Свет мой, считаем дни: Всё, что случалось с первого по шестое, Лучше терпеть в серьёзном таком запое, Как хорошо, когда вас хотя бы двое. Плохо, когда вас ноль. © аксолотль
***
Тони Старку семнадцать, он гений, подающий большие надежды, юное дарование, сын миллиардера и наследник огромного состояния. Тони Старку семнадцать, он на третьем курсе университета (сданные несколько лет назад экстерном экзамены сделали его самым молодым абитуриентом), изучает углублённую физику и, иногда, окружающих. Особенно парочку конкретных. И сейчас он не может понять кое-что. Кексики. Барнс приносит Роджерсу кексики. Абсурд? Ещё какой. Ну, вообще, помимо кексиков, в бумажном пакете ещё круассаны, огромный картонный стакан невозможно сладкого фраппучино, пончики, салат. И чёртовы кексы, конечно. Не будем забывать про них. Тони только молчаливо выгибает бровь, оставляя при себе готовые сорваться с языка ехидные комментарии. Наблюдает. Стив в ответ лишь кивает и проводит пальцами по чужой ладони в нехитрой, нежной ласке. — У вас что-то есть? — Старк не был бы Старком, если бы имел представление о чувстве такта. Но он все же истинный представитель своей фамилии (и настоящий сын своего отца), поэтому просто спрашивает без экивоков, щуря карие глаза, в которых горит исследовательский интерес. Роджерс слегка неуклюжий в плане общения и, пускай он и старше Тони на пять лет, смутить его до смешного просто. Вот только прямо сейчас Стив смотрит в ответ с нечитаемым выражением во взгляде и произносит безмятежно и уверенно: — Это же Бак. Произносит так, будто это все объясняет. А это, вообще-то, ни черта не объясняет. Со стороны это-же-Бака в Тони прилетает сникерс. Чёртова нашпигованная орехами шоколадка ударяет Старка точно в лоб. Барнс ржёт, не скрываясь (знает ведь, паскуда, что у парня аллергия на орехи), а Стив издаёт мягкий смешок, который безуспешно пытается замаскировать под кашель. Иногда Тони задаётся вопросом, почему он всё ещё общается с Роджерсом. Кто бы знал, если честно. На самом деле, их познакомил Говард, и Тони едва ли понял, как они вообще пересеклись — миллиардер-изобретатель и обычный студент нью-йоркского университета. Стив нравился всем. То есть, вообще всем. Его обожали высокомерные стервы и милые тихони, уважали качки и звезды футбольного клуба, с ним хотели дружить тощие ботаники и фрики. Это Тони удивляло и забавляло в равной степени, а еще очень хотелось влезть под эту так раздражающую Старка-младшего вежливо-отстраненную улыбочку и расковырять пальцами нутро, добираясь до настоящего Роджерса. Потому что если ты друг всем, — ты ничей друг. Стив Роджерс был бесхитростно-простодушным и прямым, как палка, но, в то же самое время, самым большим лицемером, что встречался ему, Тони Старку, за всю его недолгую жизнь. Тут даже папаня проигрывал. Но Тони всю жизнь был любопытный, как кошка, поэтому их знакомство продолжилось. Старк не врал ни себе, ни другим, — со Стивом было интересно. Да, он не шарил ни в механике, ни в квантовой физике, ни даже в термодинамике, но не становился от этого скучным. Стив Роджерс учился на стипендию на факультете Искусств и большую часть свободного времени проводил в обнимку с альбомом в плотной обложке. И, хотя его прическа всегда лежала волосок к волоску, а рубашка была идеально выглажена, почти всегда его пальцы были испачканы в графите или угле. Иногда Роджерс забывал об этом и по рассеянности тёр лицо или поглаживал гладко выбритый подбородок, и тогда Старк мог забавляться, разглядывая его невероятно серьёзную испачканную физиономию. В общем, так бы и продолжалось это все ещё долгое время, если бы не случай. Вернее даже не так. Если бы не Случай. О, об этом потом ещё долго шушукались. Тони в тот день вместе с Роджерсом из универа выруливал, когда тот будто на стену наткнулся, глядя вперёд с абсолютным потрясением в голубых глазах. У ворот, выбиваясь из течения движущейся толпы, подпирал плечом стену какой-то лохматый здоровенный парень. Стив выронил рюкзак и пробормотал крайне жалобно что-то про какие-то баки (но Тони не был уверен на сто процентов), а потом ломанулся к чуваку, похожему на медведя. Старк сначала подумал — морду бить, но Роджерс в этот момент сиганул на лохматого и повис на нем. С ногами повис. Тони уронил челюсть на асфальт, впрочем, как и часть присутствующих при этой неоднозначной сцене. — Эммм... Роджерс, ты обкурился? Если кто-то забыл, Старки и чувство такта — два диаметрально противоположных понятия, ага. Короче, как выяснилось позже, медведь — это никакой не медведь, а некий Джеймс Барнс, которого Роджерс почему-то любовно звал «Баки». Барнс был лучшим другом Стива с самого детства, но после средней школы его семья уехала на другой конец мира, и они «с Баки» потерялись. А теперь вот Барнс вернулся, выяснил, где учится его дружок, и даже перевелся сюда из своего учебного заведения, успешно сдав недостающие экзамены. Поэтому прямо сейчас Стив уминает нежнейшие круассаны с шоколадным кремом и запивает это все фраппучино. И как до этого дошло? Но вообще Тони все ещё интересно. Даже больше, чем раньше. Потому что Роджерс впервые на его памяти такой открытый, почти доверившийся. Искренний. Старку любопытно смотреть, как Роджерс, подобно моллюску, показывается из своей раковины, которая почти приросла к нему. И, хотя парень подспудно ожидает, что тому придётся отдирать приставшую чужую шкуру от себя с мясом, но все оказывается иначе. Шелуха лицемерной отстраненной вежливости облетает с Роджерса с невероятной лёгкостью, как пожелтевшие осенние листья, пеплом осыпаясь под ноги. Старк, появляющийся в университете выборочно, пропускает момент, когда Роджерс впервые не приходит на занятия. Вернувшись из Испании, Тони с удивлением узнает, что Стив не появляется уже неделю. А спустя ещё два дня Роджерс возвращается, как ни в чем не бывало, эпатируя внешним видом всех, кто хоть немного его знал. У Стива разбитая рожа, подживающий синяк на скуле и недельная щетина, что вот-вот превратится в бороду. Стив приходит в обнимку с Барнсом, который выглядит ничуть не лучше, и улыбается настолько счастливо и свободно, что у Старка что-то болезненно ноет за рёбрами, мягко и как-то щемяще-нежно. Тони почти завидует этой его улыбке. Барнс виснет на широких плечах Роджерса, растрепывая зачесанные назад русые волосы, хохочет громко и открыто, и Стив улыбается вместе с ним, и Старк с удивлением понимает, что тот, наконец, перестал притворяться. Роджерс закрывает долги по предметам, все так же приветливо улыбается преподавателям и студентам, но стоит кому-то сказать о том, как он изменился, и о том, чьё это тлетворное влияние, как он тут же меняется, каменея лицом и весь будто становясь больше и грознее. Как всегда говорила тётя Пеггс о таких людях «Когда их пытаются подвинуть, они врастают корнями в землю, как дерево, словно говоря, 'Нет, подвиньтесь вы'». Что ж, Тони согласен с ней на все сто, умная она женщина, тётя Пеггс. — Ладно, двойняшки Аддамс, мне пора отчаливать: сегодня возвращается старина Джарвис, давно я его не видел. Стив мягко улыбается ему на прощание, Барнс виснет уже на его плечах и своей лапищей превращает дизайнерскую причёску в бюджетный косплей швабры. Тони раздражённо цокает языком и так сильно закатывает глаза, что, кажется, они навсегда останутся внутри черепной коробки, не сумев вернуться в исходное состояние. — Эй, мелочь, на выходных мы собираемся в бар, так что можешь пойти с нами, если хочешь. А хотя, стойте... — Барнс скраивает отвратительно-сочувствующую, полную ехидства рожу. — Ты ж несовершеннолетний. Упс, тогда прости, но в другой раз. Пока наслаждайся мультиками и Диснейлендом. Тони врезает нахалу под ребра локтем, и тот давится лающим смешком. Когда разгибается, то снова тянет ладонь к его волосам. Он вообще на диво тактильный, этот Барнс. Смотрит с необидной насмешкой, вскидывает руку в прощальном жесте. — Пока, пацан. Тони разворачивается, отставляя средний палец, и удаляется под вновь раздавшийся весёлый смех. Старку нравится наблюдать за людьми. Это интересно.