***
Здание часовни было старым, но каменные стены, возведенные несомненно талантливым мастером, словно исполины возвышались над Мелди, создавая ощущение безопасности. Высокие окна-витражи пропускали внутрь солнечный свет, прогоняя темноту и окрашивая помещение во множество разноцветных оттенков. Да, некоторые стёклышка были выбиты, но узор вовсе не был испорчен и в нём легко угадывались фигуры святых. Давно уже никто не прикладывал свои золотые руки к ремонту часовни. Аккуратно, чтобы не выбить случайно ещё одно стекло, так не вовремя треснувшее, Мелди отворила круглую форточку, дабы впустить больше свежего воздуха. Затем открыла двери настежь и озорной, слегка морозный ветерок сквознячком затанцевал вокруг, подбрасывая вверх её пышные розовые волосы и подол синей юбки. Взгляд девушки скрупулёзно прошелся по помещению: несколько минут назад она закончила протирать пыль и добротное, крепкое, покрытое лаком дерево красиво сверкало в лучах солнца, а вымытые окна блестели от чистоты — было приятно дышать. Мелди взяла тряпку, повторно смочив ту в чистой воде, и подошла к чудом уцелевшему во время варварских набегов прошлого века, алтарю. Он был расположен прямо напротив двери и над ним находился самый красивый витраж — дева Мария, что держала в руках свой саван. Создавалось ощущение, будто святая укрывала и защищала верующих — Мелди никогда не могла просто пройти мимо и не залюбоваться искусной работой — от изображения буквально веяло силой и святостью. Впрочем, ничто не спасло святую обитель от вандализма западных племён, от разграбления. Из ценных реликвий остался только крест, что в своё время спас её прадед — в юности он был прислужником здешнего священника, и в день нападения успел спрятать крест в своей рясе и сбежать через тайный ход. Потом король их славной Англии сумел приструнить вандалов, а крест был возвращён на законное место, так и оставшись по сей день единственной уцелевшей реликвией. Мелди с трепетом терла золото, инструктируемое драгоценными камнями, и представляла, как это было, жить в те времена… Осталось только подмести. Мелди взяла прислоненную в углу метлу, вершину черенка которой венчал металлический золоченый набалдашник с небольшим крестом на конце, прошла к дальней стене и стала методично подметать, напевая под нос старую деревенскую песенку: …- Залога просит твой жених, Он чахнет в ожиданье. Кольцо и прядь кудрей твоих Пошли в залог свиданья! — Для друга прядь моих кудрей Возьми, о сокол ясный. Я шлю кольцо с руки моей И встретиться согласна. Пусть ждет в четвертой из церквей Шотландии прекрасной! * С песней дела всегда делались быстрей и веселей. И пританцовывая Мелди, словно пушинка, летала между длинными скамейками, что были установлены рядами напротив алтаря. Притомившись, девушка опустилась на одну из скамеек и ласковым любовным жестом провела по отполированной поверхности. Она очень любила это место. После смерти матери от чумы, она осталась круглой сиротой, так как отец погиб ещё до её рождения в потасовке за кошель золота. Родители Мелди были мелкими крестьянами и еле-еле сводили концы с концами. А после их смерти отец Мефодий забрал малышку под своё крыло. Часовенка на холме стала домом пятилетнему ребенку, а отец Мефодий, стал и мамой, и папой, и всей семьёй. Он скончался от старости три года назад, и с пятнадцати лет Мелди стала хозяйничать здесь одна. Благодаря ей здесь было и чисто, и светло, и сюда все ещё приходили люди. Но с другой стороны, сама Мелди застыла в том времени. Город, его жители, всё вокруг развивалось, а маленькая ключница, живущая у часовенки на холме, оставалась где-то в своём, выдуманном мире. И даже редкие прихожане не могли, а может и не пытались вовсе, вытащить её в реальность. Самой девушке это было уже не под силу. Мелди тяжело вздохнула и поскребла ногтем случайно пропущенное пятнышко на скамье. Что-то она много думает о грустном. Её взгляд прошёлся по рядам скамеек и остановился на лежащей возле ног метле. Девушка усмехнулась своим воспоминаниям, связанным с этим предметом домашнего обихода.***
Он появился на пороге её часовенки прошлогодней зимой. Пора та выдалась холодной и Мелди только и успевала, что бегать от одного окна к другому и затыкать старым тряпьем разбитые окна и старые щели расшатавшихся рам. Время близилось к вечеру, и она уже не ожидала никого здесь увидеть, поэтому, когда дверь резко захлопнулась и сзади послышалась мерная твёрдая поступь, она вздрогнула всем телом и бойко развернулась. К алтарю шёл юноша, в его белых волосах сверкали снежинки, а на лице играли разноцветные блики, что создавал огонь свечей вкупе с лучами солнца, проходящими сквозь витражи окон. Он был довольно состоятельно одет, что заставило Мелди смутиться, глядя на свое любимое поношенное фиолетовое платье в пол. Но он не обратил на неё ровно никакого внимания, молча опустился на колени, перекрестился и тихо зашептал молитву. Мелди выдохнула, она и не заметила, что до того момента её дыхание перехватило. В растерянности, она продолжала стоять и таращиться на нового прихожанина. Пока он не фыркнул и, будто поёжившись под её взглядом, поднялся и ушёл. Она до сих пор могла воспроизвести в голове стук его отдаляющихся шагов. С того дня он стал самым частым её посетителем. Долго они даже не разговаривали друг с другом. Много позже, когда его взгляд на неё потеплел, она всё же решилась спросить его имя. Его звали Леон. Несмотря на то, что с греческого оно означает «лев», Мелди никогда не смогла бы сравнить парня с этим животным, да он был благородным, гордым, слегка флегматичным, но… для девушки скорее ассоциировался со снежным барсом — ледяным, неприступным, но в тоже время мягким пушистым котёнком. Он приходил всегда под вечер. И вот, в один из таких вечеров, поведал ей свою историю. Леон молился за некую девушку. Её звали Джувия, и Мелди знала её. Это была местная красавица, за которой увивались толпы мужчин. Нет, она совершенно не была кокеткой, и не имела заоблачного приданного. Зато внешность у неё была совершенно необычной — лазурные мягкие волосы и бездонные сапфировые глаза, а еще белая, почти прозрачная кожа — настоящая русалка, что вышла из морских вод и с той же грацией, что присуща этим мифическим существам, ступила на эту землю покорять мужские сердца. Да и нрав у неё был покладист и весел. И сердцу Леона не посчастливилось попасть в её сети. Сама же Джувия, чуть ли не с детства, была влюблена в соседского парня и лучшего друга Леона, — Грея. Той зимой они обручились. А Леон стал ходить в старую часовню, чтобы молиться за счастье и благополучие любимой девушки, так уж и быть, в объятиях лучшего друга. Сначала навязчивый посетитель раздражал Мелди. Затем, это чувство сменилось холодным равнодушием. Вскоре — ненавязчивым интересом. А потом переросло в симпатию, что преобразовалась в нечто непонятное и пугающее её. Мелди стала ждать каждого нового его визита, при нём становилась жутко неуклюжей и из-за этого раздражительной. А ещё… у неё перехватывало дух от каждого мимолётного его прикосновения к ней, а сердце стучало быстро-быстро. Мелди даже ходила к местной знахарке, боясь, что заболела, но та лишь посмеялась над бедной девушкой и отправила домой без объяснений. Мелди мучилась неизведанной тоской, плохо спала по ночам, не в силах заснуть, снедаемая глупыми фантазиями, пока не поняла, что… влюбилась. А после, вопреки здоровой логике, начала вести себя с парнем совершенно странно. Теперь она не разрешала ему задерживаться дольше положенного и выпроваживала из часовни ровно в семь часов вечера. Тогда Леон, будто специально, стал приходить как можно ближе ко времени закрытия, чем всё больше и больше злил Мелди. Однажды, она всё же не выдержала: он пришёл за пять минут до закрытия, демонстративно опустился на колени и стал молиться. Мелди стояла в углу, прислонив к груди метлу, и смотрела, как постепенно легкие морщинки на его лбу разглаживаются, щёки, покрасневшие от холода, бледнеют, а пухлые губы беззвучно шепчут слова молитвы. Она залюбовалась им, и когда осознала это, бесшумно подошла со спины и знатно ударила Леона черенком метлы по голове. — Время закрытия, — ровный холодный тон, наверняка заставил табун мурашек пробежать вдоль его спины. Довольная собой Мелди развернулась на каблуках и намеренно громко топая, пошла открывать ему дверь. Сейчас это воспоминание вызывало улыбку, а в ту ночь её мучило ужасное чувство вины и переживания: «не слишком ли сильным был удар?», «всё ли хорошо с Леоном?» и множество других подобных мыслей. Мелди ещё долго корила себя, ведь после того случая Леон стал приходить гораздо реже. А если и приходил, они больше не разговаривали как раньше, могли обменяться всего лишь парой фраз за целый вечер. А потом Леон и вовсе пропал на долгих три месяца. За это время Мелди успела чуть ли не возненавидеть себя за излишнюю вспыльчивость, но это ничего не меняло. Время шло мучительно долго, а незнание медленно убивало. И зачем она его ударила? Но он вернулся. Совсем недавно он, как и в первый день, открыл двери её часовенки и принес с собой первый морозный дух. Он вернулся… но не сказал ей ни слова…***
Время близилось к вечеру. На часах было ровно без пяти семь. Сегодня Мелди втайне надеялась на очередную встречу. Но видимо — она не состоится. А ведь Мелди даже надела новое платье. Глупая! Собравшись, и стряхнув с себя лишние мысли, девушка быстро закончила подметать пол, подошла к алтарю и присела на колени. Фартуком, что повязала на талию, чтобы не запачкать новое платье, она ещё раз протёрла большой красный рубин прямо в центре золотого креста. Девушка тяжело вздохнула и начала произносить молитву, когда входная дверь резко распахнулась и морозный холод поцеловал её плечи. Мелди встрепенулась и посмотрела на дверь взглядом полным надежды. В дверном проеме никого не было… Глупая! Опять замечталась! Пора домой. Часы показывали семь. Сложив фартук на скрытую в нише скамейку, Мелди взяла связку ключей и вышла из часовни. Запирая дверь, она буквально спиной почувствовала чужой взгляд. Сердце зашлось в ускоренном темпе. Не оборачиваясь, она сказала: — Ты пришёл снова помолиться за Джувию? — Мимолетная улыбка от радости встречи сменилась мучительной тревогой и горечью. Её руки задрожали, из-за чего ключи в связке жалобно зазвенели. — Извини, но часовня закрыта, можешь прийти завтра. — Нет… — его бархатный голос окутал всё её существо, заставляя всё внутри затрепетать. — Я здесь не ради Джувии… Она медленно обернулась. Он стоял перед ней, такой красивый и родной. Стоял и улыбался, а в руках держал алую розу. В его волосах сверкали снежинки. — Я здесь… — он протянул руку с цветком вперёд, — ради тебя…