность в том, как он пресекает попытки юнги начать разговор и широко улыбается чимину и тэхёну. юнги все еще ничего не ел, хотя хосок — сын гермеса — вернулся с еще большим количеством еды и устроился за столом. юнги берет яблоко и отвлеченно его надкусывает. он по-прежнему смотрит на создание напротив. — знаешь, — наконец начинает юнги, — я не осуждаю тебя потому, что ты туда пришел. я просто хотел узнать, ведь ты был неправильно одет. образ крови на руках снова возникает в сознании юнги, и он продолжает против своей воли: — ты мог пораниться. слишком мягко. юнги морщится, он недоволен сам собой — зачем он это сказал? чонгук же просто моргает. но когда он заговаривает, кажется, его голос тоже стал мягче: — я просто хотел посмотреть на оружие. одна из сестер недавно подарила мне кинжал, и я никогда не держал их в руках… я без понятия, как его использовать, кроме, ну… — опасного зеркала? — предлагает юнги. чонгук согласно пожимает плечи. юнги, не в силах с собой справиться, провожает изящное движение глазами. — я надеялся, что кто-нибудь научит меня им пользоваться. юнги следит за языком тела чонгука — тот расслаблен так, насколько это возможно. как и у всех детей афродиты каждое его движение рождается, чтобы манить. пальцы слишком долго задерживаются на бедрах. он с интересом наклоняется к тем, кого слушает. но несмотря на всю искренность в сияющих глазах, он все еще дитя любви, от макушки до кончиков пальцев. — для чего тебе этому учиться? — тихо спрашивает юнги. он не глуп и знает, что детям афродиты нет нужды шевелить и пальцем, чтобы уничтожить любого. чонгук продолжает трапезу. — может, мне нравится знать, что я могу ударить кинжалом в чужую спину до того, как его воткнут в мою. он поднимает честный взгляд из-под ресниц. мир сужается до них двоих, и остальной олимп выцветает. — возьмешься? — лучшего варианта ты не найдешь, — отвечает юнги, и это не ложь. — а что, ты предпочел бы в учителя кого-то из тех тупиц? он машет головой в сторону других сыновей ареса. те сидят за своим столом либо в одиночестве, либо в компании нимф, явно чувствующих себя неловко. часть сыновей ареса возвышается как горы, другие напоминают холмы поменьше. они смуглые, со шрамами — следами войны и насилия на теле. юнги невольно задумывается, может ли такое нравиться чонгуку. — нет, — говорит сын афродиты. он хмурится при виде того, как рука одного из братьев юнги задерживается на бедре нимфы. — нет, не предпочел бы. когда ты предлагаешь начать? юнги задумывается. — завтра после заката. — мне подходит, — отстраненно говорит чонгук. он придерживает хитон, чтобы не упасть и машет рукой на прощание чимину и сокджину. те, кажется, огорчаются, что он уходит, но в то же время заняты помощью тэхёну, лира которого запуталась в тунике. никто кроме юнги не замечает ухода чонгука. он видит, как походка чонгука меняется — с обычной на чувственную — и тот трогает брата юнги за плечо. мужчина отвлекается от нимфы. чонгук улыбается широко и обезоруживающе. его темные глаза манят, и сын ареса выглядит…пораженным, неуверенным. в этот миг чонгук что-то еле слышно говорит, и бог встает, направляясь в другой конец зала. улыбка стекает с лица чонгука как воды быстрой реки. он протягивает нимфе руку, и та принимает ее, дрожа. нимфа выдыхает и обнимает чонгука, чуть не заваливая их обоих. он успокаивающе гладит ее по спине, приобнимает за плечи и ведет к группе нимф, которые беспокойно ждали свою потерянную сестру возле музыкальных инструментов. нет сомнений в том, что чонгук обладает даром, что достается не всем детям афродиты. юнги не знает его названия, но знает, что сила, таящаяся в божественной золотой крови, способна заставить человека убить себя добровольно. стоило чонгуку сказать несколько слов, и брат юнги просто ушел. все это только рождает больше вопросов. чонгук может подчинить себе любого из братьев или сестер юнги одним словом. и если он способен успокоить детей войны своим мелодичным голосом, зачем ему учиться сражаться? / поначалу юнги сомневается, что чонгук придет. он это принимает — некоторые люди ветрены, а чонгук будто ступает по легчайшему бризу. но чонгук появляется в более скромном наряде, чем был вчера. на нем простая белая одежда, но золотые розы по-прежнему обвивают руку и выглядят какой-то колючей защитой. юнги прекращает свои упражнения с мечом и кладет его рядом с другим оружием. чонгук выглядит совершенно чужеродно. небо темнеет, но из-за факелов, освещающих арену, все еще светло. и даже в колеблющемся ночном свете чонгук выглядит хорошо. — надеюсь, ты не сказал мне прийти, собираясь отказаться, — говорит он резко, не размениваясь на любезности. — кто-то раздражен, — комментирует юнги и достает деревянный меч для новичков. — перины были недостаточно мягкие, ваше высочество? вместо того, чтобы обидеться на сардонический тон, чонгук только с любопытством смотрит на деревянный меч. — нет, — только и отвечает он. — что это? мы с этим начнем? — а как же. — я только хочу научиться пользоваться своим кинжалом. юнги достает из кармана небольшой нож. — если хочешь научиться, придется начинать с основ, а значит, от большего к меньшему. он медленно наступает, направляя нож на чонгука. чонгук настороженно отступает, пока его не загоняют в угол. — а еще это означает… юнги бросается вперед, хватает хитон чонгука и тянет на себя. он быстро разрезает одежду, которая охотно поддается клинку и рукам. — одежду, в которой можно драться. чонгук хмурится и смотрит на испорченную одежду, которая падает к его ногам. он не выглядит сильно обеспокоенным, но явно слегка раздражен. он выхватывает ткань из рук юнги, и тот чувствует аромат благовоний. юнги будто с размаху бьют по голове — запах пьянящий, крепкий и притягательный. юнги дает задний ход, облизывая внезапно пересохший рот. «разве ты не опасен сам по себе?» — думает он про себя. пока юнги пересекает арену, чонгук провожает его любопытным взглядом. юнги пытается не пялиться на изгиб его бедер. — кажется, чем ближе я к тебе, тем злее становлюсь, — говорит чонгук, аккуратно приближаясь. — это нормально? — так же нормально, как когда у твоих ног вырастают цветы, — отвечает юнги. — хм, — чонгук глубоко дышит. юнги стоит неподвижно и позволяет чонгуку к себе приблизиться — как лев, поджидающий добычу. чонгук наклоняется вперед и забирает из рук юнги деревянный меч, пальцами касаясь его запястья. — мне придется тренироваться, чтобы преодолеть это… чувство. я не люблю злиться. — ключ, — негромко говорит юнги, — в том, чтобы использовать его на чем-то другом. он думает, что можно сказать о его самоконтроле, учитывая, что он держится и не заправляет прядь волос чонгука, выпавшую на лоб из-под венца, который держит все остальные волосы. наверное, здесь то же самое: как рядом с юнги все начинают быстрее раздражаться, так все возле чонгука следят за каждым его движением голодными глазами. — начнем, — отрезает юнги, с усилием выпрямляясь. он учит чонгука самым основам. тот очень отвлекает своими движениями, но юнги постепенно привыкает, а потом начинает наблюдать. чонгук по своей природе грациозен и довольно быстро учится. ни один его удар не достигает юнги — конечно же, нет — но с течением ночи его координация улучшается. блестящий пот собирается на висках и ключицах чонгука, скользит по щеке. он вытирается оторванным куском хитона, больше не беспокоясь по этому поводу. во многом он похож на других молодых богов, которые приходят к юнги, чтобы улучшить свои навыки владения мечом — целеустремленные, решительные, настойчивые. но чонгук слушает намного лучше них, и не спорит с юнги, когда тот исправляет его. они оба знают: если чонгук захочет, он заставит юнги сделать что угодно. а то, что он так не поступает, говорит о многом. у чонгука есть и недостатки. юнги честен: он замечает, когда чонгук ошибается в шагах и его ужасный баланс. то, как неловко он иногда двигает запястьем и нехватку выносливости. все это можно натренировать и отточить со временем. когда чонгук наконец падает без сил, юнги садится на корточки рядом и поднимает бровь. — для того, кто в жизни не держал в руках меч — впечатляющая работа. — я держал в руках меч, — чонгук загнанно дышит и покашливает в кулак. — просто это было давно. «о?» — видимо, на лице юнги явно отражается интерес, потому что чонгук закатывает глаза. — когда я был наполовину смертным, я родился принцем. — ага. неудивительно, что чонгук не отреагировал на подколку с «его высочеством». наверное, он столько слышал это при жизни, что выработал иммунитет. — подожди, разве принцам не положено уметь хорошо обращаться с мечом? почему ты все еще на уровне новичка? чонгук еле слышно фыркает. — я был вторым принцем, но что еще хуже — я появился в результате измены отца. измены с богиней. королева, на которой он был женат, презирала меня, пусть ее сын и был наследником. она сильно портила мне жизнь в детстве, хотя я никогда не хотел отнять королевство у брата… он был единственным, кто меня когда-либо любил, — чонгук замолкает, упираясь взглядом в колени. юнги промолчал бы как обычно, но что-то выделяет эту историю из обычных, мелочных дрязг и ненависти. прежде чем возвыситься до бога, чонгук был полубогом, и юнги знает, что для подобного возвышения не так много путей. самый распространенный — проявить свои способности перед богами. юнги не хочет, но думает, как же проявил себя чонгук. юнги молча садится напротив сына афродиты. к его удивлению, тот сам начинает говорить. — королева держала меня подальше от всего, чем я хотел заниматься, — чонгук играет с надорванными краями хитона, который сейчас больше похож на тунику. — не давала мне учиться обращаться с мечом или драться, чтобы я оставался слабым. она говорила, будто это оттого, что половина крови во мне была божественной, и я от рождения более восприимчив к ужасным смертным недугам, а мою кровь нельзя осквернить. полная чушь… я был в полном порядке, знаешь ли. я проводил дни у себя в комнате, читая самые разные книги, и ненавидел свое одиночество. — полубоги сильнее смертных, — говорит юнги. его развеселили повадки смертной королевы, рожденные из глупой зависти. кажется, он сказал это вслух — чонгук смеется, и его смех похож на переливы певчих птиц. — да, она была против моего существования, но не могла заставить всех меня ненавидеть — я был для этого слишком прекрасен, — констатирует чонгук. он говорит о своей красоте, как другие говорят о синеве неба или зелени травы — простой факт, без всяких эмоций. только знание того, что это правда, которую не изменить. — поэтому для всех она подняла меня на такой пьедестал, что я не мог спуститься. мой брат был единственным, кто обо мне действительно заботился. он приносил мне новые книги, помогал узнавать мир и изучать вещи, которые без него были мне недоступны. в то время пока отец учил брата управлять королевством, я втайне учился у него. брат обещал мне свободу, обещал отпустить меня, когда станет королем, дать мне возможность отправиться куда угодно, делать что захочу… — даже сейчас в голосе чонгука слышна тоска. юнги медленно моргает. воздух наполняется треском огня, пылающего в факелах, стрекотом сверчков и цикад. — что случилось? чонгук теребит пальцы и на миг замолкает, а потом продолжает вновь: — я убедил человека покончить с собой. мать предложила мне божественность, и я согласился. слышно, что он не хочет об этом говорить. юнги откладывает это знание в памяти — все то, чем можно задеть, для него становится оружием. юнги думает о том времени, когда он был полубогом. воспоминания все еще невероятно яркие, даже спустя десятилетия, и кажется, что он мог бы воспроизвести все без потерь. — я один оставался на поле битвы, когда казалось, что наша сторона проигрывает, — начинает юнги. чонгук не поднимает глаз, но выглядит заинтересованным. юнги улыбается воспоминаниям того дня. — так казалось… пока я не обрушил тартар на их головы. — о? — губы чонгука складываются в улыбку, и теперь интерес явный, — кажется, я понял, кто ты. д-маневр, верно? это ты его придумал? юнги застали врасплох, и он только кивает в ответ. — да, еще в… — битве за ортий, — продолжает чонгук. — да, знаю. в книгах говорилось, что ты удержал армию солдат, наступающих в горный проход, а потом спустил на них лавину и разбил наголо. — так и было, — юнги издает смешок — он искренне смеется впервые за годы. — но меня серьезно ранили, и я бы не выжил. тогда отец предложил мне божественность за победы в десятилетней войне. — доблесть всегда побеждает, — напоминает чонгук хорошо известное богам выражение. он улыбается медленно, показывает слишком много зубов и морщит нос, а его глаза превращаются в полумесяцы. юнги смотрит и забывает дышать. / юнги неглуп. он прожил очень долго и знает, как различить привязанность, одержимость или старое доброе вожделение. он очень хорошо понимает свои чувства, знает, когда к кому-то неровно дышит. этого с ним не случалось очень давно, и то чувство не было настолько сильным, но он все равно знает. что юнги делает — это отправляется в кузницу, чтобы физическим трудом справиться с неожиданной досадой. все, что ему нужно — держаться подальше от чонгука, его улыбок и чуть примятого у коленей хитона. юнги нужно держаться подальше, и все будет хорошо. / только вот это не так просто сделать, как решить. юнги больше не считает дни один за другим — он считает их по встречам с чонгуком. юнги видится с ним в тот короткий промежуток времени между днем и ночью, когда вокруг никого, кто мог бы помешать. чонгук схватывает все на лету и меняет свои обычные наряды на одежду, в которой легко двигаться— туники, подпоясанные кожаным поясом вместо хитонов, прочную обувь вместо сандалий. но он все равно оставляет сверкающий браслет, и тонкое золото оплетает его правую руку как вторая кожа. поскольку чонгук всегда будто ступает по ветру, это работает на него. он изучает, как сражается юнги, использует силу противника против него и делает упор на ловкость. скоро они перейдут к бронзовому мечу, а потом и к ножам и кинжалам. юнги приходится быть близко к чонгуку, и с такого расстояния тот по-прежнему ошеломляет. только сейчас в его глазах светится упрямство, которое юнги раньше не замечал, и которое привлекает вдвойне. однажды, когда чонгук лежит на земле, переводя дыхание, а юнги протягивает ему чашу с водой. чонгук со стоном льет часть воды на руки и умывает лицо, намочив волосы. он так хорош сейчас, открытый и простой, что юнги чувствует, как что-то смягчается внутри. — думаю, на сегодня хватит, — говорит юнги, проворно убирая меч, — ты молодец, сын афродиты. — я же сказал звать меня чонгуком, — фыркает тот и пьет оставшуюся воду. — после этих спаррингов мне всегда лучше. — правда? я думал, ты устаешь. — нет, нет... — чонгук ставит чашу в сторону и закусывает нижнюю губу. — это как… не знаю, в курсе ли ты, чем я занимаюсь днем, но в целом в тот раз ты был прав. я прохлаждаюсь и пытаюсь себя чем-то занять. пусть я свободен… все равно мало что могу сделать. все равно чувствую себя запертым. здесь же я чувствую себя на своем месте. я учусь, и мне это нравится. чонгук ерзает. юнги пристально на него смотрит и видит, как чонгук избегает прямого взгляда, когда говорит о чем-то важном, как теребит руки, волнуясь, и как — пусть он прекрасен в праздничном убранстве, чарующий и роскошный — здесь он прекраснее всего. юнги тихо откидывается на ладони. когда он поднимает взгляд ввысь, распахнутое небо мерцает. юнги кое-что приходит в голову, и он спрашивает: — расскажешь мне о человеке, которого убил? чонгук вздрагивает и поднимает глаза, но юнги по-прежнему смотрит в небо. — ну… это было так давно… — после того, как я стал богом, я понял, что мои старые битвы больше ко мне не вернутся, — юнги пожимает плечами. — я не выигрывал каждую из них без потерь. я ошибался. его слова повисают между ними в воздухе. юнги вспоминает те ночи, когда не спал, вот так же глядя на звезды, понимая, что он ближе к ним, чем когда-либо раньше. и что у него есть целая вечность, чтобы на них смотреть. — через какое-то время, — продолжает юнги, — исчезают хорошие воспоминания. ты с трудом помнишь их по истечении нескольких смертных лет, а ведь мы в бессмертном раю. но плохие… они остаются дольше, потому что здесь нет ничего ужасного, что бы их затмило. ты помнишь лицо своего брата? нет, так ведь? но ты помнишь лицо мачехи и помнишь одиночество. чонгук начинает часто дышать, юнги это слышит и выпадает из транса. он замечает, что глаза чонгука блестят, и тянется к полировочной тряпице. — эй… что, во имя аида… — нет, ничего, — чонгук отталкивает его руку, — просто… глупость. я понял, что ты был прав. я больше не помню лицо брата. осталось только пятно. юнги забирает тряпицу обратно. в олимпе всегда идеальная погода, будь то весна, лето, зима или осень. возможно, сейчас идеальная погода, чтобы искать звезды. — поскольку я был вторым принцем, от меня не ждали многого, — тихо начинает чонгук. слушая его голос, юнги мог бы уснуть. мягкий тембр, пленявший и лучших мужей. — но я должен был жениться на какой-то заморской принцессе, чтобы укрепить позиции королевства. я был обручен, но… был один принц с севера. его отец вечно вставлял нам палки в колеса, торгуясь даже в самых незначительных сделках. чонгук издает смешок. — я помню, как брат пришел ко мне, жалуясь, потому что было больше некому. я обыскал библиотеку — одно из немногих доступных мне мест — просмотрел все старые книги, пытаясь найти решение. такая сообразительность, когда я мог совсем иначе обвести короля вокруг пальца. у юнги в желудке будто шевелится клубок змей. — меня увидел принц, сын того короля. я не перемолвился с ним и парой слов. — чонгук сердито выдыхает. — он мне не нравился, потому что был наглым и бесцеремонным. меня устраивало обручение — славная принцесса, которая была в очереди на трон, и я знал ее с детства. мы были бы хорошей парой. но этот принц… — чонгук, — юнги сжимает того за трясущееся запястье, — тебе не обязательно. — вместо урожая и товаров он потребовал меня. как будто я был какой-то вещью. я был напуган и шокирован. он начал везде за мной следовать — и слушать все, что я говорю. и принц был важным человеком… одно неверное движение, и его отец отнял бы у нас торговые пути, которые были нам жизненно необходимы. я терпел ради брата… принц и дальше отнимал все мое время и внимание. это длилось месяцами. — и потом… однажды, когда я был сыт по горло, я сказал ему — если он любит меня по-настоящему, то уйдет. — уйдет, — повторяет юнги, и чонгук молча кивает. — наверное, в его больном сознании это означало самый благородный уход, не знаю. в тот день за ужином он от моего имени проткнул себя мечом. на следующий день его отец объявил войну. я… той ночью мой брат был тяжело ранен, — чонгук сворачивается клубочком. — было море крови, и я не… я… — чонгук… — я попытался убежать, — чонгук бормочет в руку, не отзываясь на касание юнги к его запястью. — попытался, но за одну ночь они убили всю мою семью. спасся только двоюродный брат. меня тоже поймали, и, когда я истекал кровью, явилась моя мать… — и предложила тебе божественность, — юнги глухо заканчивает за чонгука. — я был слаб, — качает головой чонгук. — мне было так больно — до этого я разве что ранил пальцы бумагой — а она была такой теплой и любящей… раньше я видел ее только во снах, а она касалась моего лба и говорила, что все будет хорошо. я поверил ей. и вот я здесь, застрявший в вечности. юнги спрашивает себя, спрашивает, спрашивает… — дети ареса проходят испытание на доблесть и честь, — мягко говорит чонгук, опустив глаза. — знаешь, чем испытывают детей афродиты? юнги отрицательно качает головой. — смертью, — слабо улыбается чонгук, — того, кто так влюблен, что умрет за тебя. за меня. «за нас», — не говорит он о всех своих братьях и сестрах — прекрасных юных богах и богинях. улыбающихся, веселых и ветреных. юнги интересно, не потому ли они едва касаются земли, что у их ног она покрыта кровью сильнее, чем цветами. — я рос бедняком, — говорит юнги. незаметно он придвинулся к чонгуку ближе. от них обоих несет потом и травой, но это неважно. юнги никогда не чувствовал себя настолько уязвимым, даже когда пал в сражении. — моя мать была воительницей и не принимала слово «нет». наверное, поэтому она понравилась отцу. она была разочарована моим появлением. я был маленьким, слабым, казалось, не переживу ночь. я пережил ее и всю зиму тоже. рос в броне и дружил с солдатами. моя жизнь всегда была в сражениях, битвах, победах. я никогда не знал, почему их жаждал, пока мать не призналась мне на смертном одре. — звучит как то еще потрясение, — говорит чонгук. его голос уже звучит лучше — даже весело. таковы боги: рядом с ними время утекает как вода сквозь пальцы. — сейчас война во мне, — юнги вертит в руках кинжал и ловит им отражение чонгука. — в моей крови. жажда схватки, желание разрывать на части слишком сильны. — но ты хороший бог, — хмурится чонгук. юнги тихо смеется. — во все то, чем я являюсь, чонгук, понятие «хорошего» точно не входит. он не знает, кто начинает, не знает, кто первым двигается. в один миг они на полу арены под светом созвездий, в другой — чонгук наклоняется к юнги и губами касается губ. юнги проводит рукой по спине чонгука, обводит гладкую, теплую кожу по линии бедер и поясницы. на вкус чонгук как воплощенная сладость и пепел, как пролитая кровь. это сводит с ума. чонгук выдыхает в рот юнги и прижимается сильнее, обнимает юнги за плечи, наклоняет голову. он нежный везде, на руках ни следа мозолей, и юнги думает, думает, думает… — юнги, — говорит чонгук между поцелуями, когда юнги дает огню облизать свои внутренности, когда падает и падает вниз. юнги думает о всех своих словах: «я не паду из-за этого, не паду…», думает о намджуне, сказавшем когда-то давным-давно: «любовь кровавее самых жестоких войн». и наконец, он думает, что да, ради этой он бы отправился на войну.