00000
У идеального Оливера Куина голубые глаза. В первый раз, когда Чейз смотрит в них, он слишком занят рефлексией и попытками удержать непроницаемое выражение лица, потому что он стоит рядом с Зеленой Стрелой, который, оказывается, выглядит одновременно как архангел и порно-звезда. Во второй раз он замечает его длинные ресницы и манеру бросать на подчиненных такой взгляд, словно он рассчитывает, что провинившийся загорится (от стыда или возбуждения — это еще надо уточнить, потому что Чейз по-ублюдочному находит его сдерживаемую ярость, которую так хорошо видно в его глазах, сексуальной, а все нормальные люди пугающей) и растопит под собой пол. В третий раз Оливер поднимает на него глаза, когда они пересекаются в пустом коридоре мэрии поздно вечером, и неожиданно у Чейза пол уходит из-под ног безо всякого стыда, возбуждения и сдерживаемой ярости. Оливер бросает на него взгляд, отрываясь от своего телефона, в котором он мрачно что-то печатает; это взгляд «не знаю, кто идет мне навстречу— а, это ты», и сразу после этого он проходит мимо, направляясь в свой кабинет; и Чейз смотрит ему вслед, парализованный на одном месте. Дома он бросает ножи в фотографию Оливера Куина на стене, но это не успокаивает. Он чувствует себя прямо-таки кипящим от ненависти. (Или от возбуждения). ((Честно говоря, он не уверен)).00000
Утром они пересекаются в лифте. Оливер дожидается, пока все выйдут, кивая вместо приветствия, и заходит в лифт, в котором остается только Чейз: им на один этаж. «Доброе утро», — вежливо говорит он, и Чейз прямо загорается от раздражения; раздражает и его вежливость, и его голос, и улыбка, и даже то, как он поправляет галстук. Но утро и в самом деле доброе: до двух часов ночи он вырезал глаза из фотографий Оливера Куина, потому что глаза ему нравятся, а Оливер нет. (Когда он утром встает выпить кофе, в кухне на столе аккуратная стопочка вырезанных глаз — и это почему-то кажется ему забавным). ((Фраза «куда бы я ни бросил взгляд, я везде вижу твои глаза» обретает новый смысл и становится его любимым подкатом)). Чейз не смотрит на него, но улыбается вместо ответа.00000
Чейз пропускает все, что Оливер говорит ему. Это необычайно важный разговор на крайне важную тему; у Оливера ужасно серьезный вид, и Чейз хмурится, кивая, как китайский болванчик, потому что в какой-то момент он посмотрел Оливеру в глаза и это, блядь, какая-то Медуза Горгона, которая обращает людей в камень одним взглядом, в тающий и очень возбужденный камень, и, стараясь не потерять лицо, Чейз переводит взгляд на его губы, пытаясь прочесть по ним, о чем он там говорит. И оказывается, что так не надо было делать. Вообще. Поэтому Оливер говорит; наверное, он говорит очень убедительно и рассудительно, но Чейз не слышит ни одного слова, потому что единственное, о чем он может думать — это то, как он прижимает Куина к стене и прикладывается к этому рту своим; уж это-то, наверное, заставит его закрыть свои чертовски красивые глаза и дать нормальным людям отдохнуть от горячих фантазий, которые уже совсем не дают ему покоя. Он представляет себе это так детально, что даже не сразу замечает, что Оливер, замолкнув и нахмурившись, смотрит на него. Чейз снова смотрит в его глаза — и это тоже ошибка. Ты ненавидишь этого мужика, говорит он себе. Ты его ненавидишь. Чувствуешь? Все твое тело горит от ненависти. Все твое тело ниже пояса горит от ненависти. Помни об этом. Отдайся этой ненависти. Уединись где-нибудь и ненавидь его так сильно, как только сможешь. Оливер смотрит на него так, словно может читать его мысли. Чейз надеется, что это не так — там слишком много черновиков. (Некоторые сцены, которые он нафантазировал, можно разыграть иначе).00000
Когда Чейз смотрит в его глаза, пока Оливер договаривает, держась за ручку двери своего кабинета, он ищет промежуточный вежливый вариант фраз «я бы сделал все для тебя» и «иди нахуй, ненавижу тебя»; и это просто поразительно, как много от обеих фраз он передает интонационно, когда отвечает «да, мистер мэр». Оливер с вежливой улыбкой, которая делает его взгляд мягче, а его ублюдочные красивые глаза ярче, поправляет: «зови меня Оливер». Мудак, думает Чейз. Мудак, но с красивой задницей, конечно.00000
Дома Чейз приклеивает пластиковые глазки ко всем фотографиям Куина на стене, но это не особо помогает ему отвлечься. И даже не портит мужественное лицо Оливера.00000
В обед Оливер разговаривает о чем-то с Квентином, сидя на краешке своего стола и скрестив руки на груди; когда Чейз видит его, у него возникают сразу две мысли: 1. Первый ли это раз, когда его задница оказывается на этом столе? 2. Как много рубашек в неделю он выкидывает потому что они по швам расходятся на его могучих руках? Пока Оливер рассматривает принесенные Чейзом бумаги, Чейз рассматривает его руки, пытаясь на глаз определить, в каких местах ткань натянута сильнее. Когда Оливер поднимает на него глаза, Чейз старается придать своему лицу дружелюбное выражение, хотя у него не особо получается: в обеденное время кабинет Куина залит солнышком, светящим во все стекла, и странным образом приятный дневной свет подчеркивает черты его лица, а его глаза так и вовсе оказываются прямо такими же голубыми, как и небо за окошком. Чейз кисло улыбается в ответ на какую-то любезность, которую он все равно пропустил мимо ушей, и борется с желанием выцарапать его глаза прямо сейчас. Это ненормально, говорит он себе, закрывая за собой дверь кабинета; ненормально для такого ублюдка иметь такие красивые глаза. Он, думает Чейз возмущенно и кипит от ненависти, подыскивая подходящее поэтическое сравнение, он прямо как котенок под дождем. Сравнение неточное. Но удивительным образом мысли о котятах успокаивают его дрожащую от ненависти душу. (И, в принципе, дрожащее от возбуждения тело тоже).00000
Дома Чейз репетирует перед зеркалом, что сказать Куину, чтобы не прозвучать как одержимый мудак, но при этом оказаться к нему поближе. Как насчет, говорит Чейз своему отражению, следя за тем, чтобы на его лице не читалось отчетливое «я тебя отравлю, если откажешься, тварь», как насчет чашечки кофе после работы, который я выплесну в твое мерзкое лицо— Знаю, что ты очень занят, улыбается Чейз, но в китайском ресторанчике в двух кварталах отсюда готовят редкую рыбу — одна ошибка в приготовлении и ты труп, поехали попробуем, я скрещу пальцы, чтобы тебе не повезло— Я одолжил у тебя ручку в прошлый раз; хочешь воткну ее тебе в глотку— И как мэр, и как Стрела ты уже ломаешь цепи закона, а что ты скажешь, если окажешься в цепях в прямом смысле— С фразами не складывается, и Чейз переходит к фантазиям. Он представляет себе ситуации, в которых Куин неизбежно оказывается в смертельной опасности и только Чейз может спасти его; он проходит в своей голове все этапы — от насмешек, пока он смотрит, как Оливер умирает, до пафосного и героического спасения, за которым неизбежно следует горячая награда. Горячая награда, в конечном счете, начинает интересовать Чейза больше, чем все остальное, поэтому от героически-опасных ситуаций он переходит к простеньким и коротким, вроде тех, где Куин случайно спотыкается на ковре в мэрии и влетает прямо в его объятия; и Чейз наслаждается этими фантазиями так, как будто он всенепременнейше поймал бы падающего Оливера, а не отступил на шаг назад, чтобы туша мэра не зацепила ненароком его дорогой костюм. Однако, несмотря ни на что, ему эти фантазии нравятся. Пусть даже потом он сидит и думает о том, что было бы проще, если бы он влюбился — фу, поправляет себя Чейз, — то есть ненавидел кого-то попроще. И не такого, блядь, красивого.00000
Утром они снова сталкиваются в коридоре. Оливер идет к лифту своей четкой, уверенной, неторопливой походкой; Чейз смотрит на его ноги, идя ему навстречу, и пытается представить, как выглядят его бедра и ягодицы, когда он идет, как сжимаются и расслабляются его мышцы, какими натренированными они могут быть — потому что, в отличие от рубашек, под брюками этого не видно. (Да, задницу они обтягивают. Бедра нет.) Оливер замечает его и улыбается, и его глаза загораются; Чейз прямо ощущает, как уголки его губ ползут вниз, будто у расплавленного в огне клоуна. Он останавливается одновременно с Куином. — Хотел сказать тебе, что я очень ценю твою помощь, Эдриан, — произносит Оливер и любезно кладет руку на плечо Чейза, глядя ему в глаза; и Чейз утекает так стремительно, что даже не может вдохнуть. — Квентин сказал, мы бы не справились без тебя. Я обязан тебе за это. Спасибо. Чейз смотрит в его небесно-голубые глаза, цвета райской равнины, по которой прыгают барашки с ангельскими крылышками под звуки арфы; он ищет ругательство в своей голове, но не может найти, потому что они все утекли в тот момент, когда горячая, сильная, крепкая рука легла на его плечо; блядь, с таким прикосновением и уверовать-то недолго. — Не за что, — лопочет Чейз; у него на одном плече сидит метафорический маленький ангелочек, который испытывает неистовые влюбленные чувства и тоненьким голоском кричит «скажи ему что-нибудь приятное и посмотри, как он засияет!», а на втором сидит метафорический демоненок, который говорит «делай что хочешь, но приложи эту задницу»; Чейз старается не слушать их обоих, пока Оливер выжидающе смотрит на него. — Ты... ты мой друг. «Идиот», — думает Чейз, выпалив это. Лицо Оливера озаряется. «Не я», — добавляет Чейз ехидно. И раньше, чем Оливер успевает что-то добавить, Чейз триумфально и ревностно отбирает у него пальму первенства по тупости, выпаливая, едва прочистив горло: — Кофе? Оливер недоуменно сводит брови. — Кофе? — переспрашивает он неуверенно. — Ты приглашаешь меня выпить кофе? Чейз мысленно закатывает глаза, как будто умение читать мысли должно было быть даровано Куину вместе с его божественным телом. Внешне, однако, он не меняется в лице. — Если ты не против, — как можно вежливее произносит он. Оливер улыбается ему, и это правда — его глаза кажутся еще ярче, когда он радуется. Вот же мудак. Ну вот все с ним не так. Как можно быть во всем таким идеальным? Я бы планету остановил ради твоих глаз, думает Чейз, глядя на него пристально, но я не могу вмешиваться в чудеса, а то, что она еще вертится, несмотря на твою тупость, это чудо— И тут же поправляет себя: как раз тут ничего удивительного, тупость, должно быть, вселенский двигатель. — Дай мне десять минут разобраться с делами и я весь твой, — улыбается Оливер и проводит рукой по его плечу, чуть поглаживая, прежде чем отдернуть ее. У Чейза в голове одна за другой отключаются все системы. 404, думает он. 404. Оливер уходит, все еще улыбаясь, будто в предвкушении. Чейз смотрит ему вслед, чувствуя себя отключенным и растекшимся по коридору мэрии; и он не может поверить в две вещи: 1. Оливер только что согласился выпить с ним кофе; 2. Чейз только что стал причиной, по которой его ублюдочно красивые глаза загорелись так счастливо и ярко, что все его лицо похорошело; и хотя Чейз никогда прежде не ловил себя на желании облизать его, но все бывает в первый раз— Чейз одергивает себя и напоминает себе, что нужно соблюдать субординацию во всем: в отношении к врагам, в отношении с боссом и в отношениях между влюбленностью и ненавистью; и если облизывание лица его босса, который вместе с тем его смертельный враг, нарушит эту гармонию, будет нехорошо. Как хорошо, однако, что он еще может приложить его задницу без нарушения баланса. Задница, напоминает себе Чейз, обычно доставляет меньше хлопот, чем глаза. Но глаза у Куина просто невероятные. И ради них хочешь не хочешь, а придется идти на все.