***
Бакуго никогда не был в филармонии, никогда не слышал шум водопада, не знал шелеста пергаментной бумаги. Мидория тщательно записывал список звуков, что Бакуго никогда не слышал, который его друг ведал ему без особого желания. И хоть Деку попросил его отнестись к этому заданию со всей серьезностью, блондин, развалившись на стуле, смотрел в окно и попивал эспрессо. Уютное кафе по дороге к общежитию после выездной практики ненадолго приютило их у себя, гостеприимно угостив кофе с пирожными, которые ел только Мидория. С приема у врача прошла неделя — но встретиться юноши смогли только сейчас, поскольку были заняты выпускными проектами, личными делами, практикой. Деку страшно уставал, плотно сел на энергетики, Бакуго, не сильно загоняясь, успевал всё и везде, но не получал от этого никакого удовольствия. Хатсуме обещала сегодня выдать ему наушники — последнее, что она сделала для него перед выпуском по его просьбе. — Ты думаешь или просто залипаешь в окно? — Залипаю. Отвали, — Бакуго, глотнув кофе, посмотрел на собеседника — волосы Мидории красиво отсвечивали теплым зеленым в вечерних солнечных лучах, отражавшихся от окна. Подняв голову, парень уловил на себе внимательный алый взгляд, который вдруг сощурился и вновь вернулся к созерцанию мира за окном. — Чего я еще не слышал… Он начал стучать по кофейной чашке пальцем. Мидория вырисовывал цветочки и листики на полях, ожидая слов друга. Тот, казалось, не торопился, а может, действительно не знал, что сказать, но выглядел он задумчивым, смотрел прямо, подняв голову, в окно, наблюдал за чем-то. На острые скулы и подбородок падали теплые, желто-оранжевые лучи уходящего солнца. Непринужденность и спокойствие в фигуре Бакуго выглядели удивительно заразительными, отчего сам Деку чувствовал себя очень расслабленно — обычно он как минимум был очень внимателен в компании этого человека, но сегодня было что-то иное в воздухе, в атмосфере, в сладких пирожных, что таяли на языке подобно льдинке на горячем асфальте. — Я никогда не… Уши уловили мелодию, которая звучала в кафе уже давно. Слышно было плохо, но зато он ясно различал мужской вокал, который ему не сильно нравился, но который почему-то заставил его сильно задуматься. Очередная грустная песня о любви, которая просто играет фоном в этом местечке, в которой он едва различает слова, навела его на интересную мысль. — Никогда не слышал, как ты поёшь, — внезапно произнес Бакуго, заставив Деку дернуться и остолбенеть. — Я и не пою, Каччан. — Знаю, — блондин поставил чашку на блюдце и выпрямился. — Просто сказал, не бери в голову. Он знал, что Мидория запомнит это, будет думать о его словах, пока не придет к какому-то решению. Казалось, ему и не было стыдно за то, что он так подал ему мысль для размышлений, будто бы он хотел заставить его думать об этом. Если бы Бакуго мог хорошо слышать, он бы точно обратил внимание на отчетливое чирканье ручкой. Мидория выводил три слова с такой решимостью в глазах, что казалось, будто он собирался идти в горы пешком. В конце концов и Бакуго заметил эту надпись, благо, его зрение было отличным и не подводило его. Он улыбнулся, прочитав обведенные, выделяющиеся слова из списка. Пока задрот был увлечен поиском в интернете, Бакуго поспешил убрать эту улыбку, хотя внутри теперь очень приятно теплело. Эмоционально он чувствовал подъем, и внутреннее тепло грело его душу и мысли. Он хотел бы перестать испытывать такие странные, не свойственные ему чувства, чтобы не волновать себя снова и снова, но просто не мог. Они недолго еще сидели в кафе. За окном быстро начало темнеть, юношам нужно было успеть в общежитие до 20:00, поэтому они собрались и покинули кафе, оставив там щедрые чаевые. Мидория выглядел очень бодрым, шагал широко и много болтал. Бакуго слушал его, не сильно внимая, порой отвечал ему что-то. Звонкий голос Деку он очень хорошо слышал, будто бы он и вовсе звучал у него в голове. Его высокий тембр иногда выбешивал, но сегодня он определенно ему нравился. Бакуго уже очень давно не казалось, что он все же не один против всех в этом мире, что у него есть поддержка, и было удивительно приятно осознавать, что это именно Деку. Он понимал, почему у него теперь такое отношение к нему, и именно это не давало ему покоя. — Который час? У меня телефон разрядился, — Мидория вздохнул не очень потерянно, показал неработающий мобильник и посмотрел на приятеля. — 19:37. Бля, не успеем похоже, — Бакуго не сильно переживал по этому поводу — он часто опаздывал в общежитие после работы, поэтому у него было несколько идей, где заночевать — но во все эти идеи не вписывался Мидория. Оставлять его одного — верх бестактности, потому что этот мудак может опять застрять хер пойми где и найти себе проблем на задницу. Это же Мидория, он по-другому не умеет, и какое-то беспокойство за него не позволяло ему просто распрощаться с ним. — Есть, куда деться? — он встал на месте возле уличной афиши, снова сунул руки в карманы. — Могу заехать к матери. Или заглянуть к кое-кому, — Мидория улыбнулся как-то странно, отведя взгляд, что Бакуго не по себе стало. Он почувствовал, как омрачается его состояние, как настроение падает очень быстро, как резко начинают играть нервы и злоба… — Но нет. К матери я заглядывал на неделе, а там… Если разрешишь, я останусь с тобой. Честно, постараюсь не мешать, — кажется, он серьезно просил принять его компанию еще ненадолго, хотя, похоже, им предстоит вместе проторчать целую ночь где-то и только утром попасть в общежитие. — Ладно, давай без нытья только! — Бакуго выплеснул успевшую немного накопиться злобу. У него в голове появился вопрос, который он искренне хотел задать Деку прямо сейчас, но сжал кулак и промолчал. Мидория заулыбался, обрадованный, и Бакуго позабыл о том, что его беспокоило. — Спасибо, Каччан! Осталось решить, куда идти. Вариант попроситься к одному парню с подработки был не лучший — он слишком уж был категоричен, не брал больше одного человека на ночевку, и Бакуго к нему обращался от безвыходности. К родителям ехать равно слушать истерику матери и заунывные разговоры отца, что был каким-то очень медленным и явно не из его с матерью реальности. Да, парень любил свою семью, но не любил видеться с ней часто, особенно сейчас, когда от нервов кулаки потеют и норовят подорвать что-нибудь. — Напишу в беседу, может, сегодня кто в городе. Мидория заглянул в телефон Бакуго. [bakugroundzero.]: эй ублюдки есть кто из вас в городе сегодня [bakugroundzero.]: не успеваем с деку в общежитие [estaticboy]: снимите номер [bakugroundzero.]: сходи нахуй [KIRISHIMA!]: бля бакуго когда тебя отчислят [rockstarjirou]: у меня родители дома. простите, парни. [Iida_Tenya]: привет, Бакуго-кун, не будь таким грубым! Кстати, у тебя больше нет возможности без записки не возвращаться общежитие!!! Тебе нужно написать объяснительные за предыдущие разы! [bakugroundzero.]: да потом как-нибудь [bakugroundzero.]: киришима сосать иди раз нехуй по делу сказать [bakugroundzero.]: заебал [tetrapack]: вы разгромите мне хату поэтому нет [bakugroundzero.]: тетрапак это кто [purrrraraka]: Серо-кун! [bakugroundzero.]: бля забыл alienqueen отправил (а) голосовое сообщение. Бакуго начинал злиться. И сейчас, видя голосовое от Ашидо, он сжал зубы в немом раздражении. Он не мог слушать голосовые, потому что не слышал в них ни слова. Не слышал ни слова! Его безумно злило это — просить помощи у Мидории страшно не хотелось, гордость не позволяла, но его рука сама потянулась к Деку, и он сказал тихо, словно стыдясь: — Послушай. Я не могу. Мидория, похоже, все понял, не стал задавать лишних вопросов, чтобы не давить на больное. Он молча кивнул, взял телефон и послушал сообщение. — Это Киришима отправил через профиль Ашидо. По вопросу… ничего. Бакуго выглядел злым. Его безумно бесил Киришима, который почему-то не относился к его проблеме серьезно. Неужели трудно даже не писать, если по делу нечего сказать? Он захотел позвонить ему, наорать на него, послать еще раз. Он хотел выплеснуть злобу, что начала травить его, перевел взгляд на Деку, смотря ему в глаза яростно, будто ожидая, что он сейчас же примет его желание и подскажет, куда ударить, чтобы стало легче. Однако нет, задрот почему-то молчал, не двигаясь, смотрел ему в глаза. Он протянул телефон, и Бакуго наконец отвлекся. — Ладно. Похуй на них, сами разберемся. — Мы же стоим у афиши, Каччан! Давай посмотрим, есть ли что сегодня интересное? Бакуго развернулся. Он и забыл, что стоит у афиши, полной разноцветных листовок и плакатов. Денег у них особо много не было, но если найти бюджетный вариант хотя бы до 4-5 утра… — Дорого… Далеко… Опять дорого… — Мидория вздохнул, вычитав один список. Его взгляд упал на темную листовку с большим рисунком костра. — А вот это, похоже, подойдет. Песни у костра под гитару. Недалеко отсюда, на пляже! — парень тепло улыбнулся, вспоминая что-то очень приятное. Бакуго понимал причину его улыбки — три года назад этот нерд вручную расчистил этот пляж от хлама и мусора, естественно, он радовался каждому визиту туда. Выбора, похоже, не оставалось: Деку уже мысленно был там, так что… — Раз других вариантов все равно нет, то идем. «А ведь я никогда не слышал в живую песен под гитару».***
Они добрались до пляжа уже в десятом часу, когда стемнело и стало прохладно. Толстовку Мидории продувало, Бакуго видел это, и хотел предложить ему свою ветровку, но все не решался — думал, что будет выглядеть идиотом. Кудри Деку подрагивали на ветру, сам он выглядел очень воодушевленным от посещения этого места. Навевало воспоминания, и Бакуго тоже почувствовал какое-то ностальгическое настроение, задумался. — Ты же слышишь шум прибоя? — вдруг поинтересовался Мидория, и Бакуго кивнул. — Слышу. Это сильный звук, поэтому я его различаю даже здесь. Отчего-то он засмотрелся на Мидорию, не отводя взгляда, осмотрел контур его шеи, ключиц, подбородка. В темноте его образ казался излишне мужественным из-за подчеркивающих теней, но нельзя было сказать, что это не делало его более привлекательным. Бакуго странно отнесся к подобного рода мыслям и все же решил попробовать найти взглядом костер, к которому им нужно прийти. — Вижу, вон там. Компания поприветствовала юношей громко — Мидория засмущался от такого количества внимания в свою сторону. Почти у каждого второго была гитара, многие прятали ноги в пятнистых пледах, кто-то сидел в спальниках с корзинками сэндвичей и бутылками с выпивкой — все чувствовали себя уютно, и новоприбывшие тоже ощутили чувство комфорта и приязни к этому месту. — Я их знаю! — Ага, я тоже припоминаю! Это же выпускники ЮЭЙ! — Мы очень рады вас видеть, пожалуйста, садитесь! Пока Мидория раскланивался перед милой девушкой и что-то мямлил, Бакуго нашел себе место и уселся. Очень многие подходили, задавали ему вопросы, но он отвечал скомканно, неоткрыто, и его быстро оставили в покое, не желая досаждать расспросами. Зато Мидорию забалтывали все по полчаса, потому что он не мог сказать нет, и оттого до Бакуго он добрался нескоро — уже после первой исполненной песни. Он уселся рядом, держа в руках телефон с повербанком, который выпросил у милой девушки, что заправляла этой тусовкой по интересам; усевшись, он выдохнул и опустил голову. — Устал разговаривать. — Для тебя это удивительно, — саркастически произнес Бакуго, не поменявшись в лице. Играли много и долго — звучали «Norwegian Wood», «When We Stand Together», «American Idiot», «Nothing Else Matters» и другие знаменитые и не очень песни. Бакуго оказался действительно сильно тронут живыми звуками гитары — он следил за руками играющих, вслушивался, старался уловить каждый звук, каждый аккорд. Мидория улыбался — ему очень нравилось смотреть, как его друг проникается музыкой. Он и сам любил живое исполнение, громче всех хлопал и каждому говорил отдельные слова благодарности, и за его радушие и прекрасное настроение ему дали плед и бутылку чего-то согревающего, потому что он мерз больше всех. Бутылку распивать он не стал, и Бакуго отнял ее у него, буквально выдернул из рук, на что Мидория предпочел никак не отреагировать. Его вдруг решили научить паре аккордов, и пока он пробовал себя и смущался своих ошибок, Бакуго осушал бутылку, не торопясь. Время шло, минута, полчаса, час… он слегка захмелел, но не так уж и сильно — правда, теперь его тянуло на тактильный контакт, хотелось кого-нибудь тронуть, ощутить. Деку, положив голову на руки, локтями упершись в колени, наблюдал за очередным гитаристом — и Бакуго неотрывно смотрел на задрота, как ему казалось, минуту-две. На самом деле пялился он целых десять минут. Мидория прикрыл глаза в улыбке и снова захлопал, как закончилась очередная песня, хлопки гулко раздавались в ушах, казались очень резкими. Тогда-то блондин прихватил его за локоть и позвал с собой. — Пойдем перекурим. — Я не курю, Качч… — Бакуго прервал его быстро, показав на пачку сигарет в кармане. Деку как-то напрягся, но за другом все же пошел. — Каччан, я не знал, что ты куришь! — произнес он уже громче, чем обычно, когда они отошли от компании, пересекли пляж и подошли к воде. Маленькие волны накатывали камни, песок и водоросли на берег, Бакуго достал сигарету, зажег, но затянуться не успел — Мидория выбил её у него из пальцев, представляя собой само недовольство. — Каччан! Как давно? — Деку затоптал сигарету куда-то в песок, рассчитывая, что Бакуго больше не станет закуривать. — Никак. Я курю только тогда, когда выпиваю, ясно? Еще одна такая выходка — получишь сигарету в глаз. Он снова закурил, зажигалка на мгновение осветила его чуть румяное от выпивки лицо. Мгновение, он затянулся, в горле запершило от дыма, но юноша все же не закашлялся. Выдохнув дым, стало проще — он вдруг осел прямо на песок и похлопал по песку рядом, мол, садись, Деку, тоже. Мидория сел не торопясь, сложил ноги и неотрывно следил за тем, как Бакуго курил. Когда он затягивался, его губы чуть вытягивались, а глаза со светлыми ресницами смотрели вперед, на море, что очень лениво омывало пляж волнами, больше похожими на рябь; когда выдыхал, расслаблялся и прикрывал веки. Парень следил, и Бакуго чувствовал на себе его недовольно-изучающий взгляд. Ему нравилось. Докурив, блондин затушил сигарету в песке. — Хочу еще. — Не надо. Это даже не твои сигареты! Верни их потом, пожалуйста! — Мидория зажмурился, ощущая себя неловко и неправильно. Бакуго было немного совестно, что он испортил настроение этому мудаку, но у него на душе вдруг стало так паршиво, что он не смог удержаться. Ловко стащил пачку сигарет у какого-то гитариста, у второго вытащил зажигалку — сам не знал, откуда у него столько ловкости и смелости на воровство, ведь будучи трезвым он бы даже не подумал о таком. — Тебе плохо? — Мидория, как всегда, сама проницательность, потрясающе чувствовал настроение— чувствовал его, как никто другой. — Это все не просто так, правда? Бакуго молчал пару минут, а потом его прорвало как старую плотину — поток слов из его рта не прекращался, и он даже не обращался к Мидории с вопросом, не пытался узнать у него совета, только говорил, не останавливаясь. Он очень импульсивно что-то очерчивал на песке, жестикулировал, но мимика его была скудной — это было очень странно для Бакуго, что обычно выделялся яркими выражениями лица. Он рассказывал о работе, о дипломе, о семье, о проблемах в его тусовке, что у него за спиной звалась «bakusquad», рассказывал долго и много, но все это было как-то отстраненно и будто бы вообще не о Бакуго. — Ты ходишь вокруг да около, — вдруг произнес Деку серьезно, смотря из-под бровей холодно. Тень на его лице создавала зловещее выражение. — Это все тебя не беспокоит. Ты пытаешься сделать вид. Зачем ты хочешь меня обмануть? Бакуго замер. Ему казалось, он краснеет от стыда с головы до ног. — Спрашивай сейчас, что хочешь. Говори о том, что действительно беспокоит. Не притворяйся. Бакуго отвернулся и выдохнул. Было слышно, что это — выдох на грани. Он смотрел в море, и пальцы его задрожали от мыслей, что накатили, что теперь не давали покоя, злили и заставляли нервничать снова. Он резко повернулся, в алых глазах горел огонек, которого раньше Мидория никогда не видел. — Тогда… Тогда у афиши ты сказал, что тебе есть к кому ехать… Кто это? Ему тяжело дался этот вопрос. Учитывая, что он проглотил от волнения пару слогов, выглядело это скорее комично, но Мидория нисколько не посмел усмехнуться над его словами. Он поднял брови, удивленный заданным вопросом, но затем улыбнулся, чтобы разрядить обстановку. Его улыбка выглядела как никогда мягко, казалось, она могла растопить любой айсберг, заставить солнце выйти из-за черных туч и вообще освещать собой чью-нибудь жизнь, защищая от мрака и ужасов. «Пожалуйста, пусть этой жизнью станет моя», — неожиданно для себя подумал Бакуго, смотря на растянутые в улыбке губы. — А, это… На самом деле, я соврал. Прости. Мне стыдно, что я заставил тебя переживать. Просто… Было бы совсем уныло, если бы я сказал, что кроме матери мне не к кому ехать? Бакуго рассмеялся. Что он идиот, что Деку — двое тупоголовых, что явно стоили друг друга. Не давало покоя то, что он так открыто задал ему этот вопрос, а суть его оказалась пустышкой. Теперь Мидория может что-то заподозрить, он же умный, проницательный парень. Смеялся Бакуго еще долго, он однозначно почувствовал себя легче, уронил голову. Мидория не понял этой реакции, но несколько устыдился себя. — Идиот ты, Деку, — отсмеявшись, сказал Бакуго наконец. — Знаю, — смущенно ответил Мидория, опустив глаза. Атмосфера стала гораздо легче. Бакуго все еще чувствовал напряжение в себе, ощущал, что недосказал какую-то важную деталь, а слова Мидории ранее так и побуждали его раскрыть всю свою душу наизнанку. Почему он вообще так доверял этому человеку? Потому что знал его всю жизнь, наверно? Ни дня без него не представлял? «Слишком приторно-сладко. Я же не такой». Ему очень хотелось произнести это вслух — эти слова, что крутились у него на языке, но все не торопились быть озвученными. Бакуго пытался найти в себе силы сказать это, перебороть себя, но внутренний барьер было преодолеть не так просто, особенно когда выстраиваешь его вручную очень долго, чтобы лишний раз не тешить себя мыслями о чем-то невозможном. Вся его расслабленность резко ушла — он снова чувствовал в себе напряжение, снова задрожали пальцы от мыслей, что полосовали душу на лоскута беспощадно, и ему захотелось зажмуриться и никогда в своей жизни не думать об этом. Но мысль уже ушла, ушла далеко, и единственное, что он мог сделать — рассказать все это Мидории, свалить на него свои переживания, чтобы он помог ему. Единственный, кто может помочь ему — Мидория Изуку. — Знаешь, я уже так плохо слышу. И мне страшно представить, когда я буду жить в тишине. Мне будет не хватать всего этого. Я потеряю слух… Потеряю безвозвратно. Мне… Мне страшно, Деку. Бакуго сложил руки на поджатые колени, сверху уложил голову. Он смотрел вперед, на восходящее солнце, смотрел, пытаясь сдержать эмоции, что уже били через край. Он сжал кулаки. Его губы задрожали, и хоть он попробовал унять эту дрожь, но не смог. Отчаяние перебороло его, и он, мотнув головой, поджал дрожащую губу, поднял брови. — Я не хочу… я не хочу глохнуть, черт побери! Мидория поймал его взгляд и остолбенел. Алые глаза поблекли, слезились, слезы текли по щекам, и Бакуго не пытался сдержать себя. Больше не мог — как когда-то давно на первом курсе. Он закрыл ладонью глаза, раскрыл рот, выдыхая судорожно, давясь эмоциями, злился на себя, ненавидел свою слабость и плакал. Мидории стало не по себе, но он не знал, как помочь. Его бессилие травило ему душу — чтобы он ни сказал, это только насыпет соли на рану. Ему казалось, что он может помочь. Но как?.. — Я… я боюсь этого. Я никогда ничего не услышу больше! Никогда! Я буду жить в мире, где не будет музыки… не будет ни одного слова, будет просто в-вакуум! Я не хочу жить вот так! — Бакуго перешел на крик. Сдавленный, отчаянный, хриплый крик — столь знакомый и столь пугающий, прошибающий холодом, ужасающий своей искренностью и откровенностью. Блондин не смотрел на Деку, лишь мотал головой в такт своим словам, набирал полные легкие воздуха и выкрикивал, изливая душу невесть куда — Мидории, пляжу, морю, все равно. Его горе было неосязаемым, существующим только отдаленно, но оно уже пустило свои корни в его душу, заставляло его задыхаться слезами и бояться будущего, которого все так ждут. Первые лучи солнца упали на белые пряди, осветили его лицо, заставили зажмуриться и закрыть слезящиеся красные глаза ладонями. Бакуго было стыдно, но это было не все, что он хотел сказать. Сморгнув очередные слезы, он сдавленно спросил: — Знаешь, что самое страшное во всем этом? Мидория не ожидал вопроса в свою сторону. Он поднял взгляд, посмотрел на Бакуго — непривычно было видеть его заплаканным, и в горле неприятно сдавило. Деку отрицательно помотал головой. Конечно, он и знать не мог, каково это — терять слух не по дням, а по часам, каждое утро вставать с ужасом и побыстрее чем-нибудь зашуршать, чтобы удостовериться, что еще слышишь. Каждый день отказывать себе в прослушивании музыки в наушниках, потому что теперь это — излишнее давление на барабанные перепонки. Не выкладываться на тренировках полностью, чтобы пощадить уши, смахивать лишние капли пота, чтобы не вызвать слишком сильный взрыв. Мидория мог знать разве что о тренировках, и то из личных наблюдений. Но и это было далеко не самым страшным. Бакуго долго молчал, собираясь с мыслями. В конце концов он повернулся, посмотрел в изумрудные ясные глаза, полные сочувствия, и сказал отчетливо: — Я никогда больше не услышу твой голос. Мидория осознавал сказанные слова мгновение. Затем его взгляд забегал, нижние веки задрожали, задрожал подбородок и губы. Бакуго раскрыл рот, но не вымолвил ни слова — произошло то, чего он больше всего хотел избежать. Лицо Деку скривилось, он закрыл лицо ладонями и тихо заплакал. Бакуго сочувственно поджал губы — стало неудобно, захотелось извиниться, он явно не должен был это говорить. В душе вновь появилось это травящее чувство злобы на себя — не нужно было вообще взваливать на Мидорию столько всего. И он нежелезный, и у него есть предел — кажется, он только что его достиг. Обычно Деку плачет громко, взахлеб, но сейчас… он молчал. Блондин потянулся к нему, хотел ободрить, извиниться, чтобы свалился груз вины за сказанное. «Почему я всегда расстраиваю его?» Однако он не успел — Мидория вдруг выпрямился, кулаком оттер слезы и резко дернулся со своего места навстречу Бакуго, раскинув руки. Блондин не успел даже двинуться, как Мидория сбил его, уронил на песок боком, стиснул в объятиях и приложил голову к ребрам. Ошарашенный, сбитый с толку Бакуго смотрел в никуда полминуты, осознавая, что Деку всхлипывал на его боку, сжимая его в объятьях, притираясь мокрой щекой. Бакуго чувствовал себя до ужаса странно — в груди щемило, внутри все волновалось и трепетало, ему было страшно приятно и в тоже время ужасно неловко за происходящее. Он никогда не представлял себя в объятиях Деку, а сейчас находился в них и очень плохо, но слышал, как тот плакал и только сильнее обнимал его. В растерянности юноша смотрел на восходящее солнце, не моргая, боясь даже вдохнуть. — Ты не должен сдаваться! Не смей сдаваться никогда, несмотря ни на что! — Мидория не прекращал реветь, не отпускал его, но наконец заговорил с ним. Бакуго смотрел на кудрявые, вздрагивающие волосы перед собой, — они осветились теплым салатовым, когда их коснулись первые лучи солнца нового дня. — Даже когда это произойдет, я буду с тобой. Слышишь? Я буду с тобой. Бакуго закрыл глаза руками. Он не мог вымолвить ни слова, он стал так благодарен Деку, что в горле все сжалось и челюсть свело. Это не алкоголь делал его таким чувствительным, а сам он был вот таким слабаком, что не мог сдержать слёз перед таким искренним Мидорией. Юноша поднялся и сел, даже не отряхнул песок, что сразу ссыпался под брюки, футболку и в обувь — он даже не обратил на это внимания, потому что Деку не отпускал его, обнимал, как будто ждал этого всю жизнь. Бакуго хмыкнул, сгреб Мидорию в объятья и прижался, стараясь подарить ему тепло. Он не умел, но старался, потому что раньше ему не приходилось обнимать людей, которые значили для него гораздо больше, чем кто-либо на этой земле. — Спасибо, Деку.***
Следующие месяцы они каждую неделю старались выйти куда-нибудь, развеяться, заодно пройтись по списку и найти занятие, которое позволило бы вычеркнуть очередное слово. Так они сходили в музыкальный магазин послушать виниловые пластинки, посетили мастер-класс по кулинарии в одной кафешке, где Бакуго проявил все свои таланты и получил вечную скидку за потрясающее чувство вкуса; так они ходили в какой-то парк птиц, где слушали интересную лекцию в окружении непрекращающихся трелей. Бакуго находил такое времяпрепровождение гораздо более интересным — один день в неделю совсем немного, тем более, зачастую это было всего несколько часов его времени, проведенных с пользой. После их совместной ночи на пляже они больше не оставались наедине надолго, как и не беседовали по душам — не видели в этом смысла. Они сблизились, но не так сильно, лишь имели общее воспоминание о том дне, что дарило им обоюдное тепло. Юноши даже не стали обсуждать это, когда проспались, когда встретились в следующий раз — просто приняли, понимая, что сейчас они могли бы осуждать себя, но тогда им было необходимо вести себя именно так. Бакуго чувствовал себя не так плохо — выпускная работа шла своим чередом, он уже почти все сдал на предзащиту и помогал Деку, потому что он каким-то чертом имел долги, которые надо было закрывать. Помимо их походов по разным достопримечательностям и событиям, они стали нередко проводить время в общежитии и делать вместе выпускные работы. Бакуго отличался нетерпением и требовательностью, к тому же, приноровился к разговорам на повышенном тоне из-за того, что стал слышать хуже. Он не заметил, когда это произошло. Он просто вдруг перестал слышать шум из-за открытого окна и хлопки дверью, но вот человеческую речь он еще различал, хотя учился читать по губам и экспериментировал с разными людьми. Сегодня в общежитии было шумно: удивительно, поскольку последний год здесь было очень тихо — их класс не собирался вместе уже очень давно, а сегодня в холле была толпа, которая болтала, шумела и смеялась, и Бакуго находил это странным. Он не видел Деку, что было еще страннее, но не сильно беспокоился — мало ли, появились дела. Пока что Бакуго занимал себя безуспешными попытками прочитать по губам, что говорит Киришима. Он беззвучно двигал губами, но как бы Бакуго не всматривался, ответ он выдавал все равно не правильный. Ашидо и Серо с интересом наблюдали и смеялись, подбадривая лидера своей тусовки. — Да это Киришима тупит, вот и не получается! — произнес Серо и усмехнулся, когда тот пригрозил ему кулаком. — Давай еще раз. Киришима проговорил. Бакуго всматривался, попросил повторить, затем поднял брови и уверенно сказал: — Мидория. Вся компания прыснула со смеху, и Бакуго оскалился. Все знали, что он не будет использовать причуду в общежитии, значит, он был относительно безопасен. Относительно потому, что он всегда мог подраться. — Нет, Бакуго! Я говорил «обсерватория»! — смеясь, произнес Киришима, и двое наблюдателей сгорбились от смеха того больше. — Иди ты нахер, мудак. Он отвернулся, не желая больше участвовать в этом. Его злило, что они высмеивали его ошибки — да, он увидел «Мидория», и что теперь? Безмозглые идиоты. Он не был таким идеальным, каким хотел бы быть — единственное, что у него плохо получалось, это чтение по губам. Он быстро выучил язык жестов и почти научил ему Деку, пускай тот путал слова, но основу он уже знал. По крайней мере, после того, как все узнали, что Бакуго теряет слух, никто не стал проверять его, говоря за спиной, и за это он был благодарен. Он достал из кармана наушники, которые ему сделала Хатсуме, и надел их. Они были уникальными в своем роде — полностью закрывали полость уха, создавая ваккуум, который ожидал Бакуго через несколько месяцев, не пропускали ни единого звука и не спадали с ушей во время тренировок, имея непосредственную фиксацию на ушном хряще за счет мягкой клипсы. Хатсуме знала свое дело — когда у нее не было задания, она творила херню, но как только ей давали конкретную цель, она выжимала из себя максимум на результат. Бакуго нравились такие люди, которые знают, что делают, делают качественно, с фанатским задротством и любовью к своему делу. Не слыша никого и ничего, он принялся редактировать выпускную работу Мидории. Неспешно печатая текст, он думал о том, что ему, пожалуй, интересно, где этот мудак ходит сейчас. Он отвлекся, взял мобильный, открыл сообщения и с какой-то надеждой посмотрел на иконку онлайна возле аватарки Деку. «Был в 15:07» никак не успокоило, и он отложил телефон, пытаясь сосредоточиться на работе. Правда, все что он не дописывал, затем удалял, и каждую минуту проверял профиль Мидории. Вроде бы он понимал, что у него могут быть свои дела, личная жизнь наконец, но спокойнее от этого совсем не становилось. «Написать ему что ли. Обычно же предупреждает, когда не может успеть в общежитие.» Он хотел написать только одно сообщение, но пустое диалоговое окно породило в нем беспокойство, которое он мог приглушить только сообщениями. 18:57 [bakugroundzero.]: ждать тебя в общежитии сегодня? 19:05 [bakugroundzero.]: исправил тебе письменную часть в работе 19:23 [bakugroundzero.]: мы завтра собираемся в парк или нет? 19:30 [bakugroundzero.]: ты занят? 19:35 [bakugroundzero.]: я могу позвонить? 19:36 [bakugroundzero.]: если у тебя что-то произошло отпишись мне хотя бы 19:38 [bakugroundzero.]: в 55 минут я выхожу из общежития, если ты мне не отвечаешь 19:54 [bakugroundzero.]: лучше тебе сейчас появиться. Хлопнула входная дверь. Бакуго поднял голову, начал всматриваться — сердце ему подсказывало, что ему не понравится то, что он увидит. Толпа одноклассников замолчала, смотря на пришедшего, затем зашумела и засуетилась, несколько парней сразу вылетели из общежития, девушки побежали на кухню и в ближайшие комнаты, оставшиеся ребята взялись помочь им. Юноша отставил ноутбук, перескочил диваны и подошел к столпившимся у дверей. Мидория еле стоял, дыша хрипло, задыхаясь, дрожал всем телом, горбился и смотрел в никуда. Его лицо было искажено злобой, в глазах догорало пламя боевой ярости, у него больше не было сил сражаться — он выжал из себя все, его руки и ноги трясло от перенапряжения, было видно, как вспухли жилы и дрожали мышцы. Бакуго выворачивало наизнанку — руки, живот, спина его были изрезаны, из глубоких ссадин и резаных ран сочилась темная кровь, что стремительно окрасила когда-то белую футболку в грязный бордово-красный. Многие раны выглядели очень глубокими, зияли чернотой, и в нос ударил неприятнейший запах сырой, свежей крови, от которого тошнило. Одну секунду блондин был шокирован увиденным, но уже в следующую сжал кулаки в неистовой ярости, отвел взгляд, ощущая, как тяжело становится внутри от осознания этой боли, и его охватила страшная ненависть. Кто бы это ни был, ему не пережить этот день. — Я убью его, Деку. Мидория поднял взгляд — он смотрел мутно, выглядел очень уставшим, избитым, измученным, неизвестно, сколько времени он провел в битве, но его ранения были опасны для жизни, а глаза все равно блестели даже живо. Он моргал медленно, но блондин видел в этом взгляде отблеск испуга и непринятия. Должно быть, он поверил словам Бакуго, ведь он сказал это очень серьезно и хладнокровно. В нем горело пламя ярости — он ненавидел человека, что сделал Деку больно, и собирался убить его абсолютно серьезно. Ему было все равно, насколько силен этот человек, он просто обязан был его победить. «Стой!» — Деку дернулся ему навстречу, вытягивая дрожащую руку. Бакуго был не готов слушать очередные нравоучения, был готов отмахнуться, поскольку его переполняли отрицательные эмоции, что ждали выплеска, но окровавленная рука не дотронулась до него. Мидория показал пальцем на ухо, и Бакуго замер. «Н-наушники. Не сражайся без них, пожалуйста!» — наверно, он эти слова даже выкрикнул. Бакуго прочитал их по губам, обомлел и кивнул. «Я просто идиот. Он даже не пытается остановить меня. Он знает, что я не послушаю, но даже в таком состоянии помнит о моем слухе. Я… не заслужил его ничем в своей тупой жизни». На территории ЮЭЙ, похоже, скоро нужно будет ставить купол, который стопроцентно защитит его обитателей от всякого злодейского сброда. Бакуго недолго наблюдал, как его одноклассники и ребята из «Б» класса, сбежавшиеся на шум, пытались прессовать какого-то стремного парня с причудой трансформации. Он мог сделать клинок из любой части своего тела, но удивительно, что Мидория не справился с ним в рукопашном бою. Скорее всего, на территорию злодей пришел один, а Деку сражался сразу с несколькими. Хоть он и был выдающимся студентом ЮЭЙ, он, видимо, еще не мог справиться с большим количеством врагов. Бакуго не понимал — он своими глазами видел, как Деку каждый день занят тренировками, как он изнуряет себя до исступления и ходит без сил. Значит, у злодея есть какая-то фишка… Бакуго вылетел вперед, абсолютно уверенный, что его победа будет быстрой и легкой. Он наносил удар за ударом, инстинктивно уворачивался, защищал других, предвидел ситуацию — делал все, чтобы победить и сберечь своих товарищей, которые, как ни странно, все же помогали ему, а не стояли мешками и ждали указаний. Только, похоже, их противник имел не одну причуду, потому что его бешеная скорость передвижения никак не могла быть физической. Блондин, уворачиваясь от очередного режущего удара, подумал, что наверняка это один из приспешников Все за Одного. Непонятно, какого хрена он здесь забыл, но ему ни в коем случае нельзя было простить то, что он сделал с Деку. «Вы пришли защищать того кудрявого парня? Это очень по-геройски!» — читал юноша с его губ. Тот хитро улыбался, осматривая руку-клинок, но лицо его вдруг омрачилось, он опустил голову, исподлобья смотря на окружавших его студентов. «Правда, если он наследник великой силы, то какое право вы имеете защищать его? Он должен биться до смерти. Великому герою — великая смерть, не так ли?» Бакуго сорвался — он создал такой взрыв, который заставил разорваться острой болью его суставы, вызвал судорогу в руке и отбросил его назад. Ударившись головой, он кувырком пролетел еще пару метров и остановился. Кажется, теперь он был не в состоянии бороться, но ярость и ненависть, что его захлестнули, заставили его подняться, давясь от боли, задыхаясь от того, как сильно ударился спиной и затылком. В голове гудело, руки тряслись от перенапряжения, но он не мог просто сдаться. На уговоры одноклассников он не реагировал — не слышал, не понимал, что они говорят. Он был в наушниках и старался не читать по губам то, что они ему говорили. Его провожали взглядами, полными тихого ужаса — Бакуго, преисполненный жаждой мести, не понимал, что делает. И ребята не могли остановить его. До него дорвался Киришима, попробовал его остановить, но Бакуго сжал его запястье сильно и отшвырнул прочь от себя. «Не мешайся». Следующие его удары не отличались взрывной силой, но ярость и настойчивость, с которой он заставлял себя идти на врага, ужасали. В ущерб себе и своему здоровью он заставлял себя снова и снова поднимать кулак, изматывая себя, изматывая злодея. Тот успел исполосовать пару мест на теле Бакуго, но раны были неглубокие и совершенно не давали о себе знать — адреналин заглушал боль. В голове набатом стучала кровь, в ушах стоял гул, Бакуго не хватало дыхания, не хватало сил, но он заставлял себя поднимать негнущиеся руки, пытался работать в команде и в один момент перестал чувствовать грань. Его снова сорвало: он побежал навстречу злодею с таким воплем, что кровь застыла от ужаса не только у злодея, но и у союзников Бакуго. Он голыми руками атаковал его, схватившись за лезвие — в алых глазах бездушие, ненависть, отчуждение и безумная одержимость, которые действительно заставляют отшатнуться в ужасе. Ладони блондина сочились кровью — лезвие изрезало его руки, но он и не чувствовал, лишь выставил одну раскрытой окровавленной ладонью прямо перед лицом злодея и беззвучно, как ему показалось, произнес: «великому злодею — великая смерть!». Следующий за этими словами взрыв заставил злодея непреднамеренно покинуть территорию ЮЭЙ, а Бакуго не смог выдержать ударной силы и отлетел, упал, и, ударившись головой, потерял сознание.***
Белые, кругом белоснежно-белые стены. Такая тишина никому в жизни не снилась — словно бы ничего не существовало в этом мире, словно бы никогда не было ничего. И он сам никогда не существовал. Открыв глаза медленно, Бакуго понял, что он в палате. Вокруг безумно светло, кажется, от этого света шумело в ушах — только шум ему казался. Он смотрел в открытое окно, откуда свежий воздух чуть развевал занавески. Во всем теле была слабость, в голове какая-то абсолютная пустота. Дискомфорта он не наблюдал — но ему было непривычно ничего не слышать так долго. Нужно было снять наушники. «Странно, что медики не сняли. Может, не умеют?» Бакуго посмотрел на прикроватную тумбочку — на ней стояла тарелка с фруктами и записка: «выздоравливай, Бакуго! спасибо тебе! Класс 1-А и Айзава-сенсей». Он улыбнулся краем губ, попытался сосредоточиться, но не припоминал никаких подробностей. Кажется, в тот день он очень сильно разозлился. Повернув голову, он увидел Деку — тот спал сидя, упершись руками и головой в кровать, как спят люди, которые беспокойно провели ночь и уснули в случайном положении. Бакуго попробовал поднять руку — болит страшно, но хоть целая и все пальцы на месте. Он дотронулся до кудрявой головы, Мидория дернулся, не сразу сообразил где он, но успокоился, увидев Бакуго, даже улыбнулся с каким-то душевным теплом — и тут же снова занервничал, поджав плотно губы, будто что-то вспомнил. Он улыбнулся еще раз, но несколько натянуто, и это было слишком заметно, его лицо было страшно уставшим, припухшим, виднелись серые тени под глазами. Деку смотрел будто бы куда-то мимо, молчал, и Бакуго с каждой минутой это все больше не нравилось. Он потянулся было к ушам, но Деку вдруг перехватил его руки и остановил. Блондин с вопросом смотрел на то, как он медленно опускает его руки обратно, стараясь сделать это аккуратно и мягко. Что-то внутри начало нервно накручиваться. «Ты больше не слышишь», — прочитал Бакуго по дрожащим губам Деку. Внутри что-то провалилось. Разбилось хрупкое спокойствие, разорвались последние струнки нервов, и Бакуго попал в отрешенное состояние. На нем же надеты наушники. На нем были надеты наушники. Блондин смотрел на Мидорию непонимающе, шокированно, раскрыл рот, абсолютно не понимая — он хотел услышать, что это шутка, что это очень тупая шутка, но по выражению зеленых глаз видел, что ошибается. Он быстро притянул руки к ушам, тронул снаружи, пощупал, сунул пальцы внутрь — наушников нет. Осознание сменяется шоком. Черный зрачок тонет в красной радужке от испуга — его охватывает паника. Он очень громко хлопает в ладоши, пытается произнести слово, кричит и задыхается — он не слышал. Он больше ничего не слышал, и это пугало до дрожи. Мидория сидел сам в ужасе — он закрыл рот обеими ладонями, и Бакуго как никогда хочет услышать визгливый голос Деку, его всхлипы, нытье. Но не мог даже воспроизвести в голове ни один звук — это заставило содрогнуться. Он не мог вспомнить голос Мидории, не мог понять, насколько он был высокий или низкий, и смотрел на него, ощущая внутри черную дыру, что поглощала все положительные эмоции в свою тьму. Бакуго трясло и ему не удалось сдержать себя. Его крик раздался в палате неожиданно — оглохнув, он больше не понимал, какой он громкий на самом деле. Мидория сам был готов закричать, настолько ему было больно за произошедшее, настолько давил груз вины, что он уже второй день ревел, не отходя от кровати Бакуго, пока тот был без сознания. Но ему об этом знать совсем необязательно. Чтобы успокоить Бакуго, потребовалось несколько часов — Мидория не отходил от его кровати, пытался объяснить ситуацию, но тот не смотрел на него. В его глазах стояли слезы, которые он почему-то сдерживал, а Деку уже не имел сил плакать — кажется, в свои восемнадцать он наплакал целое море и больше не мог. Он сидел, пытаясь хоть как-то абстрагироваться от тяжелого морального состояния и ощущал все большее давление, которое происходило скорее из-за стресса, чем из-за Бакуго. Юноша долго собирался с мыслями, не переставал шевелиться, не переставал создавать шум, думая: «ну сейчас то я услышу, наверно, нужно погромче». Но он ничего не слышал и совсем не хотел верить в то, что оглох. Он успокоился тогда, когда Мидория уже уснул, накрыв голову руками и уткнувшись лицом в кровать. Бакуго вдруг потрепал Деку за кудри, тот поднял голову с примятым лицом и выпрямился. Не высыпающийся вторые сутки Мидория выглядел пугающе слабым и болезненным, совсем не хотелось видеть его таким замученным. Неужели он действительно так сильно переживал? «Чему я удивляюсь. Это же Деку». «Почему?» — жестами Бакуго задал вопрос, и Деку выдохнул — видно, но не слышно. В груди щемило, в горле стоял комок — хотелось снова разораться до хрипоты, до потери голоса, но зачем, если все равно ничего не слышишь? Руки сжались на одеяле от бессилия. «Во время одного из взрывов ты потерял наушники. Ты не обратил внимания, потому что уже плохо слышал, но сильными взрывами ты добил свои барабанные перепонки. Тебя… пытались остановить, тебе говорили, что из твоих ушей идет кровь…» — Мидория отвел взгляд. Бакуго чувствовал, что он винит во всем себя. «Я такой мудак. Вот чего я добился», — сказал Бакуго жестами и посмотрел на свои забинтованные руки. Он сделал себя глухим сам. Как идиот забылся, принялся мстить. Чувства упоения и наслаждения он не чувствовал, а чувство потери и опустошения — еще как. «Каччан. Спасибо тебе. Я всегда буду виноват в этом и всегда буду должен тебе за твою жертву», — слова Мидории вызвали у Бакуго какое-то отторжение. Он не соглашался с ними и стал мотать головой, не принимая его благодарности с таким принижением себя. Бакуго, нахмурившись, посмотрел в окно — хотелось наорать на Деку, хотелось сказать ему, что он тупой и объяснить, почему он не виноват. Но он ничего не мог сказать вслух. Поэтому молча все это разложил у себя в голове по полочкам и понял, что ради этого мудака ему, наверно, и стоит жить дальше. «Не будь идиотом хотя бы сейчас. Виноват здесь только я». Бакуго смотрел на руки Деку — они, похоже, пополнились новыми шрамами. Было страшно понимать, что ему могло просто не повезти и у него не осталось бы пальца или даже кисти. Он не стал это представлять — лишь молча взял его ладонь в свои руки и осмотрел, будто старался успокоить себя, хоть повода для беспокойства и не было. «Твои раны были ужасны. Я сильно разозлился», — объяснил блондин, начав вспоминать. Кровь, Деку, лезвия — все смешалось в одно целое, но зато он вспомнил, почему это произошло. Месть была неспроста, и он надеялся, что злодея связали или заперли где-нибудь помирать. «Знаю. Благодаря тебе злодей пойман. О тебе говорили в новостях, потом могу показать тебе выпуск», — кажется, Мидория несколько оживился. Бакуго увлекся, наглаживая шершавые шрамы на тыльной стороне чужой ладони, кивнул на его слова и хмыкнул — это заставило Деку улыбнуться. Когда его руку отпустили, он сложил ладони вместе и сжал их, словно пытался решиться на что-то и в конце концов смог. «Каччан. Я попробую сказать кое-что сложное. Прости, если я ошибусь». Блондин внимательно следил за тем, как Мидория жестикулировал. Он почувствовал, что ему становится очень тяжело и легко одновременно. Очень приятно и ужасно в одну минуту. Впервые у него что-то взорвалось изнутри, а не снаружи, и он не мог никак это охарактеризовать. Юноша не мог объяснить себе, почему задрожали колени, почему дыхание сбилось, почему стало так волнительно. Наверно, он стал похож на ненормального, но был абсолютно уверен, что не ошибся в том, что увидел. «Я люблю тебя, Каччан. Прости, что не сказал этого вслух.» Бакуго закрыл глаза ладонями. Ему было очень больно оттого, что он жил мечтой об этих словах последние полгода. Но еще больнее было то, что этих слов он никогда не услышит.