Злорадство

Клэри смотрит на руну, выгравированную на ощерившимся лезвии, и вспарывает подушечку большого пальца. Гранатовая кровь всасывается изогнутым металлом с дьяволовым шипением. Бесы скалят ей жёлтые зубы. — Клэри, — скрип двери и голос Льюиса ей сейчас встревают в гортань раздражением, хотя так быть не должно. Она прячет кинжал за поясом, кожей чувствуя холодный металл. Бесы вгрызаются ей в плоть. — Да? — она пытается придать голосу больше непринужденности, пряча синий огонь в зрачках под опущенными веками. Но Саймон замечает колебания в её голосе. Смотрит слишком пристально и долго, а потом устало вздыхает — одна из примитивных привычек. — Как ты? Он садится рядом с ней на кровать, а у неё набатами под надкостницей черепа: уходи, уходи, уходи. Оставь её в покое. — Нормально, — искренностью и простотой её голоса можно усыпить недоверие, но Саймон слишком хорошо её знает, чтобы поверить этой улыбке. Он щурит глаза (ещё одна из привычек из прошлого) и видит за ней какое-то мучение. Клэри плохо, и Саймон это знает. — Это Джейс? Он всматривается в её синяк на скуле и взъерошивает тонкими бледными пальцами сальные волосы в какой-то обречённости. Клэри молчит, в темноте комнаты глотая комьями воздух. Он ничего всё равно не сделает. Чёртов слабак и астеник. Она тоже блядски слабая, но это он ничего не знает. Не знает мерзкую дрянь, разрушающую истину. — Что ты хочешь, Саймон? — она усмиряет горящие города, бегущие и вопящие толпы больных лиц у себя внутри. — Он сделал свой выбор. Он смотрит на неё очень едко, захлёбываясь в невыблеванном яде. Клэри видит за множеством шприцев в глазах у него радость. — Die reinste Freude ist die Schadenfreude, Саймон, — она улыбается ему с падалью на потрескавшихся губах и идёт в сторону окна. — Радуйся, пока можешь. Льюис имеет на это, чёрт возьми, полное право. Она выкинула его на помойку, когда узнала о его чувствах, а потом побежала вешаться на Джейса. Простую тягу она приняла за протухшую сентиментальную дрянь. Сожаление — вот что она чувствует, когда внутри у неё всё зарастает мхом и красной плесенью. Своей тупостью она теряет обоих, но Клэри плевать. — Он болеет, — он последней попыткой поднимает азотные воспоминания и пожелтевшие снимки. — Ему нужна помощь, Клэри. Джейс в её памяти взрывается с приторным зелёным запахом болота и озона, испуская жёлтые огни. Все её друзья блюют кровью и розами над унитазами, дрочат на трупов и кончают ежевикой и синицами. — Забудь об этом, Льюис. Фрэй прыгает из окна и заворачивает за угол, теряясь в блеске высоких фонарей. Она идёт на север по пустому городу. Дома всё ниже и беднее. Криминальный район. Она снова заворачивает за угол, и от резкого ветра её кожа покрывается мурашками. Она проходит двор. Холодный ветер перехватывает её дыхание. Клэри выхаркивает кровь и розы из лёгких себе в платок, пока туберкулёз поджидает её в обоссанных подъездах. Она ещё ближе. Воняет падалью, глаза с бельмом валяются под ногами. Обветшалые дома и квартиры этого района вопят как скотобойня. Луна скалит гнилые жёлтые зубы ей в спину, когда Фрэй заходит в один из подъездов. Бешеная кошка шипит и бросается к ней. Клэри с сожалением пинает её и поднимается выше. — Привет, сестрёнка. Подушечка пальца неприятно заныла, затягиваясь. Руна работает. Кларисса стоит грёбаной гордячкой и смотрит на него, выедая расколотыми зрачками все малейшие изменения. Шрам над верхней губой и грязные волосы. — Неужели ты по мне уже соскучилась? — он давит из себя говноедскую улыбку, сокращая расстояние хищником. Шаг, шаг. Ещё шаг. Лезвие за поясом воет бешеной собакой и тянется к его свежей плоти. Фрей натягивает цепь. — Не молчи, — выплёвывает Верлак ей в лицо с такой кристальной ненавистью, оставляя ей на память фосфоресцирующие шрамы, пылающие в тёмной комнате. Она сокращает последние сантиметры, перетягивая свою руку натянувшейся цепью. Геенновый огонь разъедает роговицы, и вся жидкость стекает по её впалым щекам. Её бесы устраивают в ней анархию и плюются фиолетовыми огнями. Лицо Себастьяна вздувается пузырями, когда она вжирается зубами в его губы, отрывая клочья и поедая плоть. Кларисса — анархия в чистом виде, серная кислота и скальпель, снимающий кожу пластами. Себастьян дал ей частицу себя, немного собственных демонов, а Клэри сейчас это делает ради всех. Он в какой раз вылизывает с её шеи запах и вкус кофе, и только сегодня девочка-анархия, которая всегда за добро, выпускает из рук цепи. Её личные церберы под его вой вгрызаются ему в спину оскалом лезвия. Десять раз. Её рука не дрожит. Себастьян вжирается ей в шею, выгрызая серыми зубами кожу, и падает ей в ноги. Ещё один остервенело лижет ей берцы. Она это делает для всех. Для Джейса, которому нужна помощь. Для Люка и матери. Для Льюиса и Изабель. Она это делает для Макса. Но не ради себя. Кларисса вытирает ощетинившееся сытое лезвие о его волосы. Кровь топит уголь. — Если ты умер, то вся их радость будет оправдана, — чёрная птица, растущая из её позвоночника, лопается, выпуская мотыльков и бабочек. — Komm zurück, Себастьян Верлак. Мёртвый фиолетовый парень засосан кинжалом с древней руной. Она вдирает ему под кожу на щеках свои ногти и тянет вниз, собирая омертвелые ткани. Клэри знает, что он вернётся. Мотыльки и бабочки летят над разрушенным городом, а внизу вешается вопящая толпа. Она возвращается обратно, пока её цепные псы вылизывают окровавленные пасти. Джейс спрашивает, где она была. — Гуляла, — она усыпляет его недоверие искренностью в зрачках, пока её внутренние люди бьются в конвульсиях и раздирают кожу, визжа. — В три ночи? — его последняя мразь дохнет под подошвой её берца, когда Фрэй подходит к нему и целует. Нежно. Не так, как собственного брата. — Да, — и Джейс верит. Наркотик овладевает его телом, разъедая плоть и мозговые клетки вспышками зелёных огней. Ему не нужна помощь, пока Клэри это выгодно. Пока Эрондейл верит и целует ей ухо, спускаясь губами ниже, ей нечего бояться. А потом она вздрагивает, когда вспоминает, что под воротником рубашки засосы и следы от зубов. Не его. Клэри впервые теряется и не знает, что делать.